М. Пирс - Полуночник (ЛП)

Боже, я должен был проникнуть в нее. Отсрочка была адом. А также раем.

— Хорошая девочка, Ханна, хорошая девочка. Жаль, что ты заперла эту дверь, да? Я знаю, что на самом деле ты хочешь, чтобы кто-то зашел сюда, и увидел, как ты объезжаешь мой палец своей задницей.

— Ох, — выдохнула она.

Я передвинул свою другую руку между ног Ханны так, что ее следующее движение заставило три моих пальца проскользнуть в ее киску.

Она издала сдавленный шум.

— Тссс, тссс. Продолжай двигаться. Теперь тебе хорошо и ты наполнена, не так ли?

— Да... да.

— Хорошо. Именно так тебе нравится, верно? Что-то в твоей попке, и что-то в киске. Все, что тебе еще нужно, так это что-то во рту.

Такая перспектива взволновала меня. Милая, маленькая пробка для попки Ханны, ее фиолетовый вибратор глубоко в киске, и мой член у нее во рту. Мы бы оба сильно кончили. Я задрожал.

— Проклятье, Ханна, кончай.

Я выскользнул пальцами из ее тела, и схватил ее бедра. Она знала, что должно было произойти, и расположила свое тело так сладко. Она посмотрела через плечо с полуприкрытыми глазами и прошептала мое имя. Почему я думал, что у меня была власть над Ханной? Все наоборот.

Я медленно заполнил ее. Мягкие стенки ее киски сжали мой член, и когда я выскальзывал обратно, они жадно обсасывали меня. Загипнотизированный, я смотрел на погружение своего ствола в и из нее, гладкий орган покрылся ее влажностью.

— Ты... держишь меня так крепко, — прошептал я. Мой голос был напряженным.

Обычно я хотел вдалбливаться каждым моим фунтом до кульминации, по крайней мере, в первом раунде, и особенно с Ханной. Она доводила меня до отчаяния.

Но в этот раз было по-другому. Этот раз чувствовался глубоко личным — то, что тело Ханны делало для меня, и что мое тело делало для нее.

Когда я поднял глаза, я обнаружил, что она смотрит на меня затуманенным взором. Она улыбнулась. Я вернул ей дрожащую улыбку в ответ.

— Эй, — пробормотал я. Это было слишком для моего грязного разговора. Ханна улыбнулась и мой мозг растаял.

Мы молчали, когда я ускорил темп. Ханна развела ноги и сильнее оттопырила свою задницу ко мне. Ее инстинкты были совершенны, она делала именно то, что мне нужно. Она не пыталась встретиться с моими толчками неуклюжими движениями, она просто крепко стояла, позволяя мне вбиваться в нее сзади.

Мой член увеличился еще больше или она сжала крепче, или мы сделали все это одновременно. Стимуляция была восхитительна.

Даже когда я приближался к кульминации и протянул руку, чтобы начать потирать клитор Ханны, мы молчали. Я думаю, мы оба были напряжены, чтобы слышать хлюпающие звуки и удары наших отчаянно соединяющихся тел. Мы не стыдились нашего удовольствия. Мы были идеальными партнерами.

Оргазм Ханны вызвал и мой. Ее киска сжалась и я взорвался.

— Кончи внутри меня, — она задыхалась. — О Боже...

Я сказал ей, что кончаю. Я сказал ей кончить на мой член. Я почти сказал ей, что люблю ее.

Секс — дьявольская вещь.

Глава 16.

Ханна

МЭТТ ЗАПЛАКАЛ после того, как мы занимались сексом в моей комнате.

Это был день новых «впервые».

Парень, подаривший маме цветы. Парень, заплакавший после секса со мной.

Я всегда думала, что если парень плачет после секса, то я вечно буду рассматривать его в качестве тряпки. Я не бессердечная, просто даже сама мысль кажется дурацкой.

Потом я встретила Мэтта. Мэтт плакал, стараясь скрыть слезы, и это было самое печальное и нежное проявление чувств, которое я видела за долгое время. И оно глубоко тронуло. Я чувствовала, как мои собственные глаза наполнились слезами, когда он отошел в сторону и сильно ударил рукой по своему лицу.

— Извини, черт, — он неловко натянул на себя шорты.

— Эй, иди сюда.

Еще одно впервые: не чувствовать себя чертовски неловко, утешая кого-то. Я никогда не была хороша в вещах подобного рода. С Мэттом это пришло само собой. Я подошла к нему и притянула в теплые объятия. Я прошлась пальцами сквозь его волосы и потерла спину.

— Просто это был очень сильный оргазм, — пробормотал он.

Просто очень сильный оргазм? Мэтт не рыдал, но я видела слезы, катившиеся по его щекам. Они не были слезами счастья. Он грустил и выглядел потрясенным.

Откуда взялась эта боль?

— Мэтт, впусти меня, — сказала я. — Впусти меня в свою жизнь хоть немного.

Когда мы оторвались друг от друга, на его лице не было никаких следов слез, за исключением малейшего покраснения глаз. Он улыбнулся и взъерошил мои волосы.

— Хорошо, — сказал он. — Я постараюсь.

Я отправила Мэтта вперед, перед собой, так чтобы мы, не вместе вошли на кухню, оба подозрительно краснея. Волосы Мэтта выглядели немного дико, но я попыталась привести их в порядок. Только Крисси могла заметить и знать, что это значило, и эта мысль заставила меня злобно ликовать.

Я надела бикини, топ и шорты, поверх набрасывая длинную футболку.

Мы прогуливались по двору, когда наступила ночь. Мэтт взял меня за руку.

Я не могла избавиться от ощущения, что что-то тревожило его, хотя в иной раз он выглядел таким довольным, что мои заботы казались глупыми.

Мы перестали стараться избегать публичных проявлений любви. Мы гуляли в пределах видимости папы, находящегося на крыше, мамы на кухне (и Крисси, потенциальной шпионки из своей комнаты), Мэтт прижал меня к старому дереву и с тоской во взгляде поцеловал.

Мы лежали вместе в гамаке, болтая и чуть ли не падая с него, пока устраивались удобно. Я рассказала ему, насколько сильно его библиотека произвела на меня впечатление. Мы болтали об авторах, которых оба любили — Фросте, Чандлере, Керуаке — и Мэтт, процитировал мне стихотворение «Обломки мачт».

— Это одно из моих любимых, — сказал он.

Он цитировал строки с чувством, а затем сверкнул небольшой самоуничижительной усмешкой, как будто я насмехалась над ним.

— Это прекрасно, — сказала я, — и грустно. Ты любишь грустные вещи?

Я провела пальцами вдоль выреза его рубашки. Я наконец-то достаточно расслабилась, чтобы перестать беспокоиться о сбивчивом дыхании из-за него. Только наше расположение на гамаке удерживало меня от полного расслабления, так как я растянулась поверх Мэтта, а под гамаком была грязь.

Он словно пёрышком касался моих волос своими пальцами и смотрел в небо.

— Наверное. По крайней мере, грустные вещи кажутся мне правдивыми.

— Правдивыми? Счастье — это не правда?