Джорджия Ле Карр - Соблазни меня (ЛП)

— Покажите мне свои руки, — говорит он.

Я подымаю их к нему.

— Я не смотрела, Синяя Борода, — слабо шучу я, а в голове до сих пор все перепуталось от этого обмена взглядами без слов.

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Я знаю.

— Откуда ты знаешь?

— На твоих руках нет никаких следов.

Я смеюсь.

— Честное слово, откуда ты знаешь, что я не смотрела?

— По твоим глазам.

Я озорно хихикаю и начинаю расстегивать его ремень на брюках.

— И я... хочу большую вкуснятину.

Ему нравится смотреть на меня, когда я стою перед ним на коленях, и ему нравится то, что я делаю с ним. Я покорно опускаюсь на колени и трусь щекой о его член. Он ощущается, словно теплая, гладкая стеклянная скульптура, купающаяся в лучах утреннего солнца. Не существует более совершенных и превосходных вещей, чем его член. В какой-то момент, словно все начинает происходить как в замедленной съемке, мы опускаемся прямо на прохладный деревянный пол, и Смит наблюдает за нами издалека. Движения его пальцев внутри меня настолько умелые, но при этом похотливо грубые. Он в упор смотрит мне в глаза, пока трахает меня.

— Сколько я должен облизывать тебя, прежде чем прикоснусь к твоей душе? — шепотом спрашивает он.

Я нахожусь слишком далеко, чтобы отвечать.

Мы оба лежим на спине, тяжело дыша, уставившись в белый потолок, я поворачиваю лицо к нему.

— Лана пригласила нас на ужин.

— Ты хочешь?

— Почему бы нет?

— Хорошо, договорись с ней.

— Я уже договорилась на следующую среду.

— Блейк нашел мне агента. Он посмотрел пару моих полотен, подумал, что они хороши, и договорился о выставке из шестнадцати картин на «Серпентине».

Мои глаза загораются.

— «Серпентин»? Разве это не самое шикарное место, где демонстрирует работы только самые лучшие художники?

— Да, но мои работы не настолько хороши, скорее это место я получил благодаря возможностям Блейка.

Я ложусь на живот и подпираю голову руками.

— Я надеюсь, ты не собираешься отказываться. Ну, и что, что Блейк посодействовал и в состоянии предоставить тебе маленькую подмогу. Каждый нуждается в прорыве в своей жизни, даже если твои работы недостаточно хороши, ты же не провалишь экзамен, в конце концов?

— Нет, я не собираюсь отказываться.

Он лениво улыбается, и я опускаю подбородок ему на грудь.

— Вэнн?

— Mннн?

— Почему ты сохраняешь волосы такими длинными?

— Потому что это естественный процесс — они растут. Почему тебя не интересует, почему другие мужчины остригают свои волосы, вместо того чтобы их отпускать?

Я корчу ему рожицу.

Он посмеивается.

— Волосы на самом деле имеют очень важное значение, а не то, в которое нас заставляет верить культура, имея чисто внешнее предпочтение. Во время Вьетнамской войны войска специального назначения военного департамента прочесывали резервации индейцев, чтобы отыскать молодых людей с выдающимися способностями слежения, своего рода экспертов в способностях скрытных действий и выживания в любых условиях.

— Но однажды в этих условиях с этими мужчинами произошла удивительная вещь. Таланты и мастерство, которым они обладали, казалось, таинственным образом испарились. Новобранцы, став рекрутами не смогли выполнить задание, как ожидалось. Обширные интервью и контрольные тестирования доказывали без тени сомнения, что, когда мужчин побрили под их военные стрижки, они не могли больше «чувствовать» врага или «читать» едва уловимые знаки. Когда мужчинам позволили опять отрастить волосы, их способности «чувствовать» вернулись обратно. Волосы — это продолжение нервных окончаний, типа антенн.

— Это правда?

Он усмехается.

— А ты не веришь?

Я бью его по руке.

— Зачем тебе искусство слежения?

— Чтобы отслеживать девушку с пухлыми губами и зелеными глазами.

— У меня глаза не зеленые.

— Ты все время так говоришь.

— Вэнн?

— Mнннн...

— Почему братья Блейка не пришли на свадьбу?

Я пока еще ощущаю его рядом, но он всегда отстраняется, когда мы начинаем обсуждать Блейка или его семью.

— Я не знаю.

Я мгновенно понимаю, что он лжет.

— Ты поддерживаешь контакт с ними.

— Иногда с Маркусом.

— И какой он?

— Он сильно изменился, после того как умер его сын.

В Интернете, по которому я бродила, даже не было никакого упоминания.

— Ох, сколько же ему было лет, когда это произошло?

— Одиннадцать месяцев.

— Что случилось?

— Смерть в колыбельки, — он внезапно садится. Я тянусь рукой, чтобы опустить его рядом, он позволяет мне это сделать.

— Я сожалею. Наверное, это было ужасно.

— Да, — вздыхает он поворачивает ко мне лицо.

— Вэнн?

— Да.

— Ты веришь в Бога?

— Я не знаю верю или нет. Он дал нам так много пороков, и ушел бессловесно.

— А как ты думаешь, Блэйк верит в Бога?

— Почему ты спрашиваешь? — его голос спокойный, но я чувствую, как его тело внезапно напрягается.

— Просто интересно.

— Лана что-то сказала тебе?

— Нет.

Он кладет голову на свои руки.

— Ты снова что-то разнюхиваешь, Джули Сугар?

Я стала красная, как рак.

— Я вроде бы читала заметки Ланы, — я не сказала ему, что это был ее дневник.

Его лицо становится угрожающим.

— Любопытство сгубило кошку.

— Я не кошка. Ладно, хорошо, — говорю я, вставая и бросая в него его одежду, и собирая свою, — мне надо идти практиковаться.

Видите ли, я учусь на шесте. Каждый день я запираю дверь в спальню и практикуюсь. И надо сказать, что у меня на удивление хорошо получается, так как я уже много лет подвешиваю себя на руках в дверном проеме у себя в комнате и делаю калланетику, и от этого у меня стали очень сильные руки и гибкость гимнастки.

26.

Мы сидим за столом и просто завтракаем в воскресенье утром, когда я поворачиваюсь к Вэнну и спрашиваю:

— Как насчет БДСМ? Ты собираешься меня чему-нибудь учить?

Он смотрит на меня поверх края своего стакана.

— Зачем? Тебе интересно стать сабмиссивом?

— Я не знаю, смогу ли. Что это такое?

— Это игра.

— Я люблю игры. Нужно попробовать и я скажу тебе, нравится ли мне это.

Он перестает улыбаться, его глаза меняются, темнеют. Совершенно сознательно он отставляет свой стакан с апельсиновым соком на середину стола, берет в руки пакет молока и, держа его прямо перед собой, медленно наклоняет, пока молоко не выливается на стол. Я смотрю на разрастающуюся лужу на столе. В какой-то момент он перестает лить, в пакете еще что-то осталось. Я поднимаю глаза на него. Его глаза, смотрят настороженно, не выражая никаких эмоций. Повисает тишина, и я разрушаю ее первой: