Будет больно (СИ) - Еленина Юлия
— Как я поняла из пьяного бреда Лизы, — продолжает тем временем Татьяна Анатольевна, — там была какая-то мутная история. То ли принудили ее к близости, то ли что-то в этом роде, она и забеременела. Не знаю, почему Лиза не пошла на аборт, но она все повторяла, что ты была похожа на ангелочка. Наверное, она тебя все-таки любила, но не так, как полюбила Генриха.
— То есть она просто променяла дочь на мужчину, — выношу вердикт.
Я и так это знала, но больше, конечно, додумала сама. А тут почти из первоисточника информация.
— Она жалела, что бросила тебя, она раскаялась, — встает на защиту когда-то дорогой мне женщины Татьяна Анатольевна. — Я работала в органах тогда, пусть и простым секретарем. Лиза попросила меня найти тебя, это было пятнадцать лет назад…
Закрываю глаза. Какое, мать твою, стечение обстоятельств. Я могла узнать все гораздо раньше, могла получить ответы и простить ее при жизни, но… Меня захотел Зарубов, я сбежала из детдома и встретила Фила.
— И тогда документально я была уже мертва, — озвучиваю сама то, что узнала Татьяна Анатольевна.
— Я тогда поговорила с Лизой, и она испугалась, потому что не помнила наш разговор. Не став давить, я передала ей копию свидетельства о смерти и больше никогда не поднимала эту тему. А через три года Лиза умерла.
Не думала, что мне будет так тяжело. Но, видимо, по-другому не бывает. Кажется, всего-то разговор, а ощущение такое, будто меня отметелили. Все тело болит, и я снова хочу залезть под одеяло и укрыться наедине со своими мыслями.
— Извините, я пойду, — говорю Татьяне Анатольевне, поднимаясь.
Голова кружится, и я иду к выходу, держась за стену.
— Ты прости, милая, — произносит женщина, — но я говорила все так, как и было, пусть Лизы уже и нет в живых. Могла бы и солгать, чтобы не делать тебе больно.
— Вы все правильно сделали, — успокаиваю ее и иду вниз по лестнице.
Вот и кусочки пазла из мотивов складываются понемногу. И я понимаю, что надо собрать эту мозаику. Но не сразу — обрушить на себя еще и разговор с Филом в таком состоянии я не могу.
Почти час сижу в парке на скамейке и прихожу в себя — за руль пока невозможно сесть. А когда возвращаюсь домой, завариваю чай и устраиваюсь на веранде.
Только я и море… И пустой дом, слишком большой для меня одной.
Так я и провожу неделю, потом вторую: сижу на веранде, думаю, читаю. И даже начинаю чувствовать себя немного счастливой. В мелочах. Фил мне не звонит, я ему тоже. Один звонок за все время от адвоката, когда он заверил меня, что мне не придется даже делать лишних телодвижений. Всеми формальностями займется он сам, если мне так будет удобнее. Конечно, за отдельную плату. Я не сопротивляюсь — мне даже все равно.
А потом…
Я смотрю на незнакомый номер на экране и задаю себе почти шекспировский вопрос: поднимать или не поднимать?
Телефон замолкает ненадолго, но звонок тут же повторяется.
— Да! — наконец-то выдыхаю я в трубку.
— Здравствуй, деточка, — звучит ласковый женский голос.
— Рада? — удивляюсь я.
Не знаю почему, но ноги подкашиваются, и я опускаюсь на табуретку в кухне. Сердце начинает бешено колотиться в груди, хотя Рада еще ничего не сказала.
— Да, это я.
— Что случилось? — вырывается у меня вопрос.
— Вадим, — она только произносит его имя, а меня будто еще больше накрывает паническая атака, — получил урну с прахом и собирается устроить похороны в Питере. Все-таки там и коллеги, и друзья хотят попрощаться. Ты не приедешь?
И это все? Вряд ли у меня такая интуиция, как у Рады или Вадима, да и половым путем она точно не передается, но сейчас я остро, до боли понимаю, что она не только поэтому звонит.
— Я не думаю, что мне стоит ехать. Я уже попрощалась.
— Детка… — Рада мнется, а потом быстро говорит: — Вадим… Он, кажется, собирается жениться.
