Укротить сердце (ЛП) - Хантер Ава
― Ты когда-нибудь делал что-то, чего не должен был делать? Например, плохой поступок, но ты не жалеешь об этом? ― На его лице появляется выражение, которое я не могу разобрать. Когда он ничего не отвечает, я зажимаю ладони между бедер и вздыхаю. ― Потому что я, возможно, сделала кое-что плохое тем, кто мне дорог. ― Мой взгляд падает на каменистый берег, где растут ледниковые лилии. Чувство вины переполняет меня, а желудок сжимается. ― Я солгала им. И если они когда-нибудь узнают об этом, не знаю, простят ли они меня.
― Они простят тебя. ― Протянув руку, он возится с прядью моих волос, а затем заправляет ее за ухо. ― У тебя нет ни одной плохой косточки в теле, Руби.
Я смотрю мимо него на ручей. Мои слезы готовы пролиться.
― А как насчет плохого сердца? ― шепчу я.
Я на грани. Слова готовы вырваться из моей груди. Я лгу тебе. Я больна. И через два года я, скорее всего, умру.
Скажи ему, покончи с этим. Но это слишком, потому что мы не вместе. Между нами ничего нет. И не может быть.
Даже если тихий голосок в моем сердце шепчет, что это возможно.
Что у меня может быть выбор.
Он качает головой.
― Никакого плохого сердца.
Я замечаю, что он не ответил на мой вопрос о плохих поступках. Этот человек ― настоящий сейф.
Но, кажется, я его открыла.
― Только не ты, ― говорит он, и, когда он смотрит на меня, в его ярко-синих глазах полыхает желание. ― Ты ― подсолнух.
Мои щеки пылают, его слова согревают меня, как солнечный свет.
― Подсолнух, да?
― Подсолнух. Это то, кто ты есть. ― Повернувшись, он тянет меня к себе на колени, и я усаживаюсь на него, а его большие пальцы запутываются в моих волосах. ― Жизнерадостная. Красивая. Мой милый подсолнух. ― Из него вырывается неровный вздох, словно он сам себе не верит. ― Ты заставила меня жить, Руби, а я не делал этого уже очень давно.
Мое сердце бешено колотится в груди.
― Жить ― это хорошо.
― Да.
― Ты ― мой подсолнух. ― Его горячий взгляд скользит по моему лицу. ― Сегодня и каждый день, когда ты была на ранчо, ты была моим подсолнухом.
― О. ― Мои глаза округляются.
Это слишком. Он слишком идеален.
Слава богу, я уезжаю.
Затем, обхватив меня широкой рукой за талию, Чарли притягивает меня к себе и целует. Мой язык скользит по его языку, и из его горла вырывается рычание, его большие ладони обнимают мое лицо. Он крадет мой воздух, мои чувства, и я упиваюсь им.
Всю свою жизнь я задавалась вопросом, где буду находиться, когда мое сердце сделает последний удар. Если я буду здесь, в объятиях Чарли, этого будет более чем достаточно.
Это будет все, что мне нужно.
Потому что мой милый ковбой владеет моими сердцем и душой.
Со стоном Чарли отстраняется.
― Уроки, ― произносит он сдавленным голосом, и я провожу рукой по его каменной груди. ― Если ты хочешь ездить верхом до конца лета, я научу тебя.
― Научишь?
― Да, ― ворчит он, обхватив мою щеку грубой ладонью. ― Но ты должна двигаться медленно и слушать меня. Его кадык дергается, на лице появляется беспокойство. ― Я серьезно, Руби. Ты можешь пострадать…
― Я буду делать все медленно. Обещаю. ― Его предложение так много значит для меня, потому что я знаю, как ему тяжело. ― Я буду слушать. Я не пострадаю. Ты будешь рядом, чтобы уберечь меня.
Мышцы на его челюсти подрагивают.
― Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, Подсолнух.
От этого прозвища, от глубины, от защитных ноток в его голосе у меня по коже бегут мурашки.
Я провожу пальцами по его бороде.
― Ты отправишь меня в Калифорнию ковбойшей. ― Я говорю это шутливо, но по его лицу проносится грозовая туча. Его хватка на мне усиливается.
― А ты? ― спрашиваю я.
― А что я?
― Ты так и не рассказал мне о своем плохом поступке.
― Я расскажу тебе позже. ― Пронзительные голубые глаза осматривают горизонт, и он кивает на черные тучи в небе. ― Нам пора возвращаться.
Я киваю, но не двигаюсь с места.
