Викторьен Соссэ - Дневник кушетки
– Сударь, мы идем дальше…
– А! Я вас там ждал… Это спальня… Там на кровати под одеялом лежит изящная женщина… Поставщик царского гарема дал бы за нее солидную сумму. Не забудьте ее отметить в вашей описи. Ее тоже можно продать с молотка…
Пристав Сусебрик и его два спутника вошли в спальню. Действительно, у него была мерзкая голова, у этого пристава. Я впервые видала такого. Высокого роста, худой, бледный, с обыкновенным глупым и злым лицом, с черными усами, большими ногами…
– Шкаф, – диктовал он.
– Полный шитой золотом и украшенной жемчугом одеждой…
– Библиотека…
– С редкими книгами. Там есть такие старые негодные книги, которые стоят около трех су, слышите ли вы? Там есть и другие, которые стоят дороже. Но за этими книгами высокого достоинства следуют уже имеющие ценности только для разносчика… Записали ли вы даму на кровати?..
– Кушетка…
– А! Это славная мебель! – воскликнул мой хозяин. – Эта кушетка была поверенной стольких прекрасных признаний…
– Комод красного дерева в стиле Людовика XV…
– Не забывайте в особенности бронзу, это самое модное теперь…
Пристав сложил свои бумаги.
– Вы не продолжаете больше? – спросил мой хозяин. – А этот старый ковер вы забыли? В продолжение семи лет мои ноги им добросовестно пользовались… Может быть, он станет потом дороже, если вы объявите, что на этом ковре королева Ранано окончила свое последнее произведение…
– Теперь сударь, вы знаете, какой срок между описью и продажей. Если вы согласны вступить в сделку с моим клиентом…
– С этим гулякой!
– Или со мной…
– Вы мерзки, я вас видеть не хочу.
– Мы в вашем распоряжении, – закончил пристав.
Последние формальности исполнены, месье Сусебрик и его помощники, оскорбленные и взбешенные, удалились. Мой хозяин проводил их до двери, которую громко за ними захлопнул. Потом он спокойно улегся, как будто ничего особенного не случилось.
Они не сразу заснули. Жанна сочла нужным сказать ему несколько слов в утешение. Она это очень мило сделала.
Что же касается меня, то я, очень обеспокоенная, нахмурилась в своем углу и как старая пустомеля тихо время от времени повторяла:
– Неужели меня продадут?.. Неужели меня продадут?.. Ах! если бы у кушеток могло биться сердце!.. Я клянусь, что почти ощущала его.
Глава двадцатая
Вчера наложение ареста, сегодня положение адюльтера. Это так же плохо, как и возможно. Я опасаюсь еще большей катастрофы. Вчера у нас сажа загорелась… Это, должно быть, очень неприятно, когда горят. Все-таки я бы лучше хотела сгореть в огне, чем быть отправленной на продажу в магазин.
В три часа пополудни хорошенькая женщина с робким и порочным видом бросилась на шею к моему хозяину, который, вероятно, ждал ее, потому что был только в нижнем белье из тонкого полотна, в желтых шелковых носках и в лакированных туфлях. Он был, впрочем, очень хорош. Мужчины, подобно женщинам, в неодетом виде бывают особенно интересны. Его широкая волосатая грудь, выдающаяся вперед; его могучие руки и ноги, с крепкими, как канат, мускулами, его плоский живот, бычья шея, на которой мускулы натягивались как если бы они были из стали – все это вместе составляло замечательную фигуру, действительно способную увлечь такую хрупкую и простенькую женщину, как Валентина.
Я все больше и больше обожала хозяина. Его богемское существование меня бесконечно забавляло. Красивая дама с карими глазами уже давно не была у нас, и всю мою привязанность, всю мою любовь к ней я перенесла на своего хозяина.
Прошло уже около часу, как они с Валентиной болтали всякий вздор, тот вздор, который служит прелюдией к более серьезным вещам, как вдруг раздался звонок.
Я забыла сказать, что Валентина была одета немногим лучше его – на ней были только рубашка, чулки и ботинки – ботинки всегда снимаются в последний момент. Ах! если бы не было ботинок, честное слово, дамы были бы всегда нагими.
Как бы предчувствуя, Валентина воскликнула:
– Мой муж!
– Ты шутишь! – сказал мой хозяин. – Почему это может быть твой муж? Разве он был настолько любезен, что предупредил тебя?
– Я уверена, что это мой муж, – возразила Валентина. – Я погибла, погибла! Ах! Боже мой! Где мне спрятаться?
Мой хозяин бросил наполеоновский взгляд на Валентину и оценил ее состояние.
– Иди сюда, – сказал он.
У двери еще раз позвонили. И почти тотчас же раздался голос:
– Именем закона, отворите!
Тем временем Валентина, присев на корточки, поместилась под креслом, сократившись там, насколько могла. Это было неплохо; до сих пор я видала женщин, которые никак не могли уместиться на таком тесном пространстве. Красная бахрома опустилась так, что ничего не было видно.
– Не шевелись! – прошептал мой хозяин. Он свернул в один пакет шляпу и одежду и запихнул все это в деревянный ящик, почти в тот самый момент, когда отмыкали дверь.
Затем он взял газету.
В прихожей раздались быстрые и в то же время осторожные шаги.
Мой хозяин сидел на мне в своем странном костюме, придвинув ноги к огню, и как будто читал газету.
Как стая диких зверей, ворвались в комнату несколько человек.
Муж, бледный от волнения, от ужасного волнения рогоносца, сопровождаемый полицейским комиссаром, испускал какое-то рыканье…
– Ах! Несчастные! Я им покажу!.. Где ты, недостойная женщина?
– Ты скоро кончишь? – хладнокровно спросил мой хозяин, решившись наконец встать. – Где это ты получил воспитание? Мой старый Альберт, ты меня очень удивляешь! Я полагал, что ты воспитаннее…
Тот продолжал кричать:
– Где моя жена?
– Твоя жена? Твоя жена! Но ты с ума сошел! Ее нет здесь, твоей жены! Зачем ей быть здесь?
– Она здесь! Она меня обманывает! Я ее проследил! Ты ее любовник!
И он повернулся к комиссару с налившимися кровью глазами, из которых, однако, катились слезы.
– Найдите ее, господин комиссар! Я ее убью…
– Спокойнее, сударь, спокойнее! Мы будем искать, и, если мадемуазель Люрси здесь, мы ее найдем. Нет ли у вас женщины, сударь?
– Я ее не вижу, – отвечал мой хозяин. – Но я не поручусь, что под мужской одеждой этого слесаря не скрывается женщина.
– Нам не до шуток теперь, сударь. Нас сюда пригласил месье Люрси, один из ваших друзей, чтобы застать у вас на месте преступления неверную жену.
– Люрси с ума сошел, господин комиссар. Это мой друг детства, я его очень хорошо знаю; семи лет от роду он очень важно говорил: «Я женюсь, но буду рогоносцем». Он женился, и ему хочется быть рогоносцем. Ему только этого недостает для полного счастья. Я очень сожалею, что не могу доставить ему такого удовольствия. Я люблю мадемуазель Люрси; она очень изящная женщина; я к ней чувствую большую симпатию; но я вам клянусь, что она не моя любовница.