Я не сразу понимаю, что сейчас услышала. А когда доходит… Меня сразу парализует, и телефон выпадает из рук, а потом тупая боль поворачивается в груди, а острая — режет поперек живота. Тошнота подкатывает к горлу, и я, поднявшись, на ватных ногах, согнувшись пополам, иду к туалету.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Глава 42 Вадим
Рассмеяться бы в лицо тому, кто сказал, что время лечит. Если днем меня отвлекают дела, то по ночам мучает бессонница — мысли не дают уснуть. О бизнесе я имею лишь поверхностное представление, поэтому нанял человека, который помогает со всем разобраться. И за такие бабки, что я ему плачу, он обещал сделать все, что сможет.
Когда проходит неделя после моего возвращения в Питер, почти ночью на пороге квартиры объявляется мой старый друг Антоха. И не один, а в компании двух бутылок виски.
— Ты бы хоть позвонил, когда вернулся, — с толикой обиды и возмущения говорит он, устроившись за столом на кухне.
— Дела, — развожу руками и достаю стаканы.
Антон разливает алкоголь, а я таращусь в пустой холодильник, прикидывая, чем бы закусить.
— Соболезную насчет отца, — вздыхает Антоха, — давай не чокаясь.
Я поднимаю свой стакан и делаю два больших глотка. Даже не чувствую жжения в горле — может, я стал бесчувственным? Безэмоциональным так точно, хотя кое-что осталось. Одна деструктивная эмоция — злость. Я злюсь на себя за то, что эта чертова баба не идет у меня из головы. Я злюсь на нее за… За все, в общем.
За первым стаканом сразу идет второй, но, только наливая третий, друг спрашивает:
— Помнишь, ты звонил мне, чтобы я узнал о жене твоего отца?
Да твою же! Он что, издевается надо мной?
— Давай не будем, — прошу я.
Антоха прищуривается и выдает:
— А эта мадам, судя по всему, тебя равнодушным не оставила.
— Стерва! — вырывается у меня, и я со стуком опускаю стакан на стол.
— Ого, — друг округляет глаза. — У вас страсть или ненависть?
— Вали ты со своими догадками на «Битву экстрасенсов».
Сарказм — лучшая защита. Но воспоминания ядовитыми змеями уже пробираются в голову. Я как чертов наркоман… Помню ее запах, ее кожу, эти синие глаза.
Нет, бля, напиться и забыться — вот что мне надо. А еще лучше найти девушку. Кстати…
— Антон, — перевожу тему, — а как дела у твоей сестры?
Друг давится вискарем, а потом с удивлением спрашивает:
— А с чего вдруг такой интерес?
Пожимаю плечами:
— Давно не видел ее.
— Да вроде нормально… — протягивает Антоха. — Учится уже на третьем курсе. На врача, кстати. И, по-моему, все так же сохнет по тебе. Так что подростковая влюбленность не всегда проходит, — на последних словах смеется.
— Передавай ей привет.
— Сам позвони, — фыркает друг.
— А вот и позвоню, — достаю телефон и ищу номер.
Может, милая влюбленная девушка и поможет мне забыть эту стервозную волчицу?
Антон удивленно на меня смотрит, когда я подношу смартфон к уху, но молчит. А я слушаю гудки, и после пятого слышу мелодичное:
— Алло!
— Катюша, привет, — ласково говорю в трубку.
— Вадим? Привет, — она немного теряется. — Как дела? Ой, прости, наверное, глупый вопрос. Я в курсе насчет твоего отца. Так что прими соболезнования, — добавляет в голос грусти.
Все ее эмоции мне кажутся настоящими, в отличие от… Да что за наваждение проклятое?
— Не хочешь завтра в обед выпить кофе со мной? — предлагаю девушке и, кажется, слышу едва различие «ох».
— К-конечно, с удовольствием, — отвечает Катя.
— Тогда до завтра.
— Пока.
Кладу телефон на стол и поднимаю стакан, ожидая, что ради тоста Антоха отомрет, а то на изваяние похож.
— За будущее, — произношу я, и друг, кивнув, делает глоток.
Антон остается у меня. На автопилоте доходит до дивана и падает на него, пробурчав:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Я пару часиков покемарю.
И я, наверное, тоже. Потому что алкоголь и мои мысли — сочетание катастрофическое.
На следующий день, когда я выслушиваю отчет, в кармане раздается вибрация. Достав телефон, смотрю на экран. Сообщение от Кати: