Мой летний эротический роман (СИ) - Лето Лена
Но почти жалею о своей смелости, когда прохладная молния начинает медленно, очень медленно скользить по моему горячему телу.
— Все, спасибо, — говорю я, но Мэтт не унимается.
— Я помогу, мне не сложно, — ласково говорит он и так же медленно стягивает рукав моего платья, потом второй.
В прошлый раз на мне был только гостиничный халат. А теперь, впервые в жизни, меня по-настоящему раздевает мужчина. Раздевает Мэтт. Остановить бы его, но все во мне будто вытянулось на цыпочках от удовольствия.
Платье нехотя, замирая на каждом моем изгибе, опускается на пол.
Но Мэтту и этого мало. Чувствую, как словно сама по себе расстегивается застежка лифчика. Сердце колотится.
Он стягивает с плеч бретельки лифчика, помогает от него избавиться. Я вспоминаю об игре и ловлю каждое его движение — вдруг коснется — и от этой сосредоточенности ощущения словно усиливаются. Я же столько раз снимала с себя одежду — и никогда не чувствовала ничего даже близкого похожего. Не представляла, что эти действия способны запускать мурашки по коже и раскачивать пол под ногами.
Мэтт отбрасывает лифчик и — слышу — опускается передо мной на колени.
Я замираю. Меня бросает то в жар, то в холод, пока трусики тягуче-медленно сползают с моих бедер, потом ног. Я так хочу, чтобы Мэтт коснулся меня, что готова попросить…
— В душевой кабине тоже без рук, так будет честно, — говорит Мэтт чуть надтреснутым голосом.
Я усилием воли заставляю себя попробовать понять, что он имеет в виду. А когда понимаю, мое лицо начинает гореть.
— Конечно, я за честную игру. — Переступаю через свое белье и на ватных ногах, не забывая покачивать бедрами, направляюсь в душ.
Мамочки… и это только начало вечера…
Я долго стою под горячим душем, меня знобит от волнения. И дело не в игре, а в том, что будет после того, как она закончится. Такое долгое, сладкое, изматывающее предвкушение… Наконец, выбираюсь из душевой, вытираюсь большим черным полотенцем, перед этим уткнув в него лицо, чтобы надышаться запахом Мэтта.
Надеваю на голое тело его рубашку, застегиваю только на одну пуговицу чуть ниже груди. Подумываю, не распустить ли волосы, но, глядя на себя в зеркало, оставляю их небрежно собранными на макушке.
Мэтта в гостиной нет. Слышу приглушенные звуки на кухне, иду туда. Мэтт с чем-то возится у плиты. Он оборачивается, и мы оба замираем. Мэтт, вероятно, от моего внешнего вида, разгоряченного душем и фантазиями. Я — от того, каким жадным взглядом он меня разглядывает, от макушки до пяток.
— Чем занимаешься? — невинно спрашиваю я.
— Готовлю паэлью. Вот, только продукты привезли. — Не сводя с меня глаз, Мэтт с хрустом откусывает желтый ломтик сладкого перца.
— Я помогу тебе? — Подхожу к нему вплотную и тоже откусываю перец, прямо у него из рук.
Теперь мы стоим лицом к лицу, от щемящего томления скручивает живот. Я даже дышать стараюсь неглубоко, чтобы хоть чуточку дольше продержаться в этой игре.
Мэтт рывком стягивает с себя тенниску. Мои руки будто сами тянутся к его крепкому, загорелому, такому соблазнительному телу… Останавливаю себя и стискиваю зубы.
— Я думала, перед готовкой не снимают с себя одежду, а, наоборот, надевают. — Киваю на льняной фартук, висящий у плиты.
— У меня же не обычная готовка, а готовка-соблазнение. И раз ты об этом забыла, мне нужно поднапрячься, — едва ли не мурлычет Мэтт.
Я приподнимаюсь на цыпочках к его уху.
— Да, Мэтт, старайся лучше. Приз почти у меня в кармане.
Я направляюсь к фартуку, на ходу расстегивая пуговицу рубашки, и легко скидываю ее с плеч. Возле плиты я стою уже обнаженная. Надеваю фартук.
— Итак, Мэтт, что же мне делать?..
Смотрю на него, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. Он весь как сжатая пружина. Еще мгновение — и рванет ко мне.
— Пойти в спальню, — приглушенным голосом говорит Мэтт, — встать на кровать на колени и покорно ждать, пока я…
— А насчет паэльи будут пожелания? — обычным тоном интересуюсь я, а сама едва сдерживаю смех.
