Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана
Температура под сорок, жених не отзывается на прикосновения и голос. Бормочет что-то бесконечно о прощении, о том, что не хотел, что виноват. Я не вслушиваюсь, и так сердце не на месте, не хочу забивать голову лишними тревогами и сомнениями. Для меня поступки важнее слов.
– Лера… – после нескольких долгих минут моего беспокойного метания по комнате, Генри неожиданно приподнимает веки и смотрит прямо на меня. – Я подвел тебя, – сипло, устало, словно прощается.
– Север, я тебя съем сейчас, – помогаю привстать, придерживая его тяжелые, как гири, плечи, даю ему шипучку разбавленную ромашковым чаем и сама трясусь, потому что не представляю жизни без него.
– Подавишься, – слабо отвечает и, сделав короткий глоток, откидывается на подушку, прижав мою руку. – Иди отдыхай, со мной ничего не случится, – приподнимает плечо, чтобы выпустить меня. Усмехается слабо.
– Ты горишь, будто в тебе вулкан проснулся. Не смей меня гнать, а то рот скотчем заклею, дырочку прорежу и буду через трубочку поить.
– Иди сюда, – шепчет он и шевелит пальцами, но поднять руку не может. Я наклоняюсь и прижимаю к его груди щеку. Сердце так редко бьется, так слабо, что меня это пугает еще больше.
– Что с тобой, хозяин ромашек?
– Не беспокойся. До утра все пройдет, – тяжело и с хрипом отвечает, кладет руку на мою голову и неожиданно резко дергает волосы. Ладонь слетает на кровать, не выдержав собственного веса. Генри начинает дрожать и дергаться.
Я вскакиваю. Кричу что-то, трясу его за плечи. Генри закатывает глаза и сжимает простынь побелевшими пальцами. Я в панике не понимаю, что делать, просто выкрикиваю бесконечно его имя.
Потом в плечи впиваются чужие руки, я слышу мужские голоса. Кто-то выводит меня в холл и насильно сажает за стол. В руках появляется чашка кофе, и густой голос приказывает:
– Пей! С ним все будет в порядке. Валерия, возьми себя в руки. Ты ему нужна сильной, не раскисай!
Сквозь поволоку слез проступает знакомое лицо охранника.
Егор стучит посудой, убирает крошки хлеба со стола, смахнув на ладонь, и протягивает мне тарелку.
– Ешь!
Мотаю головой.
– Нужно. Ты должна. Силы нужны вам обоим. Не упирайся, – и подвигает ближе еду.
Охранник хозяйничает на кухне, возится с тостерницей и монотонно рассказывает, как попал к Северу на работу:
– У нас встреча была в университете. Генри искал новые таланты среди студентов. Знала, что Алику он так и нашел, но там жуткая история, да. Это он сам расскажет. Я же учился на отвали, мамаша мечтала из меня художника сделать, а мне больше спорт нравился. Вот я и совмещал плавание, борьбу и учебу в художке. И последнее сильно у меня хромало, почти до исключения.
Встреча была поздно вечером. Меня, как ломовую лошадь, попросили прийти под конец, чтобы убрать аппаратуру из зала. Обещали даже закрыть глаза на некоторые мои провалы и пропуски. Ну, я пришел чуть-чуть раньше и курил возле выхода. Там на меня налетела девчонка первокурсница. Зареванная, испуганная. Она оттолкнулась, даже матом загнула и умчала по тротуару к остановке.
Егор чешет крупный подбородок и присаживается напротив. Грызет большой бутерброд и подвигает ко мне глубокую тарелку с салатом. Когда он успел?
С набитым ртом продолжает говорить:
– Не будешь есть, не расскажу, что было дальше.
Сдаюсь. Маленький глоток кофе, крошечный укус теплого хлеба с сыром, и Егор продолжает говорить:
– Так вот. Я возвращаюсь в холл, а мимо пролетают двое придурков, не помню с какого факультета, но сталкивался с ними пару раз на курилке. Имбецилы полные. Ну, мало ли куда они там скачут, но в последний момент, перед дверями, один другому говорит: «Куда эта сучка делась?». Выпадают на улицу, и до меня долетают обрывки фраз: «Так вон она! На остановке!». Ну, я и пошел за ними. Завязалась драка. Я их хорошо пометелил, – Егор хрускает кулаками, а потом поворачивает голову и показывает шрам. Продольный, чуть меньше десяти сантиметров, от скулы до виска. – У одного нож был. Вот.
