Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Мам, привет! Я тебя предупредить хотела… — фальшивая радость слишком явно сквозила в несвойственно тонком и высоком для меня голосе, но это уже мало волновало. Развернувшись, я пошла обратно к своему кабинету, к ожидающей моей помощи Наташе и к новым неприятностям.

***

Не покидало ощущение, что рука до сих пор сжимает перила, вот только земля резко ушла из-под ног, и я так и зависла в воздухе с этой единственной ненадёжной точкой опоры под пальцами и со взглядом, прикованным к неестественно застывшим фигурам, словно передо мной стояли вовсе не люди, а их наспех сделанные восковые копии. Чёртов уголок в музее мадам Тюссо, а не лестничный пролёт.

Мной двигало вовсе не разочарование. Чистый и прозрачный, как вода в горных реках, эгоизм. Задетое чужими тайнами самолюбие, с юношеским максимализмом отмахивающееся от слабых попыток вспомнить, как я сама всем врала, не желая озвучивать болезненную для себя правду.

Я падала, падала, падала в омут обиды, злости, нелепых предположений и самобичевания, даже не пытаясь остановиться. Наверное, мне просто чертовски необходимо было поддаться инстинкту саморазрушения именно сейчас, когда проще сжечь всё дотла, чем методично решать поступающие проблемы одну за другой, продираться сквозь плотно спутанный комок взаимоотношений с окружающими и собственных противоречивых чувств. Мне не дано стать бойцом по жизни, отстаивать свои права или вгрызаться в иррациональные доводы окружающих, защищая свою точку зрения, зато стать жертвой — всегда к вашим услугам.

Покорно лежать на рельсах, с тоской наблюдая приближение на всех парах несущегося поезда? Взять в руки взрывчатку и подождать до десяти, прежде чем тело разнесёт на ошмётки? Посидеть неделю на дне колодца, пока какие-нибудь мерзкие твари не начнут отщипывать мясо по кусочкам. О да, я могу, я готова! Больше пафоса, больше драмы, больше никому не нужных страданий и, конечно же, жалости со стороны окружающих.

Может быть, поэтому я на самом деле так настойчиво скрывала смерть брата? Получить максимум сострадания, этакий карт-бланш, оправдывающий все мои прошлые, настоящие и будущие промахи, сволочные замашки и истеричные выходки. Вон, даже такая мразь как Иванов в итоге повёлся…

— Полин, да всё нормально будет. Я сама маме скажу что надо, ты главное поддакивай, — хмыкнув, попыталась успокоить меня Наташа. Представляю, насколько понурый у меня был вид, если даже она смогла это заметить и принять за волнение от предстоящей нам авантюры.

Меня так и подрывало возразить, что ничего уже не будет нормально. Потому что мне было противно от самой себя, просто до безобразия тошно, словно огромный слизень застрял в пищеводе и барахтался, то поднимаясь в горло, то скатываясь вниз, до самого солнечного сплетения, оставляя внутри склизкий след.

Я наврала маме, что мы будем в гостях у Наташи; наврала Рите о том же, когда получила от неё сообщение, переодеваясь в обычные джинсы и водолазку у себя дома. Я заверила всех близких и действительно дорогих себе людей, будто всё в порядке, хотя сама себе места не находила, понимая, что, поддерживая Колесову в её странной затее, оказываю той медвежью услугу. Я убеждала себя, будто в состоянии одна разобраться с любой проблемой, которая может возникнуть, при необходимости защитить её так же, как она смело и безрассудно бросалась на нашу защиту, но ведь это неправда. Я бы не смогла, никогда не смогла, знала об этом, но упрямо продолжала ходить с ней по краю пропасти, лелея собственные обиды.

Первый звоночек надвигающейся беды прозвенел ещё тогда, когда мы находились у неё дома. Мне еле удалось сдержать первый шок, когда из своей комнаты Ната выпорхнула в платье, в то время как в стенах гимназии она принципиально игнорировала юбку от формы, всегда предпочитая ей брюки (ещё бы, с такими длинными и худыми ногами, периодически вызвавшими у меня приливы лёгкой зависти). В свободное время она носила джинсы, футболки или толстовки и неизменные кроссовки, частенько насмешливо фыркая вслед какой-нибудь фифе, смешно ковыляющей на огромных неустойчивых каблуках.