— Ах да, паэлья… Я сам справлюсь. А ты включи музыку в гостиной, для атмосферы. И не переодевайся. Мне нравится этот твой костюм для ролевых игр.
Он отворачивается, и я хмурюсь. Победа почти была моей!
Включаю в гостиной торшер — так романтичнее. В комнате мягкие оранжевые сумерки рифмуются с затухающими отблесками заката в окнах. Нахожу в гостиной музыкальный проигрыватель и целую стопку дисков! Обожаю! Опускаюсь на колени, перебираю их. Джаз, рок, блюз… Сколько тут всего! Включаю «Portishead».
Мэтт подходит ко мне с бокалами для шампанского в одной руке и бутылкой розового игристого вина «Cava» — в другой.
— Хороший выбор! — Это он о музыке. — Буду добавлять это вино в паэлью. Попробуем?
Я поднимаюсь с колен и беру оба бокала. Мэтт наполнят их вином.
— Зачем так много? Почти до краев…
— Сейчас узнаешь. — И так же, едва ли не с горочкой, наполняет второй бокал, терпеливо выжидая, пока опустится пена.
Вопросительно смотрю на него.
— Попалась! — ласково говорит Мэтт и касается кончика моего носа непонятно откуда взявшимся перышком.
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. А когда понимаю…
— О, ты догадалась, вижу по твоему взгляду, — плотоядно произносит Мэтт.
Я стою на пушистом, жутко дорогом ковре посередине огромного пространства и держу в руках наполненные до краев бокалы… Да я с места не могу сдвинуться!
— Попалась, крошка… — повторяет Мэтт, обходя меня со спины.
Все, чем я его соблазняла — открытая шея, обнаженное тело, — стало его преимуществом в этой игре. Теперь это одна эрогенная зона, чувствительная даже ко взгляду Мэтта, что уж говорить о перышке, которое совершает путешествие по ложбинке шеи…
Я пытаюсь сделать шаг к столу, чтобы поставить на него бокалы, но Мэтт тотчас же оказывается передо мной.
— Не получится, крошка.
Поставить бокалы на ковер не могу — опрокинутся, все выльется на это пушистое золото. Но я могу выпить! Делаю глоток побольше — пузырьки с фруктовым ароматом ударяют в нос и сразу в голову. Быстро не получится…
— Умница, девочка, ты все сильнее запутываешься в моей паутине… — зловещим шепотом говорит мне на ухо Мэтт и с хитрой улыбкой отпивает из второго бокала.
— Когда ты все это придумал?!
— Пока ты пряталась от меня в ванной.
— А перышко откуда?
— Из декоративной подушки. Продолжим?
Он развязывает тесемки фартука и медленно тянет его вверх, будто бы помогает снять. Но не тут-то было. Фартук скользит по моему телу вверх-вниз. Грубый прохладный лен — по чувствительной коже, по нежным соскам. Они тотчас же затвердевают, и от этого ощущения только усиливаются.
Какая сладкая пытка!..
— Все, Мэтт, все… — сквозь стоны произношу я, уже не понимая, что имею в виду.
— Нет, моя девочка… Все будет, когда ты захочешь меня поцеловать, когда сама остановишь эту игру. — И он снимает с меня фартук.
Мэтт водит перышком по моему телу, то касается живота и груди, то скользит выше, ласкает скулы, губы, мочку уха. Я невольно тянусь за перышком, за этой невесомой лаской. Но прикосновение обрывается…
Мэтт опускается на одно колено. Я знаю, что он задумал, и мой стон звучит еще до того, как перышко касается ложбинки между ног под завитками волос. Слышу в ответ сдавленный стон Мэтта.
Перышко танцует, гладит, щекочет, вызывая теплые волны в животе, с каждым разом все сильнее. Наигравшись вдоволь, Мэтт ведет перышком по бедру, оставляя на коже влажный след. Боже… невероятно… мучительно все это чувствовать.
— Мэтт… — то ли вслух, то ли про себя произношу я.
Он поднимается с колена. Смачивает в бокале кончик перышка и проводит по моим губам.
— Ну что, поцелуешь меня?..
Я уже сдалась, просто «да» выдохнуть тяжело.
— …Или мне снова опуститься на колено?
Я тянусь к губам Мэтта, и в тот же миг Мэтт тоже тянется ко мне. Наши стоны во время поцелуя звучат в унисон.
