Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Удивительно, но Романова уже не было в кабинете. Получается, я так увлеклась попытками выставить себя идиоткой при Максиме, что не заметила, как Мистер Идеал прошёл прямо мимо нас.

— Марин, заебали ваши разборки уже. Сколько можно до всех доёбываться? — раздражённо бросил какой-то парень из сидящей неподалёку компании, на которого я тоже не решилась посмотреть, хоть и испытывала по отношению к нему бесконечную благодарность.

— Что ж, раз у Славы оказался такой дурной вкус на девок, радует, что хоть Макс пока не начал всякую шваль подбирать, — елейный тон сменялся на злобное шипение, сжимавшее мои внутренности стальными тисками страха. Не ожидая таких откровенных нападок и не успев отойти от стресса после разочарования в Диме и позора перед Максимом, я не могла сосредоточиться, чтобы ответить хоть что-нибудь, лишь бы не чувствовать себя до омерзительного жалкой.

Теперь у меня однозначно есть неоспоримый фаворит на звание самого ужасного дня в стенах гимназии.

— И не смей здесь больше ошиваться и липнуть ко всем подряд, поняла? Иначе я…

— Может быть, уже заткнёшься? — грубый вопрос беспардонно перебил пылкую речь Марины, словно так же как я моментально узнавшей того человека, кому он принадлежал. Иванов стоял в дверном проёме, скрестив руки на груди, слегка опираясь плечом о косяк, и выглядел сильно, чрезвычайно, невероятно разозлённым. Та ярость, проявления которой мне раньше приходилось видеть на его лице, тянула лишь на хилую шестёрочку по десятибалльной шкале в сравнении с приближающимися сейчас пиком. — Узнаю ещё о какой-нибудь подобной хуйне — в следующий раз подробно обсудим тебя, поняла?

Марина заметно побледнела, а мне даже стало её немного жаль. За последний месяц я успела лично убедиться, насколько ярко он умел выражать все отрицательные эмоции, за пару мгновений из обычного парня превращаясь в требующее крови и слёз исчадие ада.

— Ты идёшь? — Максим впился в меня взглядом, от которого по рукам опять побежали предательские мурашки. Я кивнула и второй раз за одну лишь перемену стремглав выскочила из проклятого кабинета, обещая себе ни за что и никогда больше туда не возвращаться.

Выходило, непредсказуемый и пышущий злостью Иванов, размашисто вышагивающий чуть впереди меня (приходилось перейти почти на бег, чтобы за ним поспевать), остался ждать, пока я вернусь за тестом, чем немало обескуражил. А теперь я, к тому же, совсем не знала, радоваться ли от того, что он спас меня от оскорблений необъяснимо агрессивной Марины, или ужасаться тому, что ему пришлось услышать все высказанные ей отвратительные намёки.

Подавленная и растерянная, я уныло опустила голову вниз и потупила взгляд, надеясь добраться до наших кабинетов в долгожданной тишине, ощущавшейся совсем не уютной, зато спасительной. Мало ли, что мне ещё захочется ляпнуть при нём? Однако, только мы вышли к лестнице, как у Максима, всё это время бросающего на меня долгие тяжёлые взгляды, закончилось терпение.

— Я что, действительно единственный, на кого распространяется твой безграничный сарказм? — резко выплюнул он, замедляя шаг и явно ожидая от меня какого-то ответа. В любой другой ситуации мне бы наверняка захотелось из принципа или по привычке огрызнуться, но не сейчас. Сейчас я ощущала себя нещадно прокрученной сквозь эмоциональную мясорубку, после которой в чувствах, мыслях и мнениях об окружающих людях творилась полная неразбериха. Мне нужно было время, чтобы разобраться в произошедшем, поэтому, опасаясь очередной ссоры, уже наверняка закончившейся бы моим нервным срывом, после его вопроса я только пожала плечами, не отрывая взгляд от пола и носков собственных туфель. — Не думай, что я сейчас пытаюсь обидеть тебя или хочу добить своими упрёками. Но, блять! Какого хера ты просто стояла и слушала, как какая-то идиотка нещадно полощет тебя в дерьме?

— Не знаю, — вряд ли ему удалось расслышать хоть что-то из моего тихого, сдавленного бормотания, но может, оно и к лучшему. Мне совсем не хотелось обсуждать с ним своё недавнее унижение, пока не успел пройти первый шок, следом за которым всегда шёл этап жалости к себе, сопровождавшийся крокодильими слезами. Если я ещё раз расплачусь при Иванове, то скорее уеду жить в другой город, чем осмелюсь снова с ним встретиться.

