Silentium! (СИ) - Гейман

Переждав приступ кашля, я вновь поцеловал Макса, на этот раз за ухом. От нового ощущения парень ещё глубже зарылся пальцами в мои волосы. Он ничего не говорил. Вместо этого он свободной рукой направил мою правую руку себе под кофту. Я почувствовал под своей ладонью тот самый грубоватый участок кожи на его животе, где был ожог. Прося прикоснуться к себе, Макс словно проверял, правда ли я всё ещё был способен его принять, и я почти без промедления дал ему ответ, скользнув выше по его торсу. Его рёбра можно было без труда пересчитать вслепую, и мне даже стало не по себе от прикосновения к натянутой между костями коже. Но тело под кончиками моих пальцев было таким тёплым, что я не хотел отстраняться. Мне самому было невероятно тепло, поэтому я запустил под толстовку Макса и вторую руку. Сжав худую талию, я целовал парня в мочку уха, в бьющую на шее артерию, в подбородок, в перекатывающийся кадык.

Макс, еле терпя мою сладостную пытку, прохрипел:

— Позволь мне… — он отодвинулся и поднялся на ноги, увлекая меня за собой.

Он стянул с себя толстовку и, глядя мне в глаза, прошептал:

— Артур… Я хочу почувствовать то, что ты чувствовал тогда… Позволь мне почувствовать…

Его слова вызвали у меня резкую вспышку злости, которой я сам от себя не ожидал.

— Может, ещё снова попросишь, чтобы я заявление на тебя написал? Совсем больше не боишься, что я могу выставить тебя взашей? — в противовес сказанному я повалил Макса на диван и навис сверху. — Я никогда не позволю тебе испытать даже что-то близкое к подобному.

Макс улыбнулся сквозь вновь подступившие к глазам слёзы и помог мне снять футболку. За ней последовала вся остальная одежда, и уже через несколько минут Макс закричал, что я был нужен ему, но в этом крике не было и намёка на боль или страдание, только неконтролируемое исступление. Ночь, когда все загадывают желания, для нас обоих впервые стала по-настоящему волшебной, хотя мы и не знали, когда именно пробили куранты, и ничего для себя не пожелали.

У нас уже всё было.

Комментарий к Глава 12. Дневные разгонят лучи

Не подумайте, что у автора внезапно проснулось новогоднее настроение в ноябре. Я скорее как Артур, у которого оно в принципе редко бывает, однако описываемые временные рамки потребовали того, что я вписал в повествование этот праздник. Собственно, вышло в какой-то степени символично. Новая жизнь с нового года, так, кажется? Умываю руки и с чувством выполненного долга могу заявить о том, что теперь работа окончательно может считаться завершённой.

Эпилог

Внимай их пенью — и молчи!

— Никогда не думал, что ты можешь быть таким громким, будишь похлеще всякого будильника, — Макс выглянул из-под одеяла и облизнул влажные губы.

— Никогда не думал, что «я-не-гей» может вытворять подобное своим ртом, — парировал я.

— Заткнись. Ничего гейского, только настоящий мужской минет для заряда бодрости на день, — Макс уткнулся в мой бок. — Люблю тебя, паршивец.

— И я тебя, — я улыбнулся и подтянул парня повыше, чтобы обнять. Макс прикрыл глаза и положил голову на моё плечо. Он, как всегда, был ужасно вымотанным после смены в больнице и непременно бы снова заснул, если бы я его не окликнул.

— Пора вставать, а то опоздаем.

— Отстань, дай полежать ещё пять минут.

— Пять минут, говоришь? Может, мы тогда ещё успеем…? — я запустил руки под одеяло.

— Извращенец, да иди ты к чёрту! Немедленно убери свои руки с моей задницы!

Я засмеялся. Мы сползли с дивана и под приветственный лай Подлеца, который уже с нетерпением ждал, когда его выгуляют, начали собираться.

Началась весна. Макс переехал ко мне чуть меньше месяца назад. Мы решили, что так будет лучше, потому что старая родительская квартира была последней вехой, которая как-то связывала Макса с его тёмным прошлым. Теперь мы жили вместе, вместе ходили в медицинское училище, он — на пары, а я — по-прежнему на работу, и вместе выгуливали Подлеца уже не только по вечерам, но и утром.

Как уже можно было понять, никакое заявление на Макса я так и не стал писать, потому что это разрушило бы его и, как следствие, мою собственную жизнь. Но и простил я его далеко не сразу, как и не сразу начал говорить с ним, полностью перестав использовать при общении с ним сообщения на экране. Нам потребовалось некоторое время для того, чтобы после случившегося восстановить прежние взаимоотношения. В результате, пусть мы и не обсуждали этого вслух, каждый в душе прекрасно понимал: если бы не тот судьбоносный вечер, Макс не смог бы до конца сбросить оковы некогда совершённых прегрешений и разорвать прежние связи с ублюдками, а я едва ли бы смог начать разговаривать.

Пережитый травматичный опыт стал отправной точкой, с которой началась наша новая, уже совместная жизнь.

Ну, или же почти новая.

С раннего возраста я страдал селективным мутизмом. Я мог воспринимать речь, но в присутствии незнакомых людей терял голос. Для окружающих я был немым. Однако после девятнадцати лет одиночества у меня появился кто-то родной, кто смог расслышать меня сквозь громкость моего безмолвия. Он был лучшим из всех, кого я когда-либо встречал, и, пусть он себя таким не считал, я точно знал, что он был хорошим человеком.

Довольно скоро этот хороший человек стал называть меня невообразимым треплом и время от времени язвил, что скучает по тем дням, когда я общался с ним с помощью заметок на телефоне.

…Иногда мне кажется, что в своей голове, в своём разуме, я как будто стою в обветшалой прихожей с тёмно-зелёными обоями. Напротив меня дверь, обшитая старым потрескавшимся дерматином, с потёртой металлической ручкой и замочной скважиной для простого ключа. Всё, что я делаю, — это стою перед этой дверью и время от времени заглядываю в скважину в ожидании, когда тот единственный человек, которому я дал ключ, вернётся домой…