Тысяча порезов (ЛП) - Малком Энн

Дело было не в неуважении, которое он проявил ко мне как к главе этой семьи. Это было из-за Сиенны.

— Ты прикоснулся к тому, что принадлежит мне, — сказал я, заговорив впервые с тех пор, как Лоренцо вошел в комнату.

Моя ярость никак не проявилась. Я бы этого не допустил.

— Ты не только прикоснулся к моей невесте, ты оставил на ней синяк, — продолжил я, моя кровь горела.

Я видел Сиенну лишь мимолетно. Потом повернулся к ней спиной, не разговаривал с ней. Потому что, если бы сделал это, то не смог бы контролировать себя. Я бы перерезал горло Лоренцо прямо там.

Феликс отрывисто объяснил, что произошло. Хотя никто другой не заметил бы перемены в его обычном тоне, я знал этого человека достаточно долго, чтобы распознать. Он был взбешен. Чертовски напуган.

Феликс видел самые отвратительные поступки, которые люди могли совершить друг с другом. Он совершил почти каждое из этих деяний. Большинство из них по моей просьбе.

Он никогда не боялся.

Но сейчас да, за Сиенну.

Все в этом доме связано с Сиенной. Она заразила нас своей грудью, задницей, изгибом губ и движением бедер при ходьбе.

Она повлияла на Феликса, на мужчину, в котором не было души. У него проявлялись признаки чувств к моей женщине. Но сейчас не об этом.

Итак, Феликс был с Сиенной, а я здесь.

— Сегодня ты кое-что доказал, — продолжил я. — Ты доказал, что твой отец принял правильное решение десять лет назад. Ты не был мужчиной тогда, и не стал мужчиной сейчас.

Лоренцо пристально смотрел на меня, вцепившись в подлокотники кресла. Он хранил молчание… на сегодня. Но я знал, что это не продлится долго. Эта вспышка гнева ожидалась давно. Сиенна вынесла на себе всю тяжесть десятилетий обиды и ненависти. Она приняла на себя основную тяжесть моего решения покончить с ним. Это на моей совести.

— Кровь не делает тебя Доном, ты это знаешь, — тихо сказал я. — Ты должен был это заслужить. Должен был доказать своему отцу, что можешь сохранить семью. Что будешь держаться за империю, на создание которой ушли десятилетия. — Я наклонился вперед. — Ты не смог. Я не должен быть главой семьи так долго. Было решено, что я передам бразды правления тебе, когда ты достигнешь совершеннолетия. Когда ты бы доказал, что достоин этого.

Я стиснул зубы.

— Вместо этого ты вел себя как ребенок, закапывая себя, и уже нет вероятности того, что ты будешь сидеть здесь.

Я ждал, что он начнет нести еще какую-нибудь чушь, но он просто сидел с сердитым видом, с красным лицом, сердито выдыхая через нос.

Лоренцо был в ярости. Он хотел причинить мне боль. Убить меня. Это было ясно. Но хотя он, возможно, был не в себе, у него осталось достаточно чувства самосохранения, чтобы понять — его жизнь сейчас на волоске, и если он попытается что-нибудь предпринять, то умрет.

— Ты знаешь, что любой другой на твоем месте сейчас бы истекал кровью на моем полу, — спокойно продолжил я. Мне стоило больших усилий сохранять голос тихим и спокойным. Стоило больших усилий не схватить пистолет и не выстрелить ему в гребаное лицо, когда я подумал о синяках на руках Сиенны. И об отметине на щеке. О страхе и вине в ее глазах.

Мои кулаки сжались.

— Единственная причина, по которой ты сейчас не истекаешь кровью, заключается в том, что я люблю и уважаю твоего отца. И мать. Я не поступлю так с ними, не отниму единственного ребенка, который у них остался.

Именно тогда Лоренцо потерял контроль. И чувство самосохранения рухнуло.

— Пошел нахуй! — взревел он, опрокидывая кресло на пол. — Кристиан — герой. Сын, которого всегда хотел мой отец. Человек, который украл у меня все. Ты просто уличная крыса, твоя кровь не чиста. Ты украл у меня трон, — вокруг его губ были пятна крови, а голос был хриплым, слова слегка искажались.

