Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева
— Ты иди. Я ещё посижу немного.
Воздух уже не так давит. И очень хочется побыть в тишине. Поэтому я радуюсь, когда Идол растворяется в подъездной темени, унося с собой запах пота и алкоголя.
Дом. У меня никогда и ничего не было, кроме комнаты в коммуналке. Может, поэтому простое слово и тянет за собой, и пугает. Но я должна его увидеть, раз уж он почти мой.
4. Ива
Коммуналка гудела. Шушукалась по углам. Разговоры вспыхивали пожаром, напоминали стихийное бедствие, а приход чужака обрастал подробностями.
Идол с наслаждением приносил «боевые сводки с фронта».
— Ванька, у тебя стабильно первое место в местном хит-параде! Пончики гадают, как быстро ты отсюда свалишь и кому достанется твоя комната. Петуховы сказали, что «им положено», а Изольда плюнула ядиком, что комната — твоя собственность, и разевать рот на чужой каравай да ещё за спиной — верх невоспитанности и хамства. Знаешь, я её даже полюбил на несколько мгновений, ага.
Сам Идол потешался и чему-то радовался. Он даже пить стал меньше, видимо, чтобы не пропустить ни одну местную сплетню. Мне как-то было безразлично: я продолжала работать, хоть мысль о доме за те два дня, что я ожидала нотариуса, плотно засела в голове.
Самохин пришёл, как и обещал. Пунктуальный, а значит обязательный. Он, наверное, зануда, но сказать что-то большее о человеке, которого второй раз в жизни видишь, тяжело. На нём другой костюм — хороший, стального цвета. Сидит на мужчине отлично, несмотря на изъяны фигуры. Видимо, шит на заказ. Я всегда замечаю подобные мелочи. Они позволяют мне составлять портрет и мнение о человеке, с которым я общаюсь.
У Самохина, наверное, неплохой достаток, раз имеет возможность шить костюмы на заказ и менять каждые два дня. Или каждый день — кто его знает?
Рубашка снова застёгнута на все пуговицы. Галстука нет. Очки поблескивают золотом в полутьме коридора. Четыре комнаты — в полной боевой готовности.
Я почти вижу, как сидит у стены, прислонив ухо с чашкой к розетке, Идол. Он когда-то рассказывал, как нужно подслушивать. Давно, правда, а сейчас я об этом вспомнила. Его история с наследством будоражила неимоверно. Он ею жил последние два дня.
Нотариус проходит в мою комнату, снова обводит взглядом небольшое пространство, но на стул сегодня не садится. Замирает у стола, вглядываясь в окно. Что он там видит? Я жду.
Самохин, словно очнувшись, переводит взгляд на меня. Лицо у него сегодня осунувшееся. Одутловатость нездоровая. Воспалённые веки с тонкими ломкими ресницами настолько тяжелы, что кажется: он сейчас прикроет глаза и уснёт на ходу.
— Что вы решили, Ива? — спрашивает он прямо, без хождения вокруг да около. А у меня есть вопросы. Хочется прояснить некоторые моменты, но я знаю, что не смогу поговорить, пока мы здесь.
— Ещё ничего не решила. Но я бы хотела увидеть дом. Это возможно?
Пухлые плечи расслабляются, и я понимаю: он напряжённо ждал, что я скажу. По каким-то причинам ему нужно пристроить дом. Одиночество научило меня быть очень внимательной и неплохо разбираться в людях, хоть я с ними и общаюсь по минимуму. Но именно эти качества позволяют мне почти всегда безошибочно подбирать клиентов и помощниц.
— Да, конечно. Это не только возможно, но и замечательно. Безусловно, вы должны его увидеть. Когда вы готовы поехать?
— Ну, не ночью же? — я невольно улыбнулась и напряглась: Самохин дрожал. Почти незаметно, едва уловимо, но я смогла поймать судорогу его тела и тремор рук, которые он поспешно спрятал за спину.
Если бы ещё понять, что за всем этим стоит? Особенно, когда я знаю, что, если откажусь, дом сгорит дотла. Сейчас мне уже не казалось это мистикой. Видимо, это была не фигура речи и не способ меня запугать. Судя по всему, папа мой был тот ещё интриган и манипулятор. И вряд ли дом в дар — это выражение его щедрости и проявление неземной любви ко мне.
