Шахразада - Грешник Шимас
Посасывая раненый палец, Шимас рассматривал скалу. Потом, используя одну за другой драгоценные опоры для рук, стал спускаться. Дважды попадались узкие вертикальные трещины, «камины», по которым удалось спуститься, хоть и недалеко. Один раз кромка камня хрустнула под ногой, и его спасла только сила пальцев, намертво вцепившихся в камень. В другой раз его, повисшего над черной бездной, удержал сжатый кулак, заклиненный в вертикальной трещине. Чтобы свалиться в объятия смерти, стоило лишь разжать руку…
Дождь прекратился, но Шимас заметил это не сразу. Гром ворчал в ущельях, как угрюмый медведь в пещере. Поверхность скалы стала грубее и была уже не такой скользкой. Теперь можно было двигаться быстрее, но внезапно он поскользнулся, сорвался и упал, голова с маху ударилась о камень.
Полуоглушенный, он несколько минут лежал, прежде чем смог перевернуться и, шатаясь, как пьяный, подняться на ноги. Блеснула далекая молния. Шимас огляделся, ища путь вниз… но пути вниз не было. Он стоял в русле высохшего ручья!
Глухой рокот, донесшийся сверху, предупредил юношу о приближении паводка, и он, спотыкаясь, перебежал русло и вскарабкался на противоположный берег — как раз вовремя.
Бледный желтый свет подкрасил края облаков на востоке. Теперь — к розовому дому, за конем! Оказалось, что Шимас спускался по обрыву всю ночь.
Руки были ободраны, кожа вся в порезах и ссадинах. Колени — в таком же состоянии, идти было невероятно больно. Ныла глубокая ссадина на голове, и из нее сочилась кровь, но сильнее всего болел палец с сорванным ногтем. В голове билась толчками тупая, тяжелая боль.
И тут пришло, наконец, просто осознание. Он свободен! Он жив и свободен!
Свиток пятнадцатый
У Шимаса сильно отросла борода. Ни одна душа в Толедо его сейчас бы не узнала. Убогий, полумертвый от усталости, обезображенный не чесанными Аллах ведает сколько волосами и заживающими шрамами на теле, он сейчас больше походил на нищего калеку, чем на студента или благородного человека.
Лишь сознание того, что Бербер под ним и драгоценные камни, все еще отягощающие подкладку полуизодранного камзола, весьма быстро превратят его в достойного юношу, делали свое дело.
Неделю спустя он сидел на старом римском мосту через Рио Таго, за мостом раскинулся Толедо. День выдался жаркий и душный. По большой дороге в город и обратно двумя непрерывными потоками двигались люди, верблюды, ослы и повозки. Усталый, ведя под уздцы усталого Бербера, он присоединился к процессии, направляющейся к городу, который так много ему дал и так много у него отнял. И все же это был город, который он еще не мог покинуть.
Ему нужны были приличное платье и оружие. В мыслях Шимаса начали складываться начатки плана. На кораблях его отца служили выходцы из самых разных стран, и он вырос, говоря на множестве различных языков, хотя ни одним из них не владел достаточно хорошо. Однако с тех пор юноша весьма преуспел в арабском и усовершенствовал знание и латыни, и греческого языка. Один матрос его отца был родом из Милета, встречались и другие уроженцы греческих островов. И потому Шимас начал с того, что отправился на всегда многолюдный базар.
Вдруг какой-то воин встал почти рядом с юношей и выбрал один из выставленных на продажу скимитаров. Попробовал, как уравновешенно оружие, искусно взмахнув им на персидский манер, а когда юноша шагнул в сторону, вдруг обернулся к нему:
— Эй, ученый человек, ну-ка, испытай свою руку. Неужто ты скажешь, что это не отличное оружие?
Шимас узнал голос — то был Рафиз. Отвернувшись в сторону, он произнес:
— Я мало понимаю в оружии, о эмир. Я всего лишь студент.
Тот снова заговорил, понизив на этот раз голос:
— Не играй со мной в прятки, Абд-Алишер. Я узнал тебя.
Шимас взглянул ему прямо в глаза:
— У меня мало причин доверять своим старым друзьям…
— Не все идут на предательство.
— А ты? — спросил он резко.
— А я все еще друг тебе, — ответил Рафиз, — если ты хочешь принять мою дружбу… Ведь ты же спокойно вошел в город?
— Так ты узнал меня?
— Не сразу. Только после того, как ты прошел мимо. По походке. Я не решился заговорить с тобой — солдаты могли заинтересоваться…
Бывшие друзья зашли в лавчонку, чтобы угоститься шербетом и спокойно поговорить. Рафиз был одним из тех внешне медлительных людей, которые способны в один миг взорваться действием. Шимас отлично понимал это, ибо и сам принадлежал к ним.
— Какие у тебя планы? — спросил стражник.
— Учиться побольше, найти обидчика и отомстить ему, а потом еще повидать мир. Я подумываю отправиться в Хинд.
— Я тоже подумывал об этом… но кто знает хоть что-нибудь об этой стране?
— Я знаю.
— Ты?
— Есть же книги. Арабские корабли иногда плавают туда, и через пустыню тоже есть дорога…
Окинув его взглядом, Шимас сказал:
— Там моя судьба, Рафиз… Чувствую. Тот поднялся:
— Может быть, в один прекрасный день мы там встретимся, а может, вместе отправимся туда… — Он сжал Шимасу плечо: — Хорошо было повидать тебя. Как в былые времена…
И шагнул в сгущающиеся сумерки. «Как в былые времена…»
Шимас ухмыльнулся. О нет, былые времена остались в былом. Однако успели его научить кое-чему. Например, тому, что не следует откровенничать даже с самыми близкими друзьями. Ибо они могут в единый миг превратиться во врагов, как стало с Махмудом. Что даже о благодеянии следует молчать, не выдавая ни своего знания, ни глубины своей благодарности — ибо это делает человека уязвимым перед благодетелем. Исключение составляют лишь женщины, которые способны отдать саму свою жизнь, дабы спасти того, кто им дорог.
Так, как это сделала Гелаба, нашедшая пути, чтобы подкупить стражу накануне казни, оставившая письмо прямо в седельной сумке Бербера. Гелаба, которая была холодна и высокомерна, пока дело не коснулось жизни или смерти.
«Лишь тебе, красавица, я смогу открыть все! Но и тебе не отдам свою душу — должно быть, слишком много в ней черного и беспросветного для самой желанной из женщин мира».
Вот показалась улица, указанная в письме, вот бесшумно распахнулись ворота, которые до этого Шимас никогда не видел, вот у поворота дорожки появилась девушка, прижимая ладонь к губам, дабы удержать слезы.
— Прекраснейшая! — Больше ничего не смог сказать Шимас.
Сейчас он видел, что пусть ненадолго, но судьба сменила гнев на милость. Что его ждут, надеются на взаимность.
Высокая цель странствий по-прежнему была впереди. Но иногда, оказалось, можно сделать и небольшой привал, остановиться, насладиться мигом и тем, сколь удивительно устроена душа женщины, еще вчера смотревшей на тебя свысока.