— Мааааам, мы пробежимся по магазинам и в кафе, — прощебетала она, и, судя по невероятно оживлённому голосу, должна бы светиться от счастья, но в реальности всё было наоборот: большие синяки под глазами, болезненно впавшие щёки и ломаные движения на грани судорог. Её мать наверняка бы тоже заметила неладное, если бы удосужилась бросить на дочь хоть один пристальный взгляд, пока на повышенных тонах спорила с кем-то по телефону и протягивала ей три пятитысячные купюры. Мне столько карманных за полгода не выдают, а вот Наташа, видимо, к таким суммам привыкла, и не глядя опустила деньги в карман.

Мы уже застёгивали пуховики в коридоре, когда в недрах квартиры стало тихо, а потом донёсся взволнованный голос её матери:

— Наташа, а когда ты вернёшься?

— Мы потом у Полины дома посидим. К полуночи буду, ещё отзвонюсь, мам! — крикнула Колесова в ответ и выбежала на лестничную площадку, утаскивая меня за собой. Это был второй звоночек надвигающейся беды.

Дверь за нами закрылась с громким хлопком, напомнив мне, что пути назад больше нет. Мы брели по улице, изредка останавливаясь и отворачиваясь от особенно сильных порывов ветра, больно покалывающих лицо. Начинало смеркаться, загорелись фонари, хотя часы показывали всего лишь без двадцати шесть вечера. Я поёжилась от холода и резко пришедшего чувства безысходности, стоило лишь вспомнить о том, что совсем скоро на территории нашей гимназии начнётся тренировка по футболу. С каких пор меня вообще всё это трогает?

Остановились мы около огромных кованых ворот со шлагбаумом и несколькими камерами слежения, которые ничуть не пытались замаскировать — скорее напротив, тыкали всем осмелившимся подойти поближе прямо в лицо, недвусмысленно напоминая, что Большой Брат уже наблюдает за нами. За воротами стояли три дома, по задумке архитектора наверняка составлявшие единую причудливую конструкцию, а по факту выглядевшие просто дефективными башенками с изобилием стеклянных панелей в отделке среди обычных типовых многоэтажек. Пока Наташа уверенно набирала длинный код домофона, я неволей подумала, что, продав свою достаточно неплохую по всем меркам квартиру, здесь мы вряд ли смогли бы позволить себе маленькую комнатку.

Пройдя через ухоженный внутренний двор, оформленный с явной отсылкой к японскому стилю, мы зашли в подъезд ближайшей башни и оказались тут же остановлены вышедшим навстречу охранником. Хотя нет, охранник — это тот ворчливый усатый дядька с дряблым животом поверх ремня, что вечно шпыняет нас в гимназии от гардероба, стоит задержаться там на пару минут дольше положенного времени (сугубо по его личному мнению, кстати). А здесь был настоящий «секьюрити» с коротким ёжиком волос, подтянутой фигурой и спиралькой провода, тянувшегося от наушника вдоль шеи и уходящего куда-то под одежду.

— Мы в сто третью, — бросила ему на ходу Колесова, не замешкавшись ни на секунду и уверенно направляясь к лифту, в то время как я испуганно притормозила перед мужчиной, оглядываясь назад, на пока ещё доступный путь к отступлению. Внутренний голос настойчиво твердил разворачиваться и уходить, чтобы не наделать ещё больших глупостей, но голос совести противоречил ему, напоминая, что это будет предательством по отношению к подруге. — Полина, давай, нас уже ждут, — требовательный тон покоробил меня который раз за день, но я всё равно поплелась следом, стараясь не поддаваться панике.

Если продвигаясь по шикарного вида коридорам, напоминающим скорее пятизвёздочную гостиницу, чем жилой дом, я то и дело думала, что мне здесь не место, то оказавшись внутри квартиры, полностью убедилась в этом. Судя по наваленной в коридоре горе обуви, на «дружеской встрече для своих» было уже по крайней мере два десятка человек, наверняка мне незнакомых; от громкости ритмичной музыки закладывало уши, поэтому сказанное Наташей «иди за мной» я скорее прочитала по губам, чем услышала.

В просторных помещениях стоял полумрак: шторы на панорамных окнах оказались плотно задёрнуты, а свет специально приглушён. От сигаретного дыма в воздухе стояла лёгкая белёсая дымка, сопровождающаяся странным, едким и терпким запахом, на самом деле совсем не похожим на табачный, постепенно вызывающим чувство головокружения и тошноты.