— Знаешь, Полина, — внезапно он снова заговорил, явно пытаясь максимально смягчить свой резкий, бескомпромиссный тон. Получалось не очень, но я была благодарна ему хотя бы за старания. — Ты удивишься, но многих неприятных разговоров можно избежать одним лишь вовремя произнесённым «иди нахер».

Он усмехнулся, исподтишка бросая в мою сторону насмешливые взгляды и наверняка надеясь, что рано или поздно мне надоест разыгрывать заинтересованность стенами, окрашенными в приглушённо-зелёный цвет. Я и сама понимала, как нелепо выгляжу, избегая просто взгляда на него, демонстрируя поведение маленькой капризной девочки, но сейчас любой зрительный контакт с ним окончательно бы лишил меня дара речи и способности соображать хотя бы на уровне пятилетки.

И когда я уже сделала глубокий вдох и подняла голову, собираясь с силами, чтобы произнести то, что давно следовало ему сказать, Максим заметил мой порыв и с какой-то болезненной язвительностью тут же перебил:

— Дай-ка угадаю, эти волшебные два слова ты сейчас скажешь именно мне?

— Спасибо тебе, — выдохнула я, проигнорировав выдвинутое им предположение, потому что очень отчётливо понимала: если не скажу сразу, уже никогда не найду достаточно смелости вернуться к той ужасной сцене с Мариной и поблагодарить его и за заступничество, и за отсутсвие шуток, связанных с её оскорблениями. Видя, как он ведёт себя сейчас, искренне злится и переживает, словно именно его недавно выставили посмешищем, я даже подумать не могла, чтобы когда-нибудь в будущем ему хватило наглости припомнить об этом с целью меня задеть.

Я вообще не смогла бы вспомнить, когда он в последний раз осознанно пытался уколоть меня побольнее, с удовольствием садиста давя на самые уязвимые и чувствительные точки. Может быть, в тот вечер, когда отмечали Хэллоуин? Но и тогда он скорее просто сорвался, сгоряча наговорив лишнего. Наши взаимные придирки всё остальное время больше напоминали не настоящую вражду, они были неуловимо похожи на обычные шутки, постоянно проскакивающие в общении между двумя… друзьями. Как бы я ни хотела отрицать что-то подобное, но его извинения, непринуждённая переписка между нами, даже та незначительная мельчайшая деталь, что он остался подождать меня, а теперь пытался в своеобразной манере поддержать, — все факты бесспорно указывали на зарождение чего-то нового, выходящего за пределы привычной нам ненависти.

Невозможно поверить, что мы могли подружиться. Но если не дружбой, то чем ещё это могло бы быть?

— Ну… слова действительно оказалось два, — Иванов попытался отшутиться, на этот раз сам отводя взгляд и выглядя очень сконфуженным, и, как обычно в моменты растерянности или смущения, принялся взъерошивать волосы на затылке. К своему ужасу, я находила подобный жест невероятно умилительным и, пожалуй, приземлённым, ведь именно тогда с него резко сваливалась раздражающая маска напускной самоуверенности. — Вынужден признать, угадываю я так себе.

— Да, это точно не твоё, — согласно кивнула я, желая вложить в эту фразу привычный для наших разговоров сарказм, что категорически не получалось. Вместо этого на губах появилась неуверенная и смущённая улыбка, отлично вписывающаяся в общую атмосферу создавшейся неловкости, от которой мы почему-то совсем не стремились избавиться.

Максим спокойно прошёл вслед за мной мимо двери, ведущей в нужный ему кабинет, остановился в нескольких шагах от входа в наш гуманитарный класс и не спешил уходить, чем немало меня озадачил. Заметив отразившееся на моём лице недоумение, он то ли ухмыльнулся, то ли слегка улыбнулся, а в глазах появился лукавый прищур, снова придавший ему неуловимое сходство с хитрым и наглым дворовым котом.

Где-то в глубинах разума раздался громкий щелчок и вовсю завыла сирена, предупреждающая о надвигающейся опасности. У меня было несколько секунд, чтобы наспех попрощаться и уйти, но эту возможность я вполне осознанно упустила, не сдвинувшись с места.