У меня есть одно не совсем хорошее качество: я упряма. Я могу и умею избегать конфликтов, уклоняться от скандалов, не вступать в дискуссию, когда человек или группа людей явно хотят развести меня на эмоции. Но если я что-то вбивала себе в голову, то не отступала, пока не добивалась цели. Или не расшибала лоб в кровь. Но и это не служило поводом отступать. Я делала передышку, набиралась сил, и снова штурмовала стены крепости, даже если она мне была не по зубам.
Сейчас со мной творилось именно это: я хотела узнать, что за всем этим кроется. Вот стоит передо мной большой мужчина и трясётся. И пусть его дрожь уловил мой намётанный взгляд. А где-то там скрывается непонятный дом — ключ к разгадке. И я не хочу отступать. К чёрту. Просто поехать и увидеть. Окончательное «нет» я всегда успею сказать.
— Вы правы, — на губах у Самохина блуждает улыбка. Он уже расслабился. Веки у него тяжелеют ещё больше. — Когда скажете.
— Вы будете меня сопровождать? — поднимаю бровь.
Нотариус смотрит на меня мягко и немного участливо.
— Как пожелаете, Ива. Можете отправиться туда и в одиночку. Это за городом, естественно. И вам понадобится общественный транспорт, а затем — такси. Туда автобусы не ходят под забор. Или сразу такси, что достаточно дорого. Я предлагаю свою помощь. Отвезу и покажу. И вместе мы вернёмся назад. Это удобно и не хлопотно. Но у вас всегда могут быть и свои варианты.
Я бы, наверное, могла гордо вздёрнуть подбородок и отправить его вон с подачкой. И рассказать, что в состоянии оплатить такси на Марс. Но все эти игры в гордость и независимость — атавизм. Я бы хотела поехать именно с ним. Так… спокойнее? Правильнее?.. Я не могла определиться. Но Самохин почему-то вызывал у меня доверие, несмотря на все странности.
— Тогда жду вас завтра утром. В девять будет удобно?
— Как пожелаете, — склоняет он голову в поклоне. Ничего насмешливого или шутовского в мужчине нет. Он просто вежлив, и это ещё один плюс в его карму.
— Тогда не опаздывайте, — говорю напоследок. — Я люблю чёткость и пунктуальность во всех делах. И осмотр дома не повод рушить устоявшиеся правила, которым я следую долгие годы.
Он всё же удивляется. Это отражается в его глазах, в дрогнувших губах. Но вслух Самохин ничего не говорит — уходит, ещё раз кивнув на прощанье.
Я, как и два дня назад, провожаю его. Улыбаюсь при скрипе приоткрытой двери у Петуховых. Все на посту. Даже у Ираиды можно увидеть тонкую щёлочку. И ей интересно. Событие!
Самохин по ступеням идёт не спеша. Я смотрю ему вслед. Провожаю взглядом. Не знаю, зачем я это делаю. Но мне очень важно увидеть, что он ушёл, не свалился по дороге. И я не уверена, что он в состоянии сидеть за рулём, но решаюсь положиться на судьбу. Утром всё можно переиграть. Если оно будет, завтрашнее утро.
5. Ива
Самохин с утра выглядел получше. Явно отдохнувший, гладко выбритый, в другом костюме и рубашке. От него приятно пахло дорогим парфюмом. Лысина в обрамлении светлых с проседью волос блестела на солнце. Ему, наверное, под пятьдесят, если он друг моего отца. Может, чуть меньше. И машина у него забавная — жёлтая, как канарейка. Совсем неподходящая машина для такого большого мужчины.
— Вы готовы? — сверкает он усталой улыбкой на тонких губах и очками, в которых отражаются солнечные блики. А ещё у Самохина глаза голубые, как небо. Чистые, как у младенца. До этого я как-то это не замечала.
— Поехали, — говорю решительно и сажусь на место рядом с водителем.
Вчера Идол меня стращал.
— Не люблю я этих, в костюмах. Хочешь, я с тобой поеду? Всё не одна. А то завезёт куда, тюкнет по темечку.
— У тебя слишком буйная фантазия, — отказалась я от его сомнительной помощи. Чем дальше, тем больше мне виделся подвох или нездоровый интерес ко всей этой истории с завещанием. Будто Идол что-то знал или подталкивал к чему-то. Я уже сомневалась, что правильно поступаю: идея посмотреть дом была Жекина. Тем не менее, от затеи я не отказалась.
— Можно я спрошу кое-что? — задаю вопрос Самохину, как только мы выезжаем на трассу.