– И? – не замечаю, как съедаю весь салат и дохрускиваю гренку с сыром. Кофе на донышке. Ловко заболтал меня Егор.
– Север вытащил меня оттуда, вызвал своего дружбана-супер-лекаря и забрал к себе.
– А девушка?
– А! – Егор отмахивается и на миг отворачивается. – Ушла, когда кровь увидела, больше мы не встречались. – Добавки? – кивает Егор на мою пустую чашку.
Я не отвечаю, застывшая в своих волнениях, как корабль, что в полной тьме наткнулся на маяк, а охранник понимает, что именно меня тревожит.
– Север – сильный мужик. Думаешь, у него простуды никогда не было? Перестань дрожать, Лер. Нервы дороже, себя береги, – зеленоватые глаза охранника ловят в окне огни рассвета. Снег переливается на полях пламенным оранжевым ковром, падает редкими хлопьями на крыши хозпостроек и деревья в саду, а красное солнце выплывает из-за горизонта, вплетая в белый мир алые оттенки.
– Это не простуда, – темноволосый молодой врач скорой помощи заходит в кухню и ставит на боковую полку пластиковый саквояж. – И даже не грипп, – он стаскивает маску и дергано сбрасывает белый халат. Кладет его поверх сумки и подходит к столу, как старый друг.
– Кофе? – подвигает Егор еще одну чашку. – И что это, Давид?
– Да пока не знаю, – врач присаживается и не сводит с меня глаз. – Чепухня какая-то, вообще никаких признаков болезни. Я кровь взял, точнее к вечеру смогу сказать. Блин, Генри вечно скрывает до последнего, – он коротко стучит кулаком по столу. – Явно болячка давно тревожит, потому что он, как тряпочка. Выжат до предела. Сердце еле качает, будто кровь закончилась. Я шприц с трудом набрал, вены спрятались глубоко. Да, – чернявый внезапно что-то вспоминает и выставляет указательный палец вверх. Я отмечаю, что у него изысканные тонкие руки, но крепкие мышцы на плечах. – Нашему доходяге горячий шоколад дать, как проснется, и никаких нервов. У меня есть подозрения, но пока не буду озвучивать.
Я осторожно сглатываю и вслушиваюсь в каждое слово. Давид поднимает на меня синие глаза и отбрасывает черную челку назад.
– И побольше нежности. Это всегда помогает, – с улыбкой допивает кофе и быстро прощается. – Все, убежал, еще один вызов на другом конце города. Я на связи, а к вечеру появлюсь. Этот же гад, северный олень, как всегда, отказался в больницу ехать. Загонит себя в гроб, гордец! – Давид собирает свои вещи и быстро убегает в холл. – Чао! Не скучайте! – кричит уже оттуда.
Глава 39. Генри
Темно на краю. И тихо. Что-то давит на грудь и не дает дышать. С рывком приподнимаюсь, но от слабости снова падаю. Хорошо хоть не с обрыва. Подушка взмокла от пота, постель – хоть отжимай. Голоса нет, сил тоже. Руки, как две ненужные палки, лежат вдоль размякшего тела.
– Генри, – шепчет Лера и присаживается рядышком, гладит по щеке. – Не бросай меня. Я же… – она прячет глаза и ложится рядом. Прижимается щекой к груди. Ее пушистые волосы накрывают губы, и легкий аромат ромашки влетает в нос. – Я не выживу без тебя.
Не могу говорить. Меня давит осознание, что проклятие необратимо, и вот оно доказательство – я обессилен и изможден. Словно на шее тугая петля, и кто-то беспощадно тянет за края, сужая кольцо, сдавливая горло, сокращая мои минуты.
Первую неделю после похорон не прикасаться к Лере было очень сложно. Я знал, что не могу требовать близости, это было бы жестоко после смерти отца. Каждый день словно вбивал в мое сердце новый гвоздь, отчего оно сжималось и замедлялось, приближая быстрый конец.
Я думал, как освободить Леру от себя и не смог ничего придумать. Искал бабку, связывался с отелем, просил Филиппа помочь – никаких результатов, словно те женщины возле лифта мне привиделись.
И слова Валерии загоняют меня в тупик. А если невеста говорила правду, и у меня к ней вовсе не любовь, а влечение? Вдруг ее шарм намного сильнее моего проклятия? Как определить настоящие чувства или нет? Да и что это поменяет?
