Кэтрин Тейлор - Цвет любви
— Ты голодна? — спрашивает он через плечо.
Я киваю, хотя это не так, и опускаюсь на один из стульев. В данный момент я, наверное, не сумела бы съесть ничего, но не хочется разочаровывать хозяина дома.
Вскоре передо мной уже стоит тарелка с ароматным английским завтраком. Пахнет вкусно. Но у меня действительно абсолютно нет аппетита.
Джонатан присоединяется ко мне за столом. Он тоже просто смотрит на свою тарелку и даже не берет в руку лежащий рядом прибор. Затем снова поднимает взгляд на меня.
— Как твоя голова?
Я касаюсь пальцами висков и улыбаюсь немного криво.
— На удивление хорошо. Я… я думала, что… буду чувствовать себя хуже. — Мне неприятно говорить о своем вчерашнем состоянии. — Но ничего.
— Значит, таблетка от головной боли все же подействовала.
— Таблетка? — Я удивленно гляжу на него. Этого я не помню. — Ты давал мне таблетку?
Он кривит губы в какой-то непонятной улыбке.
— Ну, более-менее. Я растворил ее в воде и влил в тебя. В целях профилактики. Я тоже принимаю их, когда слишком много выпью. — Он произносит эти слова совершенно спокойно, и я не могу понять, неприятна ему эта ситуация или нет. — Ты что, не помнишь?
Я смущенно качаю головой, и мы продолжаем смотреть друг на друга, не обращая внимания на еду.
— Почему ты не отвез меня домой? — наконец спрашиваю я, только чтобы нарушить молчание.
— Я хотел. Но у тебя не было ключей.
— Ты мог позвонить.
— Во всем доме было темно.
— Но, возможно, кто-то из ребят все же открыл бы.
Он поднимает брови.
— Мне что, теперь следует извиниться за то, что я не бросил тебя у двери в твоем состоянии?
— Нет, конечно же нет, — тихо отвечаю я. — Я… просто не хотела быть тебе в тягость.
Он резко поднимается и возвращается к плите, как будто ему необходимо увеличить расстояние между нами. Прислоняется к ней боком, скрещивает руки на обнаженной груди, которая по-прежнему ужасно нервирует меня. Я поспешно опускаю взгляд, и до меня только теперь доходит, что узор на моей рубашке соответствует узору на его штанах. На мне подходящий к его пижамным штанам верх!
Он замечает мой взгляд и все понимает правильно.
— Нужно же было тебя во что-нибудь одеть. Пижама была свежевыстиранной, лежала в шкафу. И чтобы не ломать голову… — Он указывает на свои штаны.
— Значит, ты меня… раздел? — Я знаю, что это был он, ведь в конце концов в доме, кроме нас двоих, похоже, нет никого, но мне нужно убедиться.
Он кивает, и я судорожно сглатываю при мысли о его руках, стаскивающих с меня платье через голову, расстегивающих замочек бюстгальтера. И почему я ничего не помню?
— А где спал ты? — Вставая, я заметила, что с другой стороны постель была смята, как будто там кто-то спал. Но, может быть, я просто сильно ворочалась ночью.
Джонатан убирает волосы со лба.
— В доме есть три спальни, — поясняет он.
Я опускаю взгляд. Конечно, в таком большом доме не одна спальня. И зачем Джонатану Хантингтону спать рядом со своей пьяной ассистенткой?
— Часть ночи, впрочем, я провел рядом с тобой, — добавляет он, и голова моя снова резко поднимается.
— Что? — Во мне все еще звучат его слова. — Зачем?
— Тебе было плохо.
Теперь я действительно припоминаю, как лежу на широкой кровати, стенаю, а вокруг меня все кружится. И то, насколько плохо мне было. Внезапно во всем появляется смысл.
— Вот почему ты дал мне таблетку. — Это утверждение, и он только кивает.
— Я что… меня тошнило? — Я неуверенно гляжу на него. Если ответ будет утвердительным, от стыда мне, наверное, придется провалиться сквозь землю. Но он лишь слегка улыбается.
— Нет.
— Хорошо. — Я облегченно вздыхаю.
Улыбка снова исчезает с его лица, и висящее в воздухе напряжение становится почти невыносимым, мое сердце начинает отчаянно биться.
— Ты меня теперь вышвырнешь? — неуверенно спрашиваю я.
К моему огромному облегчению, он качает головой.
— С Ричардом у меня исключительно личные отношения, не профессиональные. Поэтому твое поведение, хоть и было весьма неприятным, делу не повредило.
На миг я удивляюсь, зачем он вообще взял меня с собой на ужин, если это была частная, а не деловая встреча, однако затем до меня доходит, что проблема вовсе не в самом ужине и не в том, как я себя во время него вела.
— А что насчет того, что было потом?
Я знаю, что он знает, о чем я говорю. Я вижу это по его взгляду. Желудок судорожно сжимается, дыхание прерывается, а я все жду, когда он ответит.
Проходит много времени, прежде чем он произносит хоть что-то, и голос его звучит при этом очень сдержанно.
— Не случилось ничего такого, за что тебя стоило бы вышвырнуть.
Я выдыхаю.
— Нет, — говорю я, не прибавив слова «к сожалению», которые вертятся у меня в голове. Вздоха, впрочем, мне сдержать не удается, в то время как я мечтательно разглядываю чудесные мускулы на его руках, которые по-прежнему скрещены на груди.
— Проклятье, Грейс!
Джонатан так быстро оказывается рядом со мной, что я испуганно вздрагиваю. Он хватает меня за запястья, поднимает меня с опрокидывающегося стула, с грохотом падающего на пол, толкает назад, пока я не упираюсь спиной в стальной фасад большого холодильника. Мои руки в плену, выше моей головы, его пальцы сжимают их. Он совсем близко, однако наши тела не соприкасаются.
— Ты хоть капельку представляешь себе, насколько соблазнительна — со своими рыжими волосами, фарфоровой кожей и этими огромными зелеными глазами, способными смотреть так невинно, что хочется схватить тебя и немедленно тащить в ближайшую спальню? Неудивительно, что…
Он не договаривает, выпускает мои руки, отступает на шаг.
— Что? — неуверенно переспрашиваю я, потирая запястья. Шепотом.
Джонатан недовольно качает головой.
— Ничего.
Он отворачивается, но стоит по-прежнему настолько близко, что я могу коснуться его. Я осторожно протягиваю руку и кладу ему на спину, глажу его кожу. Я просто не могу иначе.
— Джонатан?
Когда он оборачивается, на его лице такое выражение, какого мне не доводилось видеть еще никогда и от которого у меня захватывает дух. Он хочет меня, я вижу это, несмотря на то что в таких вопросах я совершенно неопытна. Но он почему-то борется с этим.
— Я не смешиваю личную жизнь с профессиональной, Грейс, — заявляет он, однако его взгляд не отпускает меня.