Начбез и его Бес (СИ) - Волкова Дарья

Опомнилась Милана, крепко прижатая к Марату. Чувствуя твердость его тела, как слегка дрожат его пальцы, которые перебирают ее волосы. Слыша сбитое дыхание.

И шепот.

– Люблю тебя. Только тебя люблю. Милана… Милая моя… девочка.

Когда сбывается твоя мечта, когда ты получаешь то, чем ты жил десять лет, то, что составляло смысл всей твоей жизни – из-под ног исчезает земля. И ты падаешь.

Или летишь.

Если у тебя есть крылья.

Если они не смяты.

Его пальцы по-прежнему дрожат. Его шепот по-прежнему хриплый.

– Так получилось, что между твоим и моим признанием – десять лет. Это были непростые десять лет. Но… – Марат чуть отстранился. Теперь он снова смотрел ей в лицо. И взгляд его по-прежнему горел темным огнем. – Я сделаю все, чтобы следующие десять лет… и еще… сколько нам вместе отмеряно… станут счастливыми.

Чтобы окончательно забрать у нее даже намек на все то, на что Милана раньше хоть как-то опиралась, Марат вдруг достал из кармана красную бархатную коробочку. И через несколько секунд на безымянном пальце Миланы оказалось кольцо. Кольцо пришлось идеально впору. И этим фактом, а так же своим мягким золотым блеском и слегка колючим отблеском бриллиантов, окончательно отрывало Милану от земли.

– Ты… ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – как-то получилось у нее произнести.

– Я беру тебя в жены.

– Без моего согласия?

Ее прижали к большому мужскому телу так крепко, что сбилось дыхание.

– Ты сегодня меня спросила, где моя жена. Ты – моя жена. Иначе быть не может, милая моя Милана. Будь моей женой – и я сделаю для тебя всё.

Оказывается, когда ты учишься летать – у тебя с непривычки начинает кружиться голова. У Миланы она кружилась.

– Всё? – как-то и зачем-то получилось у нее переспросить Марату в плечо. А он снова отстранился, и снова смотрел ей в лицо.

– Всё. Для тебя – всё. Ты – моя жена. Ты – моя госпожа.

Марат, что ты делаешь?! Я же так никогда не встану ногами на землю!

Его ладонь снова заскользила по его щеке.

– Ты не хочешь? Ты боишься? Чем тебе поклясться, чтобы ты мне поверила?!

Милана медленно покачала головой.

– Не надо клятв, – теперь уже ее ладонь медленно погладила его, сегодня гладко-выбритую – и все-таки какую-то рудиментарно колючую щеку. – Знаешь, тогда, десять лет назад, я исписывала целые листы бумаги одной-единственной фразой – «Милана Ватаева». А теперь ты спрашиваешь меня, хочу ли я быть твоей женой. Как ты думаешь?

Все тем же резким движением Марат достал из кармана пиджака еще одну коробочку, щелкнул ею.

– Надень.

Господи, как некстати дрожат руки. Она ведь себе это представляла. Тогда, восемнадцатилетняя дурочка, представляла себе, как надевает обручальное кольцо на его палец. Но тогда она и представить не могла, что это будет так… Так.

У нее так дрожали руки, что Марату пришлось помогать ей. Кольцо пришлось впору.

– Ты его примерял?

– Да. Но на месте оно только теперь. Когда его надела ты.

Что-то оборвалось в Милане окончательно. Она взяла его руку, прижала к своей щеке, чувствуя тепло ладони и холод металла, и прошептала:

– Господин мой…

– Госпожа моя…

А потом и в Марате, наверное, что-то оборвалось. Потому что он снова стал целовать ее, только совсем иначе. Жарко, жадно, все лицо. И руки его касались теперь совсем иначе.

– Люблю, – звучал его хриплый низкий шепот. – Люблю тебя. Только тебя. Скажи мне, милая моя девочка, что и ты тоже меня любишь. Скажи, что не разлюбила меня!

– А какая она – любовь? – сама не понимая толком, что делает, Милана резко отстранилась. Теперь ее ладони обхватывали его лицо, и в него она внимательно и пристально вглядывалась. – Я не знаю, какая она – любовь. Я говорила, что люблю тебя, но ты был прав: что я понимала, тогда, в восемнадцать?! Откуда мне было знать, что такое любовь? Какая она?! На что похожа?

