Кассия Лео - Нокс
— Что в нем такого интересного?
Он качает головой и отворачивается от меня. На мгновение, у меня появляется устойчивое ощущение, что Нокс знает меня. Он знает мой настоящий цвет волос? Нет, это нелепо. Он слишком молод, чтобы быть одним из головорезов, которые работали на моего отца четыре года назад.
— Ты когда-нибудь слышала имя Фрэнк Майнелла?
Он задает вопрос, идя к углу комнаты, все еще спиной ко мне. Я удивлена, что он не хочет посмотреть мне в глаза, чтобы оценить мою реакцию. Он кажется мне тем типом парня, который хотел бы увидеть, что мои глаза расширились, и мое тело затряслось от одного упоминания этого имени.
— Я не знаю кто это.
— Не лги мне, Ребекка.
— Почему ты продолжаешь называть меня Ребекка? Мое имя Бекки!
Он разворачивается на каблуках и пристально смотрит на меня.
— Не лги мне, Ребекка. — Ты знаешь Франка Майнеллу?
Дрожь в руках усиливается, когда он шагает ко мне.
— Я не знаю никого по имени Фрэнк!
Он хватает меня за руки, его лицо оказывается в дюйме от моего и он рычит, — что ты знаешь о Фрэнке Майнелла?
— Отпусти меня!
Моя борьба только усиливает его захват.
— Скажи мне что ты видела и я отпущу тебя!
Мое сердце колотиться, а его пальцы впиваются в мои бицепсы. Но, мой взгляд остается на его губах. О, эти губы.
— Перестань. Ты делаешь мне больно. — Бормочу я, и он слегка ослабляет хватку.
— Пожалуйста, — прошу я, моя грудь поднимается и опускается, я не уверена, что именно я выпрашиваю.
Его глаза смягчаются и становятся небесно-голубыми. Тот цвет неба, на который вы бы могли смотреть часами, лежа на спине. И внезапно я теряюсь в воспоминаниях.
Глава 6
Восемь лет назад.
Мне пятнадцать, и я лежу на своей кровати, делаю домашнее задание. Звенит дверной звонок и я, как обычно, жду, пока моя мама отреагирует на него. Спустя пару минут звонок звенит снова. Я снова жду.
После третьего звонка мне приходиться смириться с неизбежным, я собираюсь покинуть свою комнату и, возможно, столкнусь со своим отцом. Он не будет реагировать на дверной звонок, даже если сидит в кресле рядом с ним. Это не потому что он ленив или шовинист. Это мера безопасности.
Безопасность. Как будто кто-то мог чувствовать себя в безопасности рядом с моим отцом, зная, что он сделал.
Я бегу вниз по лестнице, и, с облегчением, обнаруживаю, что гостиная пуста. Я бегу к входной двери и смотрю в глазок. Что Марко делает здесь?
Технически, мне нельзя открывать дверь когда я одна дома. Но ведь это не незнакомец. Мой папа любит Марко Леоне как собственного сына.
Вздыхая, я открываю дверь. Голубые глаза Марко бегло осматривают мое тело прежде чем он спрашивает. — Твой отец здесь?
— Нет. Вероятно он внизу, в магазине.
Мой отец владелец «У Венето» на 9-й улице, но никто никогда не называет это место рестораном. Это магазин. Потому что слишком многое из того, что там происходит, не имеет никакого отношения к еде.
Марко нервно оглядывается через плечо.
— Могу я войти и подождать его?
— Он может не появиться дома еще несколько часов. — Марко выглядит встревоженным, отчаянная мольба в его глазах заставляет меня сказать.
— Заходи.
Раньше, на протяжении многих лет, я часто видела Марко в нашем районе, но когда его мама была убита два года назад, я перестала его встречать. Его отец бросил их, когда Марко был ребенком. И когда его мама умерла, не осталось ничего, что связывало бы его с Бенсонхерстом. Тогда ему было восемнадцать, значит сейчас ему, должно быть, двадцать.
— Присаживайся, — говорю я, указывая на диван. — Хочешь что-нибудь выпить?
Мое сердце начинает сильно стучать, когда я осознаю, что я одна в доме с парнем, который старше меня на пять лет. Вероятно, мой отец убьет меня, если узнает, что я ответила на звонок в дверь, когда была дома одна.
Марко качает головой когда садится на коричневый кожаный диван.
— Я не хочу пить. Я просто подожду его здесь.
Я сажусь в паре футов от него. Диван выдыхает облачко, которое пахнет как дым от сигар. Я подтягиваю ноги, скрещиваю их и смотрю на Марко.
— Тебя не было видно с…
Он смотрит в пол на свои ноги.
— Я был занят.
— Делая что?
Кто-то назовет меня излишне любопытной. Мой отец назвал бы меня любознательной.
Даже после того, как мой папа обнаружил, что я видела что он сделал с дядей Фрэнком, он относится ко мне как к своей любознательной идеальной принцессе. Мой отец знает, что я никогда не скажу ни одной живой душе о том, что я видела. Но это не значит, что я все еще чувствую тоже самое по отношению к отцу. Для меня он больше не герой. Когда я смотрю на него, я вижу двуличного убийцу.
В Марко есть что-то притягательное. Просто сидя там, с одной рукой на спинке дивана, он смотрит вокруг, как будто не должен смотреть на меня. В нем пульсирует какая то сильная энергия. И она притягивает меня к нему.
Не осознавая что я делаю, я протягиваю руку чтобы потрогать татуировку на его предплечье. Его кожа такая теплая и так туго обтягивает его мышцы.
— Что ты делаешь?
Я поднимаю глаза вверх от татуировки с именем его матери — Элла — и он выглядит почти злым.
— Извини. — Я убираю руку. — Я ничего не имела в виду.
Мгновение он смотрит на меня, а затем опускает взгляд на мои губы. Он качает головой и отводит взгляд в сторону. Могу ли я излучать ту же энергию?
Я обнимаю руками колени, чтобы снова случайно не прикоснуться к нему.
— Итак, где же ты был?
— Я был в тюрьме.
Я его голос твердый, и я знаю, что он говорит правду. Одна вещь, которую я узнала будучи частью семьи, не спрашивайте людей об их преступлениях. У них паранойя, что вся округа прослушивается. И, спрашивать конкретно преступлениях, которые они совершили, это как носить значок, на котором написано — я крыса.
Но я не могу сдержаться.
— Что ты сделал?
Он косится на меня, и маленькая улыбка появляется в левом уголке его рта.
— Ничего.
— И как долго ты был в тюрьме за то, что ничего не сделал?
Он усмехается и это настолько сексуальный звук, что мои руки покрываются мурашками. — Девятнадцать месяцев.
— Ты должно быть сделал целую кучу ничего, что отбывал срок девятнадцать месяцев.
Он поворачивается ко мне и его улыбка исчезает.
— Послушай, Ребекка, ты не можешь говорить никому о том, что ты видела меня здесь. Ты поняла? После того, как я увижу твоего отца, я уеду из Бенсонхерстома, так будет лучше.
— Почему?
