(Не) выдаваемая замуж (СИ) - Волкова Дарья
Когда она была уже у двери, Булат сказал:
— Я все понял про Гулю. Я ее не обижу. Никогда.
Она не обернулась.
— Это прекрасно. Потому что если моя девочка будет из-за вас плакать — я откушу вам голову.
И медленно выплыла из палаты.
Расхохотался Булат, уже когда за Миланой Антоновной закрылась дверь.
И здесь у них все не как у людей! Некоторым мужчинами и одной тещи хватает за глаза, а у Булата их две! И какие! Хороший и плохой полицейский в чистом виде. Но никаких возражений по этому поводу у Булата не было.
А вечером пришла Гульнара и добила его окончательно. Булат недоверчиво разглядывал открытку с розовыми мишками и сердечками. А это еще от кого?!
Внутри было написано совсем незнакомым почерком:
«Булат, поправляйся скорее, пожалуйста! Мы очень хотим самбуки. Карина и Лиана».
Пожалуй, это было лучшим напутствием перед завтрашним консилиумом.
***У Вадика золотые-платиновые-бриллиантовые руки. А еще он жуткий перфекионист, педант, зануда и перестраховщик. Булат безоговорочно верил в руки, интеллект, опыт, профессионализм и вообще в целом во всего Вадима. Но этот упертый тип собрал целый консилиум по его, Булата, поводу. Привлек какую-то звезду ортопедии и вообще суетился как мог. А Булат практически не волновался. Почему-то уверенное «Все будет хорошо» от Миланы Ватаевой он воспринял как стопроцентную гарантию.
Консилиум постановил, что показан аппарат Илизарова. Этот вариант был бы бесспорным, если бы не пластика стопы. А так — были, что называется, нюансы. Но все же добро дали, и Булат выдохнул. Он хотел этого. Это значит, что Булат скоро встанет на ноги. Да на костылях, да, с ограничениями, но встанет! Уткой Булат был сыт по горло в больнице, и возможность обеспечить себе хотя бы минимальную мобильность и самостоятельность была для Булата жизненно важной. Теперь можно и домой.
Если бы Вадик не был таким душнилой.
— Никогда не думал, что ты такая зануда.
— Это ты меня в операционной не видел.
— Вообще-то, ты мне операцию делал!
— Это же не значит, что ты что-то видел. Ты ж под наркозом был. Лежал бесчувственным чучелком. И не ныл!
— Я не ною. Но если ты меня не выпишешь, я сам отсюда уйду.
Вадим вздохнул и сел на стул возле кровати. Сложил руки на груди.
— Вот скажи мне, зачем ты так торопишься домой?
— У меня там, между прочим, молодая жена.
— Ну, в таком состоянии ей от тебя, конечно, масса пользы!
От тяжелой руки Коновалов ловко увернулся.
— Воу-воу, какой грозный! Ладно, иди домой.
— Точно?
— Точно, — Коновалов снова повернулся к кровати и похлопал Булата по плечу. — Завтра выпишу после контрольных анализов. Рекомендации тебе написать или ты сам с усами?
— Напиши, конечно. Ты ведь мой лечащий врач.
***Булат вернулся домой. И Гульнара не могла вспомнить, была ли когда-то в жизни так счастлива. Теперь, именно теперь, когда он медленно, опираясь на костыли, прошел по гостиной, а потом тяжело опустился на стул, Гульнара поверила, что все самое страшное и тяжелое осталось позади.
Булат дома.
Вадим сказал, что все в порядке, что процесс идет как надо, и теперь — теперь только время, терпение и выполнение его рекомендаций. И все будет хорошо. Просто не быстро и не сразу. Гульнара была уверена, что она к этому готова.
И все же… все же нет. Она оказалась не готова к этой страшной штуке на ноге у Булата. С одной стороны, конечно, это было очень круто и здорово — что Булат мог сам передвигаться. Гульнара чувствовала, как ему это важно — возможность передвигаться самостоятельно, хотя бы с помощью костылей. А с другой стороны, когда она увидела, что эта штука на ноге уходит прямо туда, внутрь, под кожу, что железные прутья входят прямо внутрь тела — Гульнаре стало так дурно, что она чудом удержала приступ тошноты. Впрочем, он ее нагнал, этот приступ, только позже. И когда никто не видел. Гульнара пока справлялась с этими приступами. И даже с природой этих приступов уже смирилась. Правда, надо бы все же сходить к врачу, но это может подождать неделю или две. Когда они с Булатом обустроят новый для них быт. Все же когда в доме находится человек с ограниченной мобильностью — это не может не поменять быт.
