Барбара Картленд - Таинство любви сквозь призму истории
Она танцевала канкан на ковре из орхидей, купалась перед гостями в серебряной ванне, полной шампанского; однажды на обеде ее, обнаженную, внесли в столовую и водрузили на стол в качестве главного блюда.
Ее жемчуга оценивались в сорок тысяч фунтов, ежегодные расходы составляли около двадцати пяти тысяч. Принцу, который поселил ее в доме на Рю де Шайо напротив Малого Тюильри, Кора обошлась в восемьдесят тысяч фунтов. Кто-то спросил ее про дворец, и она ответила:
«Да этот Тулири (именно так!) у меня вместо чулана!»
Последнее грандиозное приключение Коры закончилось тем, что Александр Дюваль (отец которого открыл знаменитый ресторан) застрелился, истратив на нее целое состояние. Кора вышла из комнаты, но, увидев его, лежащего на полу, заявила:
«Sale cochon, il a foutu mon beau tapis»49.
Ее выслали из Парижа, потом поочередно из Милана, Рима, Монте-Карло, Ниццы и Баден-Бадена. В 1886 г., в сорок пять лет, она умерла от рака, голодная, без гроша в кармане.
Одну за другой она продала все ценности, но сохранила несколько пустяковых трофеев, напоминавших о ее карьере, в том числе гипсовую модель своих несравненных грудей.
Еще причудливее история Сладкой Нелли Флауэр. Она тоже начинала уличной проституткой, а потом пробралась, в общество. Нелли была необычайной красавицей, но не это принесло ей славу и состояние – известно, что она была холодна со своими клиентами, – а чисто физическая эндокринная особенность.
Ее тело имело уникальный естественный запах, такой необычный, что мужчины, не способные заплатить за ее благосклонность или по положению в обществе не отвечавшие ее запросам, платили за привилегию положить носовой платок под подушки, на которых она спала.
Таким образом «Сладкая Нелли проникла – если не во плоти, то «духом» – в половину гостиных и клубов Лондона».
Хотя викторианские умы содрогались и ужасались при мысли о сексе, он волновал их и восхищал. На поэмы Суинберна вдохновляли тайные лихорадочные сексуальные оргии, но «приличные» стихи явно свидетельствуют, что он считал секс греховным. Это, безусловно, добавляло сексу привлекательности, о чем он открыто говорит в «Долорес»:
Есть еще грехи, что ждут открытья,Есть дела, что скуку гонят прочь.Как еще могу тебя любить я,Новой страстью полня день и ночь?И каким словам бы удивилисьТе, чья жизнь – что палая листва?Есть ли муки, что вовек не снилисьИ которых не облечь в слова?
Организация борделя для женщин выпала на долю Мэри Уилсон, известной в Лондоне после 1815 г. как королева проституции. Его назвали «Элевсинским институтом»50, в члены которого могла записаться каждая леди высокого положения. «Храм», как его называли, стоял между двумя рядами домов, а попасть в него можно было через задний ход магазина, торговавшего товарами для женщин.
Вокруг просторного салона располагались комнаты и будуары. Из комнат через затемненные стекла посетительницы разглядывали мужчин, игравших в карты, боровшихся или купавшихся. Горничная получала инструкции, и избранного мужчину приводили в будуар.
По сути подобные заведения были не чем иным, как обыкновенными борделями, но политическое или общественное положение клиентуры служило надежной гарантией, что власти их не закроют.
Многочисленные заведения для менее богатой публики даже не пытались замаскироваться. В 1857 г. «Ланцет» утверждал, что в одном из шестидесяти домов в Лондоне расположен бордель, а одна женщина из шестнадцати всех возрастов – шлюха. Это значит, что в Лондоне было 6 тысяч борделей и около 80 тысяч проституток.
Впрочем, эти цифры можно и оспорить, ибо проститутка была в XIX в. козлом отпущения. Точно так же, как церковь в средние века валила все грехи на ведьм, викторианцы перекладывали груз своих прегрешений на проститутку.
Многие бордели защищались от преследований и обеспечивали своим клиентам определенную безопасность, функционируя под иносказательными вывесками: «Заведение по уходу за детьми», «Меблированные комнаты», «Школа для девушек» или просто «Пансион», смысл которых осведомленным был хорошо известен.
Заведения такого сорта процветали с XVIII в., а с началом викторианской эпохи их содержатели так осмелели, что было создано множество обществ и организаций по борьбе с безнравственностью в столице.
Сообщения таких организаций, как «Общество по борьбе с пороком», «Общество по предотвращению детской проституции», свидетельствуют о многом, хотя в них публикуются разные цифры.
По словам Мэрилебона, ректора Тринити-Черч, некогда «аристократические места обитания» получили известность в качестве «излюбленных шлюхами мест для прогулок», и все улицы его прихода «стали царством распутства».
На Нортон-стрит восемьдесят процентов домов были заняты проститутками. Известно, что они «…имеют обыкновение появляться голыми в окнах и укладываться на подоконниках, привлекая внимание прохожих. В другие моменты убогие создания рыщут по улицам в одном нижнем белье, а нередко выскакивают и затаскивают к себе проходящих мужчин».
Обычно проститутки говорили перспективному клиенту: «Милый, не хочешь развлечься?» – и, как правило, называли мужчин Чарли.
Независимые проститутки, отказавшиеся от прогулок по улицам в поисках клиента, появлялись в известных районах, где можно было подцепить мужчину. Демонстрируя, что они не из тех дам, которых можно взять на пару минут, а потом позабыть, они парадом расхаживали по улицам, в парках, причем только днем. Популярностью, в частности, пользовалась аркада Берлингтон между тремя и пятью часами. Принято было также знакомиться в парках в любое светлое время дня.
По вечерам они посещали концерты или танцевальные залы, но никогда не бывали в музыкальных залах. Особенно привлекательные и хорошо воспитанные могли получить пропуск в увеселительные залы Кейт Гамильтон на Принсес-стрит, и в таком случае благосостояние было практически им гарантировано. Кейт пользовалась национальной известностью.
Кейт, неслыханно некрасивая женщина с огромным животом и грубым хриплым голосом, была признанной королевой ночной жизни Лондона, подобно миссис Мейрик в 1920-е гг. Она восседала на установленном на возвышении бархатном троне с пологом в дальнем конце ослепительно освещенного салона, откуда могла следить за происходящим во всем зале, равно как и за входной дверью. Допускались туда лишь знакомые Кейт или имеющие поручителей мужчины, которые обязательно тратили там пять-шесть фунтов.
Кейт сама была проституткой, заработавшей немалые суммы за «пластические позы», то есть за стриптиз того времени, а в среднем возрасте занялась сводничеством. В ее салон допускались только джентльмены высшего класса.
