Клубничное искушение для майора Зубова (СИ) - Зайцева Мария

Я же даже сказать ничего против не смогла, зато он говорил и говорил, много чего. И все такое, что не повторишь, и вспоминать стыдно. Но безумно приятно.

Ночь, прохладный воздух, овевающий мое красное от стыда и возбуждения лицо, развратный шепот:

— Да, вот так, Клубничка моя… Сладкая такая… Попробуй, какая ты сладкая…

И я послушно размыкаю губы, впуская его пальцы, облизывая, сходя с ума от своего вкуса, глаза закатываются, руки дрожат, ноги дрожат, а он все шепчет, шепчет что-то пошлое до невозможности и такое же горячее… Шепчет и двигается во мне, как-то так приспособившись, что мне самой не приходится ничего делать. Он сам все делает. И так хорошо, Господи, так хорошо… Хотя, да, он — точно ни при чем… А затем пальцы, мокрые от моей слюны, плотно запечатывают рот, распахнутый в крике, и меня бьет дрожь такой силы, что все мышцы напрягаются, становясь каменными. А затем расслабляются, превращаясь в желе. И сквозь накативший дурман безумия ощущаю, как он хрипло матерится, кончая, и сжимает меня, жарко, жадно, не давая пошевелиться… И небо над нами. Мартовское хмурое небо. А за стеклом, в темной комнате, спокойно спит наша дочь.

И стыд, такой стыд… И такой кайф… Как это может быть одновременно?

— Ждать? И сколько ждать? — я, вообще-то, согласна ждать. Если надо. Но надо ли?

— Недолго. Я буду стараться быстрее все завершать. — Лапа ползет по животу, мягко направляясь за пояс предусмотрительно натянутых плотных строгих брюк. Мне еще на работу сегодня!

— А есть вариант поменять работу?

Лапа застывает.

— Да. Я думаю над этим.

Голос Зубова серьезен настолько, что я разворачиваюсь, чтоб увидеть это небывалое зрелище. Что, реально?

Зубов, не парься, я пошутила же! Понятно, что у каждого из нас работа и карьера. И, если он поставит мне условие все бросить, то я… Я, пожалуй, пошлю его нахер.

Почему-то я была уверена, что он сделает точно так же.

Но нет, Зубов серьезен до крайности. Даже лапать меня перестает, а это признак-признак.

— Серьезно? Зубов, я…

Но договорить мне не удается. Зубов кладет палец мне на губы, призывая к молчанию, и говорит, все так же серьезно и спокойно:

— Да, и у меня есть варианты, Клубничка. Но для начала все равно надо доделать тут. Если все пройдет хорошо, то… То я смогу рассчитывать на повышение и кабинетную работу. В другом ведомстве.

— А тебе это надо, Зубов? — шепчу я все-таки, наплевав на бессловесную коммуникацию, — ты пойми, я же вообще не настаиваю… Мы можем просто… Ну… Встречаться. Не надо жениться. И жить вместе.

— Надо. — Он говорит это с такой убежденностью, что я даже не знаю, что возразить. И имеет ли смысл возражать. — Мне нужна ты полностью. Ты и Соня. По всем законам.

— Черт, Зубов… — облизываю губы, ощущая, как все внутри гореть начинает, — это заводит…

— Да? — его взгляд тоже меняется. Становится более глубоким и горячим, — тогда давай по-быстрому…

— Эй, на работу мне надо…

— Мы успеем…

— Господи, Зубов, ты — маньяк…

— От маньячки слышу.

После, уже в машине, поправляя напрочь смазанную помаду, уточняю:

— После работы со мной за Соней поедешь?

— Конечно. И всем на работе скажи, что ты — замужем.

— Ты торопишь события.

— Нихрена.

Рабочий день пролетает мгновенно, я честно признаюсь Васильеву, что выхожу замуж, не скрываю, за кого, и мой начальник пару мгновений выглядит очень сильно ошарашенным.

— Ну надо же, — приходит он, наконец, в себя, — а когда вы… э-э-э… Вы же все время работаете, Катя?

— Ох… Это все так быстро случилось… — я мило краснею, прячу взгляд, — на корпоративе на восьмое марта мы как-то разговорились, а затем…

— Какой у нас Антон Сергеевич, однако, шустряк… Хотя, исключительно по мужски, я его понимаю. Когда находишь свою женщину, не стоит долго ждать… Хорошо, Катенька, но вернемся к нашим разработкам. Вчерашний эксперимент, проведенный в ваше отсутствие… Что скажете о результатах?

