А-Викинг - Долгий сон
— Известно.
— Возможность просить о снисхождении вам будет предоставлена в последнем слове. Борис Сергеевич, будьте добры, представьте комиссии свои выводы по первому проступку.
Борис Сергеевич поправил очки, столь же вычурные и старомодные, как у Ксении Львовны, и доложил комиссии:
— Наталья пропустила стандартное тренировочное занятие по гимнастике продолжительностью три часа, на котором должно быть доведено до совершенства упражнение номер семь. В ответ на мое первое и весьма корректное замечание было сказано, что в домашних условиях она сделает это самостоятельно, причем куда лучше и быстрее, чем в нашем тренажерном зале и под моим руководством. Тем самым, как я считаю, было проявлено еще и неуважение ко мне, как к тренеру, поскольку без моего руководства столь сложный комплекс постичь нельзя.
— Обвиняемая, назовите причину пропуска занятий и отказа от наблюдения тренера.
— Я не могла идти на занятия в купальнике.
— Почему?
— На бедрах были свежие следы от наказания.
— Кем и как вы были наказаны?
— По решению отчима за день до занятия — сорок ударов ротанговой розгой по ляжкам спереди и сзади.
— То есть вы решили скрыть от тренера и подруг по секции факт полученного и заслуженного наказания?
— Да.
— А чем был мотивирован отказ от личного руководства Бориса Сергеевича?
— Это не было неуважением. Я постаралась разучить все сама.
— Понятно. Аргумент не принимается… или? — Ксения Львовна сделала паузу, заметив поднятую руку дяди Сережи. Выслушав его, неохотно кивнула головой, скривившись от неизбежной справедливости:
— Уважаемые заседатели, прошу вас отметить в бюллетенях вид наказания по первому пункту первого проступка. Степень наказания за неуважение к тренеру мы определим только после того, как обвиняемая покажет нам, как она самостоятельно смогла разучить указанный комплекс.
— Факт наказания, — упрямо поправил дядя Сережа, — по второму пункту первого проступка — не степень, а факт…
Борис Сергеевич недовольно засопел, но беглое голосование решило вопрос в пользу мнения дяди Сережи. Затем комиссия зашуршала бумажками, которые посыпались в вазу темного стекла.
— Второй проступок — отсутствие на семинарском занятии по культурологии… Назовите причину.
— В этот день я была наказана двухчасовым сидением на кобыле.
— То есть время занятия вы провели в комнате для наказаний?
— Да.
— Вы считаете это уважительной причиной?
Наташа молча пожала плечами. Дядя Сережа предостерегающе покачал головой, но Ксения Львовна уже возмущенно вскинулась очками:
— Отвечайте на поставленный вопрос!
— Да, я считаю это уважительной причиной.
— Уважаемая комиссия, прошу комментировать.
Отчим хмуро заметил:
— Она в тот момент была наказана, и я не мог допустить неповиновения.
— Но ведь можно было перенести время наказания, — откашлявшись и отчаянно краснея, наконец подал голос сосед Володя.
— Я тоже просила отсидеть после возвращения с учебы… — сказала Наташа, и опять недовольно покачал головой дядя Сережа, словно предсказав реплику Ксении Львовны:
— Я просила комментариев присяжных, а не ваших! Извольте стоять молча!
— У меня была запланирована важная встреча, и я не мог ждать ее возращения из института. Поэтому принял решение посадить на кобылу немедленно — тем более, что проступок был идентичный, пропуск занятий. Так продолжаться больше не могло.
Ксения Львовна еще раз поправила очки:
— То есть предыдущий проступок автоматически потянул за собой совершение второго? И первоначальная вина не была компенсирована должным образом? Прошу голосовать простым поднятием рук: признать ли по второму факту вину обвиняемой.
— Четверо считают вас виновной, двое — нет. Итак, вы признаны виновной и по второму пункту. Прошу назначить обвиняемой наказание.
Шуршание бумажек, движение по кругу вазы темного стекла.
— Третий проступок. В чем проявилось неуважение, Олег Сергеевич?
— Я не хотел бы комментировать. Тем не менее, прошу уважаемых коллег принять во внимание сам факт, что неуважение было. И весьма серьезное.
— Не могу ставить под сомнение слово моего друга и коллеги, — впервые взял слово Дмитрий Николаевич, театрально огладив пышную седую бороду. — Однако отказ от комментария делает невозможным наше дальнейшее суждение…
— Ну, пусть скажет, чего там… — снова черт дернул Наташу за язык.
Дядя Сережа в сердцах даже махнул рукой — ну что за девка, опять нарвалась! Она мысленно ответила ему: «А чего он! Придумал тоже — драить сапожки голыми губками… да еще руками не трогать, только бедрами работать… Ну, я высказала, что думаю…»
Отчим повторно отказался комментировать, но ситуацию это уже мало могло изменить: третье предупреждение за неуважение к присяжным и процессу слушания дела, которое выразилось «в пререканиях и замечаниях».
Гордясь собой и своими искусством ведения дела, Ксения Львовна подытожила:
— Третий проступок по первичной заявке с обсуждения снят, однако номер третий остается за неуважение к процессу. Господа, прошу в третий раз определить наказание обвиняемой.
— Обвиняемая, вы можете пока удалиться в свою комнату. Вас вызовут для оглашения приговора.
О чем они там шумели и звенели рюмками, Наташа не прислушивалась. И без того понятно, что проступки достаточно весомые, она не сомневалась в необходимости наказания и переживала только за то, чтобы к наказанию не привлекли посторонних. И так Володька вон сидит, глазами кушает.
— Наталья!
Она вновь проверилась перед зеркалом, хотя знала, что через минуту вся эта укладка волос и тщательно приглаженного наряда полетит ко всем чертям. Вернулась и послушно встала в центр большой комнаты.
— Обвиняемая, вы признаны виновной по всем названным пунктам. Вы будете просить о снисхождении?
— Нет.
— Причина?
— Осознание мною тяжести моих проступков.
— Мы полагаем, что осознание будет еще более полным после наказания.
— Да.
— Все виды наказания, которые вам определены в результате тайного голосования господ присяжных, предполагают полное и безусловное обнажение всего тела. Вы будете обжаловать это решение?
— Нет. Я должна быть наказана голой.
— Будьте добры снять платье.
Наталья быстро выполнила распоряжение, оставшись в скромном лифчике и тонких трусиках.
— Вы будете просить о наказании один на один?
— Нет. Я заслужила публичное наказание.