Только Булат отказывался что-либо менять в своей жизни. Он отказывался от любой помощи. Слово «Я сам» уже через день бесило Гулю до нервного тика.
Гульнара не раз вспомнила те слова Вадима:
«— Тебе предстоят непростые месяцы. Булат терпеть не может беспомощность. Бесится прямо. Он на рыбалке в палец крючок засадил и оперировать не мог две недели. Я думал, он меня сожрет — будто это я виноват в том, что он крючок в палец воткнул и теперь не может работать. Что с ним будет за два месяца неподвижности — мне страшно представить. Терпения тебе.»
Вадим был сто процентов прав. Гульнара предложила Булату, чтобы она взяла на работе отпуск, и помогала ему дома в первые недели или хотя бы дни — и услышала ненавистное «Я сам». А когда Гульнара в первый день после возвращения Булата домой пришла с работы, она не поверила своим глазам. Булат встретил ее в темно-зеленом медицинском костюме — рубашка с треугольным вырезом и просторные штаны, которые закрывали металлическую конструкцию у него на ноге.
— А… а что происходит?
— У меня сегодня были видео-консультации. Только закончил. Давай ужинать?
Нет, к такому ее слова Вадима не приготовили!
Булат не хотел сидеть ни минуты! Он консультировал по видео-связи. Затеял запись цикла материалов по профилактике заболеваний вен. К ним домой пару раз приезжала очень колоритная женщина с огненно-рыжей шевелюрой и громким резким голосом. Это оказалась Амелия Ильинична, главный бухгалтер клиники. Она нахваливала приготовленные Гулей хычины с сыром и картошкой, восхищалась марокканским васильковым чаем, а потом они с Булатом уединились в кабинете и около часа там беседовали.
Потихоньку их квартира превращалась в филиал клиники «Флеб-Эксперт». Потихоньку Булат переходил с двух костылей на один. Потихоньку давал опору и нагрузку на прооперированную ногу. А еще с каждым днем Булат все больше и больше мрачнел.
Гульнара не могла понять, что происходит. Реабилитация шла прекрасно, даже опережающими темпами. Гуля смирилась с тем, что у Булата практически каждый день — рабочий. Что он дома постоянно — в медицинском темно-бирюзовом костюме, которых в гардеробе теперь целая коллекция. Но Гульнара не могла смириться с тем, что они снова отдалились друг от друга. Булат стал уходить от прикосновений, все чаще отмалчивался, подолгу задерживался в кабинете. Она снова не понимала своего мужа, что им двигает, что он думает, что чувствует. Словно вернулись те самые первые недели после свадьбы. А те слова в реанимации, и тот их поцелуй — они казались Гульнаре теперь почти привидевшимся. Будто этого не было.
Но это было! И терпеть неопределенность Гуля больше не намерена.
Сначала она хотела заехать к Мамме-Мии и посоветоваться. Даже телефон в руки взяла. А потом отложила его. Да сколько же можно жить чужим умом? Они с Булатом муж и жена! Они уже через столько вместе прошли. Неужели не смогут решить все сами, без привлечения посторонних?
Телефон пиликнул сообщением, и оно оказалось от Вадима. Коновалов периодически радовал Гулю нетривиальными сообщениями. Сам Вадик это называл альтернативным сбором анамнеза. Гульнара понимала, что узнай Булат о том, что они с Вадиком за его спиной обсуждают его здоровье — вскипел бы. С другой стороны, у Булата и так в последнее время настроение хуже некуда. И с этим надо что-то делать.
Вадим Коновалов: Проконтролируй, чтобы завтра твой бесценный не забыл сделать контрольный снимок.
Гульнара Темирбаева: Проконтролирую, спасибо, что напомнил.
Гуля некоторое время смотрела на свой телефон. В голове звучал тот их разговор с Вадиком. Тот самый, первый, когда она приехала в больницу, когда она еще даже не видела Булата, а только сходила с ума от беспокойства за него. Вадим тогда многое ей сказал, чтобы успокоить. А еще он сказал кое-что, что тогда Гуле показалось совсем неважным и даже лишним. А вот теперь…