Мы увлекаемся работой, и весь остаток дня я крайне занята. Потому что очень сложно обработать результаты эксперимента, на котором не была. И очень сложно сделать соответствующие выводы.

В конце рабочего дня я вспоминаю, что надо бы забрать кое-какие вещи из своего прежнего рабочего места и направляюсь в главный корпус, очень сильно рассчитывая, что Хохлова там не застану.

Но мой бывший руководитель практики на месте, к сожалению.

Деваться некуда, потому я вежливо улыбаюсь:

— Добрый день, Семен Владимирович, я прошу прощения, хотела бы забрать свою папку с документами…

— Да, Катюша, проходи! — он, вроде бы, рад, по крайней мере, улыбается и ничем не напоминает нашего последнего не особенно приятного разговора.

Я хлопаю ресничками, стеснительно улыбаюсь и собираю вещи.

Под пристальным взглядом.

— Как тебе на новом месте, Катюш? Нравится?

— Да, конечно! — побольше дурного блеска в глазах и энтузиазма! — так интересно! Так здорово!

— Я рад, что тебе все нравится… А ты знаешь, Катюша, за чьим ноутбуком сейчас работаешь в лаборатории?

— Нет…

— За моим, Катюш, — улыбка уходит с лица Хохлова, он поднимается, и я, чувствуя опасность, начинаю постепенно отступать к двери, прижимая к груди папку с документами, — ты сидишь за моим столом. На моем месте. Как тебе, не жмет?

— Простите…

— Не надо просить прощения! — он делает резкое движение, перекрывая мне пути отхода, и мы остаемся стоять посреди кабинета, — не надо! Ты же не виновата, что у меня нет твоих достоинств, из-за которых ты, несомненно, это место и получила. Например, глубокой глотки! — последние слова он буквально рычит, и я неожиданно понимаю, что с головой у моего бывшего коллеги прям беда. Черт, они же проверяются у психиатров каждый год. Как же это проморгали?

— Не понимаю… Простите, мне надо идти… — пока не выхожу из образа невинной овечки, подспудно рассчитывая обойтись без крови, но Хохлов неожиданно хватает меня за папку с документами и дергает вместе с ней на себя.

— Куда? Отсасывать Васильеву? А я чем хуже? Как ты шустро один этап проскочила! Хитрая сучка, а? Но ты зря думаешь, что надолго там задержишься, поняла? Как только Васильев остынет, сразу пнет под зад оттуда!

Так. Ну, пожалуй, хватит нежностей. Как-то перебор.

— А вы, наверно, по себе судите? Что, плохо сосали? Без выдумки? — смотрю прямо в глаза безумца, и нет. Ресничками не хлопаю. Пусть смотрит. Пусть знает, сука.

Как они мне все надоели, эти твари! Эти самцы, считающие, что работать могут только они. А женщины — это так, дырки для сосания и глотания. И все наши заслуги зависят лишь от глубины глотки. Тварь. Везде одни твари, даже здесь, в, типа, научной элите!

Мой Зубов, искренне не понимающий, чем я занимаюсь на работе, тем не менее, относится ко мне с большим уважением, чем этот высоколобый дурак.

— А ты сучка! — наконец, отмирает Хохлов, замахивается, и вот тут-то его и ждал бы крутой облом, потому что я не просто с Машей дружила все эти годы. Не каратистка, но вломить вполне способна. Но вмешивается сама судьба, в лице моего будущего мужа.

Зубов вваливается в кабинет без стука, с такой рожей, что ее одной хватило бы для того, чтоб кое у кого столбняк случился.

Видит картину маслом, рычит, и в следующее мгновение Хохлов летит в сторону, валится на шкаф, сбивая его на пол. Все это сопровождается таким грохотом, словно тут у нас случился апокалипсис местного значения.

— Катя, вышла! — разворачивается ко мне Зубов, и вид у него откровенно страшный. Естественно, я даже не думаю подчиняться. Оставлять их одних тут категорически не стоит, потому что не знаю, есть ли у Зубова лицензия на убийство, или как там у них эта фигня называется, но мне это все не нужно.

— Нет! Антон, пошли, ты мне нужен сейчас… — и, видя, что он не реагирует, применяю запрещенный прием, красиво плачу, — ах, я так испугалась… Ах, я сейчас упаду…