Вечное Лето, Том IV: Звёздная Пыль (СИ) - Macrieve Catherine
Джейк сжимает её ладонь, убирает прилипшие ко лбу волосы.
– Называешь воспоминания об этом безумии «выздоровлением»? – невесело усмехается он. – Моя Принцесса.
– Твоя, – соглашается Мари, – выздоровлением. Мне больно, Джейк.
– Где больно? – Мари почти не видит его из-за того, что зрение размывается от беспощадной мигрени, но чувствует, как он напрягается. – Принцесса, где больно?
– Ве… зде.
Марикета с трудом поднимает руку и кладёт чуть ниже ключиц. Её ногти впиваются в кожу, оставляя лунки, которые Джейк видит, едва удаётся оторвать её пальцы от груди.
– Принцесса! – зовёт он, беспомощно глядя, как по её коже разливается смертельная бледность. – Марикета, что ты…
– Больно, – снова шепчет она, и от этого слова вены Джейка сковывает холодом. – Не могу… Потеряла…
– Что ты потеряла? Марикета!
– Себя… Тебя… Всех…
Она внезапно распахивает глаза, кажущиеся чёрными на фоне побелевшей кожи, и выгибается, словно какая-то невидимая сила тянет её грудную клетку к потолку. А после она обмякает, будто бы из неё вытянули все силы, и дышит часто, неровно и едва слышно.
– Принцесса, пожалуйста, ты…
– Джейк, – неожиданно громко говорит она, – я проебала всё на свете.
А потом она снова закрывает глаза, и Джейку кажется, что она совсем перестаёт дышать – но спустя несколько мгновений паники и судорожных поисков блядского нашатыря на её лицо возвращаются краски. Щёки вновь обретают здоровый румянец, губы из сизых становятся алыми, а дыхание выравнивается.
Она… спит. Самым наглым образом спит. Чёрт, эта женщина точно с ума его сведёт – только что билась в припадке и выглядела немногим краше трупа, а сейчас её чёрные ресницы подрагивают на бледных щеках, губы приоткрываются, и спустя пару минут она переворачивается на бок и подкладывает руку себе под голову. Нет, это совершенно точно ненормально.
Джейк протягивает руку, чтобы разбудить её, но одёргивает ладонь в паре дюймов от её плеча. Может быть, сон – именно то, что ей сейчас нужно? Марикета глубоко вздыхает во сне, кажется такой спокойной и умиротворённой, что Маккензи решает – будь что будет. В конце концов, у неё и на острове были странные приступы, и сейчас тоже – уже столько раз, что он и со счёту сбился – так что…
Джейк осторожно стягивает с жены джинсы, укрывает её одеялом и ложится рядом. Видимо, почувствовав тепло его тела, Марикета переворачивается на другой бок и утыкается носом в его плечо. Он обнимает её, и её губы трогает лёгкая улыбка. Это… какое-то невероятное чудо. С каждым её глубоким вздохом к Маккензи возвращается самообладание. За прошлый час он успел возненавидеть себя, Зару, Марикету и даже подвернувшуюся под руку Мишель – за то, что его Принцесса каким-то образом умудрилась вспомнить Скриллекс. Нет, Джейк никогда не умалял значимости всех остальных для Марикеты, но всё же… Злость на такую вопиющую несправедливость на некоторое время перевесила доводы здравого смысла.
И всё-таки, какие «звёзды сошлись», как выразилась Марикета, что часть воспоминаний так резко к ней вернулась? И эти её странные слова про фантастический пейзаж с двумя лунами и лиловым небом. Определённо, как-то во всём этом замешан Ваану, о котором на Ла-Уэрте теперь никто ни сном ни духом, но, если бы у Джейка была возможность призвать призрака к ответу, он бы этой возможности не упустил.
Её мерное дыхание постепенно убаюкивает и самого Джейка.
*
Проснувшись, Мари не сразу понимает, что не так. Помимо того, что она спит в футболке, а застёжка бюстгальтера за ночь натёрла кожу.
Тихонько выбравшись из объятий Джейка, она встаёт с постели и оглядывает комнату. Воспоминания о произошедшем накануне накатывают не сразу, и, когда это происходит, вчерашняя мигрень напоминает о себе глухим стуком в висках.
И вот что не так – ей совершенно ничего не приснилось.
