Дикий (СИ) - Ангелос Валерия
— Пойдем, — говорит он. — Посидим немного. Потом поедешь.
Замираю в нерешительности, а Демьян вдруг резко отходит в сторону, убирает руки в карманы штанов. Склоняет голову к плечу, наблюдая за мной.
— Чего боишься, Катя? — спрашивает. — Силой не держу.
Правильнее всего развернуться и выйти. Ведь именно так я и собиралась поступить, когда ехала сюда. Проверить, как он, отдать все и уйти.
Но теперь шагаю за ним. Вглубь коридора. Крепче сжимаю ремешки своей сумки.
— Ладно, — соглашаюсь задержаться. — Только недолго.
Проходим на кухню.
По пути невольно отмечаю детали. Помещение просторное, светлое, но в обстановке многого не хватает. И дело не в том, что тут почти нет личных вещей. Тут вообще пусто. Минимум мебели. Такое чувство, словно…
— Я недавно эту квартиру купил, — говорит Дикий. — Некогда обставить.
Поворачивается и смотрит на меня настолько пристально, что ощущаю, как начинают гореть щеки.
— Еще успеешь, — замечаю.
Он отодвигает стул.
— Присаживайся, Катя.
Опускаюсь на сиденье. Рефлекторно смотрю по сторонам. Почему-то в голове вспыхивает яркая картинка того, как можно было бы оживить все вокруг. Что нужно добавить. Что лучше убрать.
— Поможешь? — вдруг спрашивает Дикий.
— Прости?
— Мебель выбрать, — бросает хрипло. — Я в этом не разбираюсь.
— Да, знаешь, у меня есть пара идей, — выпаливаю и мигом прикусываю язык, осознав, что именно обещаю сделать.
Новая встреча. Опять проводить время вместе, еще и заниматься покупкой вещей для его квартиры. Это явно не то, как надо прекращать общение.
— Отлично, тогда на неделе съездим, — заключает Дикий.
— Сначала ты должен поправиться, — невольно закусываю губу от волнения, а он как раз поворачивается и смотрит на меня так, что жар бросается в лицо.
Отворачиваюсь и лезу в сумку.
— Ты мед любишь? — стараюсь поскорее перевести тему. — Я взяла баночку, но не всем нравится. Хотя этот вкусный. Майский. При простуде хорошо помогает.
Ставлю на стол.
— Нравится, — говорит Дикий, внимательно меня изучает. — Очень нравится.
И тон у него такой, будто это совсем не про мед.
Демьян поворачивается. Открывает шкаф наверху, достает оттуда пару чашек. Его футболка слегка вздергивается, обнажая рельефную спину.
Отвожу взгляд, но перед глазами четко вспыхивает вчерашняя картина. Мышцы напрягаются и перекатываются под смуглой кожей, темные вены расчерчивают мускулистые руки.
Лихорадочно мотаю головой.
Что за глупости? Зачем мне его рассматривать?
Соседний стул отъезжает со скрипом.
Инстинктивно вздрагиваю. Оборачиваюсь и сталкиваюсь с горящими синими глазами.
Демьян слишком близко. Усаживается вплотную.
— Вот, — придвигаю к нему банку с медом, чтобы скрыть неловкость. — Попробуешь?
— Потом, — его низкий голос отправляет волну мелкой дрожи вдоль моего позвоночника. — С чаем.
— С горячим нельзя.
Он кивает и берет две ложки. Одну подает мне.
— Давай еды закажем, — бросает. — Здесь холодильник пустой. Что будешь?
— Ничего не надо, — нервно улыбаюсь. — Я же скоро поеду. А вот себе закажи. Таблетки нельзя на голодный желудок.
Раздается щелчок закипевшего чайника.
Демьян поднимается. Отходит к массивной столешнице. Слышу, как позвякивает посуда, пока он заваривает чай.
Судорожно сжимаю ложку. Действую на автомате. Сама не замечаю, когда зачерпываю ей мед и подношу к губам. Облизываю. И застываю, поймав на себе взгляд Дикого. Немигающий. Голодный. Мрачный.
Сердце гулко ударяется о ребра.
Поспешно убираю ложку. Но выражение синих глаз не меняется.
Никто и никогда не смотрел на меня так. Даже он сам. Раньше. С какой-то звериной жадностью. На надрыве.
Демьян ставит передо мной чашку, а свою продолжает держать, крепко обхватив ладонями.
Дотрагиваюсь до керамической поверхности. Обжигаюсь. Тут же отдергиваю пальцы. Держать эту чашку можно только за ручку.
— Поставь, — бормочу. — Горячо же.