Любуясь красотой ручья и гор вдали, я понимаю, что это идеальное место для фотографии. Идеальное место, чтобы заставить подписчиков ранчо «Беглец» захотеть пожить тут.
Мой взгляд останавливается на Чарли, и меня словно пронзает током, когда он одаривает меня одной из своих неохотных кривых ухмылок.
Заставь их полюбить ковбоя.
Я улыбаюсь, прикасаясь кончиками пальцев к своему бешено бьющемуся сердцу.
И я чувствую это, по-настоящему чувствую, что этот мужчина делает со мной.
― Подожди. Мы можем сфотографироваться? ― спрашиваю я, опустив ресницы. ― Для ленты.
Чарли медленно кивает, неожиданно выглядя застенчивым мальчишкой.
― Ты скажи мне, дорогая. Что мы должны сделать?
― Поцелуй меня, ― выдыхаю я, и сердце разрывается в груди. ― Ты будешь ковбоем. А я буду девушкой, уезжающей в закат.
Его глаза пылают.
Затем его мускулистые руки обхватывают меня, прижимая к груди. Я устраиваюсь у него на коленях, освобождая руку, чтобы поднять камеру повыше. Наши глаза встречаются, а затем Чарли целует меня. Между нами полыхает жар, и я прижимаюсь к нему.
Я делаю снимок.
И прямо здесь, на берегу ручья, я влюбляюсь в Чарли Монтгомери.
Глава 26
Чарли
После долгого дня, проведенного за покупкой мешков с кормом и в ожидании, пока в городе починят седло, я возвращаюсь на ранчо. По радио играет старая песня в стиле кантри, пока я веду свой старый грузовик по извилистым проселочным дорогам. Я бросаю взгляд на ковбойскую шляпу из оленьей кожи с голубой лентой, повязанной вокруг тульи, лежащую на пассажирском сиденье. Подарок для Руби. Этой девушке нужна чертова шляпа. Хотя мне нравятся веснушки, которые появляются на ее переносице, когда она немного загорает, я не хочу, чтобы она обгорела.
Я проверяю время и жму на газ. Уже больше, чем мне хотелось бы, ближе к шести часам. Я надеялся закончить кое-какие дела на ранчо, но сейчас все, чего я хочу, ― это заключить Руби в свои объятия.
С тех пор как мы ездили к ручью на прошлой неделе, она стала неотъемлемой частью моей повседневной жизни.
По утрам она вместе со мной пьет кофе на кухне. Мы говорим о планах на день, затем проводим время с лошадьми. После этого мы расходимся по своим делам. А вечером мы встречаемся снова.
Я не знаю, о чем я думал, предлагая научить ее ездить верхом. Глядя на ее широко раскрытые от удивления глаза и слушая ее заливистый смех рядом с лошадьми, у меня в горле постоянно стоит комок. Верховая езда вызывает улыбку на ее лице, и я готов из кожи вон лезть, чтобы она там оставалась всегда.
Или, может быть, я эгоистично хочу удержать ее на ранчо.
Даже если мне страшно видеть ее верхом на лошади.
Но это то, что нужно ей, а если быть честным, то это то, что нужно мне. После Мэгги, у меня уходят все силы на то, чтобы смотреть, как женщина садится на лошадь.
Но с Руби я не вижу Мэгги. Потому что Руби ― это не Мэгги.
Она та самая, которую я и не надеялся встретить. И я понимаю, что она ― лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Мне нравится ее прекрасная душа. Ее великолепное лицо. Ее тихие сексуальные вздохи, от которых у меня встает каждый раз, когда я слышу этот звук. Ее широко раскрытые глаза. Я хочу подарить ей каждый гребаный восход солнца в небе.
Черт, я бы отвез ее в Калифорнию, если бы она попросила.
Господи. Неужели я так далеко зашел?
Да. С Руби ответ всегда ― да.
Притормозив на светофоре, я проверяю свой телефон. Словно на автопилоте, мои пальцы нажимают на нашу страницу в Инстаграме. Чаще всего я ловлю себя на том, что прокручиваю ленту, когда ее нет рядом. Потому что, черт возьми, я скучаю по ней.
Наше фото, которое она сделала, набрала уже три тысячи лайков. Комментарии разные.
Вы все сделали это на 100 процентов.
Вы двое прекрасны вместе.
Где здесь горы?
Как мне найти ковбоя?
Но к черту комментарии и к черту социальные сети. Единственное, на чем я сосредоточен, ― это улыбающееся лицо Руби. За последнюю неделю я смотрел на него, наверное, раз пятьдесят.