Мари хмурится, подходя к креслу, на котором дрыхнет Снежок, и рассеяно гладя его по мягкой прохладной шерсти. Куинн… С изумрудами вместо глаз, источающая невероятную силу. Это должно было бы испугать Марикету, но почему-то не пугает. Это самая странная вещь – все эти воспоминания о саблезубых тиграх, громадных крабах, устраивающих Заре рестайлинг, упомянутых Зарой же временных парадоксах совершенно не вызывают страха. Мари знает – когда-то её это пугало. Но бояться одного и того же дважды… У неё есть проблемы посерьёзнее.
Например, нужно в конце концов разобраться с тем, что происходит в её жизни прямо сейчас. С родителями, как минимум. Мари почти чувствует вину за то, что так редко вспоминает о них в эти дни – и вот это, в особенности тот факт, что она по-прежнему не может назвать даже их имён, – пугает гораздо сильнее, чем далёкие, пусть и жутковатые, события на Ла-Уэрте.
И, когда накануне Зара задавала ей вопросы, Марикете удалось заставить себя вспомнить все эти странные пейзажи. Словно она позволила части воспоминаний выйти наружу, самолично нашла ручку у какой-то двери и открыла её… А попытки вспомнить родителей таким же образом никак не желают увенчаться успехом.
В конце концов решив, что все эти размышления всё равно ничего не дадут, Мари берёт свою сумку и тащится в ванную. После душа она долго роется в сумке, в надцатый раз за несколько дней мысленно адресуя массу нелицеприятных эпитетов в сторону Диего за то, что он, очевидно, не знаком с понятием практичности, и, наконец, извлекает на свет помятые шорты, в которых пришла в себя в аэропорту.
Когда она их достаёт, из кармана что-то выпадает. Тихий звон, с которым металл встречается с кафелем, настораживает Мари, и она поднимает с пола цепочку с парой военных жетонов. «Маккензи, Джейкоб Лукас».
– Что за…
Мари совершенно уверена в том, что этой цепочки не было при ней в первый день. Или была? Она пытается вспомнить, проверяла ли она вообще карманы, но ничего не выходит. Эти жетоны… Мари закусывает губу, глядя на кусочки металла в её пальцах. По какой-то причине они беспокоят её так сильно, будто с ними связано что-то действительно важное, что-то… Священное.
Давай же, Мари
Давай
Ты должна вспомнить
Думай, думай…
Стук в висках, притупившийся было после душа, усиливается, когда Мари отводит взгляд от жетонов и смотрит в зеркало. Она несколько раз моргает – и, наконец, что-то внутри черепной коробки почти буквально щёлкает.
Другое место. Другая обстановка. Другая ванная. Другое зеркало. Другая Марикета: опухший, покрасневший нос, разводы туши на щеках, следы укусов на правом плече, взъерошенные волосы…
★
Склоняюсь над раковиной и яростно стираю остатки макияжа с раздражённой от солёных слёз кожи. Джейк стоит рядом, прислонившись к дверце душевой кабины, его руки скрещены на груди, а в ладони зажата цепочка с жетонами.
Когда я вытираю лицо, он подходит ближе и мягко обнимает меня. Его губы легко прикасаются к моему виску.
– Верь мне, Марикета. Нет ничего, с чем мы не справились бы.
Я глубоко вздыхаю, прижимаясь к его плечу. Запах его кожи наполняет ноздри, принося странное чувство умиротворения, будто я действительно готова в это поверить… Мы справимся со всем, как справлялись до этого…
– Позволь мне…
Он надевает жетоны на мою шею, и металл кажется таким горячим после его рук, что это почему-то больше не пугает. Будто маленькие круглые звенья цепочки сковывают нас в единое целое, делают нас ещё ближе, словно бы цепь обвивает не шею, а наши тела, наши души, и в этот момент я так сильно, до боли в груди…
★
– Марикета! – Она вздрагивает, когда голос Джейка врывается в её видение, и оборачивается к нему. Всё почти так же, как в воспоминании, только Джейк выглядит немного старше. И пострижен короче. И одет. Но его невероятно синие глаза смотрят на неё с тем же чувством, и рядом с ним точно так же хорошо, уютно и безопасно, как только что в видении. Мари молча протягивает ему ладонь с цепочкой. Брови Джейка взлетают вверх, когда он переводит взгляд на её руку. – Откуда, во имя всего святого…