Он усаживается напротив. Потемневший взгляд проясняется. Губы складываются в ухмылке.
Не выдерживаю и тяну Дикого за руку, чтобы отпустил чашку. Мои пальцы скользят по его ладони.
— Демьян, — зову и повторяю: — Горячо. Ты…
— Нет, Катя, это не горячо, — отрывисто заявляет он, но чуть помедлив, все же убирает руки, мрачно усмехается: — Это никак.
Повисает молчание.
Смотрю прямо перед собой. Боюсь сосредоточиться на собственных мыслях. Стараюсь просто не думать.
Вибрация мобильного телефона разрывает тишину. От неожиданности дергаюсь, случайно задеваю свою чашку. Горячая жидкость выливается на руку, заставляя вскрикнуть.
Демьян действует молниеносно. Обхватывает меня за талию, подводит к раковине, включает холодную воду.
Вздрагиваю, когда он подставляют мою руку под ледяную струю.
— Все хорошо, — бормочу.
— Вижу, — мрачно заключает Демьян, осторожно скользнув большим пальцем по красной отметине на моей ладони.
Он прижимается ко мне сзади. Утыкается лицом в мою макушку. Не знаю, сколько мы стоим вот так, но с ужасом осознаю, что мне совсем не хочется отстраняться.
***Блядь, Катя.
Ты меня доведешь. Пахнешь так, что пиздец. Заявляешься вся такая красивая, а потом вдруг хочешь свалить.
Нихуя. Больше не отпущу. Нагулялась достаточно.
Сам не знаю, как себя держу. Как всякий раз успеваю врубать тормоз. Меня же от каждого жеста девчонки ведет. Кроет. Она прямо по краю ходит.
Меня практически срывает, когда ее губы смыкаются на той блядской ложке.
Один кадр запускает цепную реакцию. Все мои гребаные фантазии мелькают перед глазами. Хер наливается кровью. Рефлексы на пределе. Коротит.
Сгрести в объятья. Завалить. Сжать. Подмять под себя. Разложить на столе. Содрать с нее всю одежду. Ворваться рывком. Вытрахать. Выебать. Взять так, чтобы только одного меня всю жизнь помнила.
Нет. Стоп. Нельзя.
Ставлю перед ней чашку. Сжимаю свою. Жара под пальцами не чувствую. Слишком сильно прет. Замыкает, сука.
— Демьян, горячо, — бормочет Катя.
Волнуется.
Лекарства мне привезла. Мед. Конечно, похуй на таблетки. Нечего мне лечить. И на мед похуй. Вообще, ненавижу его. Вкус дерьмовый.
Но блять, это же все от нее. Сама привезла. Поэтому я усмехаюсь как долбоеб и кайф ловлю, просто от того, что эта девчонка рядом.
Не хочу, чтобы она уходила. Вообще. Никогда. Вот бы на хер послала ту Англию, и ко мне переехала. Чем ей здесь плохо?
Опять чай пьем. Да и похер.
А потом вдруг вибрирует телефон.
Катя вздрагивает. Обжигается. И я подхватываю ее, утягиваю к раковине. Вода льет, охлаждая ожог. А меня топит.
В запахе. В теплоте нежной кожи. В том, как мелко Катя подрагивает, когда прижимаю ее крепче.
— Все в порядке, — шепчет она, отодвигаясь. — Уже не болит.
Закрывает кран.
— Демьян, я…
Замолкает, когда провожу большим пальцем по внутренней стороне тонкого запястья. Ловлю пульс.
Руки у нее холодные. Надо согреть.
Склоняюсь. Прижимаюсь губами к ее ладони. Мягко, едва дотрагиваюсь. А она дергается так, будто мое дыхание обдает похлеще кипятка. Но руку не убирает. Прокладываю ртом путь до запястья. Медленно прохожусь языком. Чувствую, как нарастает биение крови. Слышу сдавленный стон.
Тут меня и срывает.
Сама виновата, Катя.
Слишком долго держала меня на голодном пайке.
Отрываюсь от узкой ладони, только чтобы жадно впиться губами в чуть приоткрывшийся рот.
Хочу сожрать. Всю ее. Сейчас.
Врываюсь языком. Подавляю любое сопротивление. Зажимаю так, чтобы не вырвалась. Сминаю сочные губы. Вылизываю. Прихватываю зубами. Глубже вхожу. Вбиваюсь толчками. Захватываю ее язык, втягиваю в свой рот.
Подхватываю девчонку под ягодицы, усаживаю на столешницу. Устраиваюсь между ее раздвинутыми ногами. Притягиваю вплотную, накрывая ладонями поясницу.