Его ладони медленно, уже привычным жестом обхватили ее лицо. Губы нежно коснулись губ.

– Я сейчас тебе покажу.

***

Наверное, его окончательно отпустило, когда Милана сказала «Господин мой». Может, рудимент, может, атавизм, может… что угодно может. Но в этот момент в голове все щелкнуло и сложилось окончательно. Все, он встал на стартовую позицию. Дальше – только вперед. Только с ней.

Его женщина, его жена, его госпожа. Его Милана.

Ее он будет сейчас целовать, ласкать, ублажать, доводить до стонов наслаждения и криков изнеможения. Так, чтобы самому захлебываться от восторга от того, как хорошо с тобой твоей любимой женщине.

Ей ведь ни разу не было с ним хорошо. Первый раз – на то и первый. А потом, в гостинице – слишком все было быстро и яростно, слишком… слишком про что-то другое, а не про наслаждение.

Но сегодня… сегодня он отдаст ей все. Сполна.

Что-то перевернулось в нем. Может быть, сегодня, может быть, сейчас, может быть, только что. Потому что до этого момента Марат искренне полагал, что женщине в постели с мужчиной хорошо уже только от того, что она с мужчиной.

Теперь же он думал совершенно иначе. Теперь ему необходимо было видеть, слышать, осязать ее удовольствие. Марат вдруг понял, что сегодня с ним случится что-то совершенно новое в его сорокалетней жизни – близость с любимой женщиной. И у него, как у мальчишки, затряслись руки.

Все будет, милая моя. Ты только доверься мне. Совсем. Окончательно.

***

Какой он был глупец. Слепец. Он дважды был близок с ней, и даже не подозревал, какая у нее совершенная грудь. Как раз под его ладонь. Чтобы сжать ее, их обе – и у самого все внутри сжалось в сладкий узел от ее судорожного вздоха. А потом медленно-медленно ласкать, гладить, баюкать в ладонях. Добраться до вершинок и сжать их пальцами – аккуратно, но до ее сладкого уже не вздоха – стона.

И долго-долго играть с ней – до ее дрожи. Всхлипов. Мятущихся рук.

Прозрачное кружево красиво скользит по ее гладкой коже, длинным бесконечным ногам. А потом бедра смыкаются, колени сжимаются, но Марат не может отвести взгляда от того места, где соединяются ноги.

Мое. Это все мое.

Мужская ладонь медленно скользит по женскому плечу, гладит шею, щеку, касается уголка припухших искусанных губ.

– Я твой господин?

Темные длинные ресницы вздрагивают.

– Да.

– Тогда покажи мне мое.

Только достигнув сорокалетнего рубежа, Марат вдруг понимает, что это такое – когда любимая женщина отдается тебе вся, без остатка, полностью. Ничего в его предыдущем жизненном опыте не подготовило его к тому, как это… просто выворачивает тебя наизнанку.

Когда она, дороже и ближе которой у тебя, оказывается, никогда никого не было, позволяет тебе все. Абсолютно все, что тебе захочется. Все то, что тебе даже в голову не приходило делать с другими женщинами раньше.

Он, дурень, даже не подозревал, что это такое – женское колено на собственном плече. Какое это удовольствие. И как это идеально для того, чтобы пить, упиваться ее наслаждением, ее удовольствием.

Вздохи, стоны, всхлипы. Милана под сильные, почти яростные движения его языка уже ближе к финалу пытается произнести его имя, на вдохе, задыхаясь. Но у нее получается произнести лишь первый слог, и она захлебывается им. Ма… Ма… Ма…

И от этого – тугой комок в горле. И сердце будто стало в два раза больше и не помещается в грудной клетке. И только ее громкий горловой стон, вздрогнувшее крупно и дугой совершенное тело возвращает сердце на место и убирает комок из горла.

А когда она, уняв немного дыхание, сама вжимается в него, льнет, трется и, наконец, выговаривает целиком, протяжно: «Мара-а-ат…» – тогда приходит его очередь войти в рай. Со своей персональной гурией.

***

В восемнадцать о таком девочки не фантазируют. В восемнадцать о таком девочки просто не знают. И никакие статьи в гламурном глянце, никакие любовные романы, никакие интимные откровения горе-блогеров не подготовят. Просто, если повезет – это с тобой случится.