Сиенна, черт возьми, чуть не откусила ему язык. Гордость пронзила меня насквозь. Она не милая девица. И бы убила его, если бы Феликс не вошел в кухню. Лоренцо был слишком труслив, чтобы нажать на курок. Она — нет. И именно поэтому была моей. Вот почему я, блядь, никогда ее не отпущу.

Сейчас у него нет пистолета, и я не сомневаюсь, что он попытался бы застрелить меня на месте. И это тоже хорошо, потому что у меня не было бы другого выбора, кроме как покончить с его жизнью. Как бы то ни было, мне не нравилось то, что я должен сделать сейчас, даже если Винсенций и София потом будут хоронить своего единственного оставшегося ребенка.

— Я ничего не крал, и мы оба это знаем, — возразил я. — Сядь. Ты не прикоснешься ко мне. Ты поднимаешь руку только на людей, которых считаешь слабее себя. Например, на мою женщину. — Я сделал паузу, потому что был в нескольких шагах от того, чтобы убить его. Что-то промелькнуло в его глазах.

Страх.

Он смотрел жнецу в лицо, зная, что его будущее зависит от того, смогу ли я сдержаться или нет. А еще он был в шоке. Может, из-за того, что не думал, будто я правда покончу с ним, или думал, что я не способен испытывать эмоции по отношению к другому человеку. Это не имело значения.

Он почти не колебался, прежде чем снова сесть, заставляя меня уважать его еще меньше. Я дал ему слишком много вольностей. Мы дали ему слишком много вольностей. Но мы с Винсенцием принимали решения, основываясь на том милом мальчике, которым он когда-то был. Оправдывали его поведение. Мы оба думали, что он в конце концов найдет свой путь. Это же у него в крови.

Но иногда яблоко падает далеко от яблони. Очень, блядь, далеко.

Я знал, что понижение его в должности до самого низа окажет поляризующее влияние. Что это разозлит его, но не думал, что он выместит свою ярость на женщине. Не после того, как видел, что случилось с его сестрой.

Стало ясно, что это выше наших сил.

— Дай руку, — потребовал я, после того как он сел, после того как я позволил пройти нескольким напряженным секундам, выясняя, что, черт возьми, сделать.

Лоренцо уставился на меня, его лицо было пепельно-серым.

— Что?

— Я заберу у тебя руку. — Я кивнул на костяшку, которая была в синяках, скрипя зубами, зная, что это от удара по лицу Сиенны. — Руку, которой ты ударил мою женщину. — В моем голосе прозвучала резкость. Я перевел дыхание. — Повезло, что я не оторву тебе голову.

Вся борьба покинула Лоренцо, когда до него дошли мои слова, и он осознал всю серьезность ситуации, в которую сам себя поставил. Последствия его действий были не тем, с чем он привык иметь дело, и теперь он не мог избежать их. Нет, если хотел жить. Он понимал, что из этого ничего не выйдет, и уж точно не мог заставить меня передумать.

Ярость и заблуждение ушли в тот момент — осталась только холодная ясность.

— Мой отец знает об этом? — спросил он, его голос звучал тише. Лоренцо казался меньше ростом. Больше похожим на мальчика, с которым я играл в видеоигры до того, как наши жизни изменились навсегда.

Оба мальчика, которыми мы когда-то были, исчезли.

— Твой отец назначил меня главой этой семьи, поэтому он доверяет моему суждению. — Я сделал паузу, пощипывая переносицу. — Если бы твой отец узнал, что ты сделал, он бы убил тебя сам.

На этот раз Лоренцо не стал спорить, мы оба знали, что это правда.

Я ожидал, что он сделает какую-нибудь глупость, например, попытается сбежать.

Но он остался на месте, кивнув один раз, смирившись со своей судьбой.

Это удивило меня, произвело совсем небольшое впечатление. Может быть, он не полностью потерялся.

Но, понимая свою реакцию на то, что Сиенне причинили боль, я знал, что теперь он точно будет проклят.

Глава 12

Сиенна

Кристиан со мной не разговаривал. Не подбегал ко мне, требуя узнать, все ли со мной в порядке, не давал обещаний убить Лоренцо, заставить его заплатить за то, что он сделал со мной. Никаких нежных прикосновений к моей коже, прогоняющих отвратительные прикосновения мужчины, который был готов изнасиловать меня. Ничего.