Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

В одном из младших классов училась маленькая девочка, чрезвычайно красивая. Она была дочерью строительного рабочего и ей тогда, если не ошибаюсь, минул восьмой год. Она даже для своего возраста не отличалась особым ростом, но при этом была упитанно– кругленькой, и обладала цветущим ангельским личиком с румяными щеками, обрамлёнными золотистыми кудряшками. В ширину она была почти такой же, как в высоту. Необычайно дебелая, она уже имела зачатки груди.

Вот эта-то девочка и взялась за нашего доброго преподавателя катехизиса. Она надраивала ему на кафедре штык, по всякому обхаживала его молоточек, училась чистить спаржу и наполняла свою маленькую, безволосую, но мясистую птичью мисочку лучшими мужскими пенками.

Малышка, должно быть, считала это приятной детской забавой, короче, она поведала обо всём маменьке, та подняла большой крик и поспешила поделиться этим вызывающим содрогание известием со своим супругом, а супруг, который и без того уже имел зуб на священника, без промедления побежал в полицию.

Было учинено расследование сего возмутительного факта. Моего бедного преподавателя катехизиса арестовали, и вскоре по всей школе путём опросов стали выявляться другие жертвы.

Дети стали доносить друг на дружку, и в один прекрасный день мой отец тоже получил уведомление, явиться со мной в комиссариат. Когда мы пришли, там находилось уже целое собрание детей со своими мамашами и папашами. Взрослые не особенно стеснялись нашего присутствия и бурно обсуждали между собой свалившиеся на их голову неприятности.

Мой отец только по прибытии сюда узнал, в чём, собственно, заключалось дело, однако вёл себя исключительно тихо и лишь поинтересовался у меня, правда ли то, о чём все толкуют.

Я ничего не ответила, мне было стыдно.

Достоянием гласности стало множество историй, касающихся господина преподавателя катехизиса. В комиссариате оказались даже совсем ещё малышки из первых классов, которые в ответ на вопросы рассказали, что господин преподаватель катехизиса давал им в рот свою «пиписку» и потом щекотал под платьем. Негодованию не было предела.

Мелания была здесь с отцом, который, однако, весьма спокойно воспринял эту историю, и только всякий раз коротко бросал своей дочери, когда та порывалась что-то кому-то рассказывать:

– Закрой рот!

Люди поглядывали на неё и про себя думали, что нет-де ничего удивительного в том, что подобное произошло с ней. Поскольку выглядела она, собственно говоря, совсем уже не ребёнком, а вполне взрослой особой.

Наконец нас вызвали к комиссару. В кабинете находился ещё один господин, врач, как выяснилось позднее.

Комиссар, молодой симпатичный человек, всё время старался сдержать улыбку. Однако я дрожала от страха.

Он спросил меня:

– Делал ли что-нибудь тебе преподаватель катехизиса?

– Нет, – сказала я, – он ничего мне не делал.

– Я имею в виду, дотрагивался ли он до тебя… ну, словом, ты сама понимаешь, как?

– Да.

– Где ж он тебя касался?

– Вот здесь… – Я застенчиво показала на среднюю часть.

– А что он ещё делал?

– Ничего.

– Он ничего не давал тебе в руку?

– Давал.

– Тогда скажи, что именно?

Я молчала.

– Ну, я же знаю, – сказал комиссар. – У него есть такая вещь, как бишь она называется… может быть, он её и туда тоже вставлял? – Он указал на моё входное место.

– Да.

– Вводил полностью?

– Нет, не совсем.

– Стало быть, только немножко?

– Да, половину…

Комиссар громко расхохотался, доктор смеялся тоже. Мой отец глядел на меня и молчал.

– Где он ещё тебя трогал?

– Тут. – Я показала на свою грудь.

– Да ну. – Комиссар с сомнением взглянул на неё. – Не знаюс-с, – сказал он, поворотясь к врачу, – даже не знаю-с, господин доктор, был ли здесь для него повод.

Врач подошёл ко мне, деловито схватил меня груди, пощупал их и затем заявил:

– О, я полагаю, вполне достаточный… вполне достаточный…

Мой отец с удивлением воззрился на мои груди.

– Ну, а скажи-ка мне, – спросил комиссар дальше, – ты не сопротивлялась?

– Что, простите?

– Я имею в виду, ты не отталкивала его руку?

– Нет.

– А зачем же ты, собственно, брала его… его, как бишь он там называется?

– Потому что этого хотел господин преподаватель катехизиса.

– Так… так… но принуждать он тебя не принуждал?

Я в нерешительности ответила:

– Нет… – Однако про себя заметила, что вопрос таил для меня опасность.

– Итак, почему же ты позволяла всё это делать?

– Просто потому, что так хотел господин учитель.

– Хорошо, но почему же ты не сказала: «Пожалуйста, господин учитель, мне это не нравится».

– Потому что я не посмела.

– Следовательно, из почтения и из страха перед господином преподавателем катехизиса?

– Да, – облегчённо воскликнула я, из страха…

Однако комиссар не унимался:

– Скажи-ка мне, а не дала ли ты сама ему какой-нибудь повод… не сказала ли ты ему: «Я хочу это совершить…», или, может быть, ты как-то томно на него поглядывала… например, так?.. – Комиссар изобразил влюблённые глазки.

Несмотря на весь свой страх, я не удержалась от улыбки, однако сказала:

– Нет.

– А теперь… – продолжал комиссар, – а теперь ответь мне ещё на один вопрос, но только чистую правду, понимаешь? Чистую правду… было ли тебе приятно то, что делал господин учитель.

Я вне себя от страха молчала.

– Я имею в виду, – повторил он, – ты охотно играла с этим его, как бишь он там называется?

– О, нет! – с клятвенным пылом заверила я.

– Или… но только я хочу знать правду… – произнёс он дальше, – или, когда он всовывал тебе этот, то бишь как его там предмет, тебе было приятно, или он доставлял тебе боль?

– Иногда мне было от этого больно, но не всегда, – согласилась я.

– Стало быть выходит, что иногда это приносило тебе и удовольствие? – строгим тоном допытывался он.

– Да, – выпалила я, – иногда… – и, поколебавшись, добавила, – но только… редко…

Комиссар улыбнулся, а вот мой отец с удивлением и гневом посмотрел на меня.

– Итак, пойдём дальше, малышка, – продолжал комиссар. – Это доставляло тебе удовольствие, и ты, следовательно, охотно этом занималась… так?

– Нет, – поспешила возразить я, испугавшись присутствия отца, – я занималась этим неохотно…

– Да, но ты ведь сама только что говорила, что это доставляло тебе удовольствие?

– Моей вины в этом нет, – воскликнула я, – коли на то пошло…

Он перебил меня:

– Ну, ладно, ладно… Стало быть, ты неохотно занималась этим, и тебе лишь невольно оказалось при этом приятно… так?

– Да, – кивнула я утвердительно.

– Прошу вас, господин доктор, – повернулся комиссар к врачу, – проясните, пожалуйста, ситуацию…