Мир в красном. Книга третья (ЛП) - Вольф Триша

Эйвери издает подобные звуки сейчас.

- Обыскать комнату, - командует Куинн. – Осмотреть все.

Как сложно следовать этому приказу, сейчас все, что я хочу, это броситься к Эйвери, но я должна следить за порядком. Мы уже нарушили достаточно правил. Мне нужно быть здесь и убедиться, что она переживет это.

- Чисто! – кричит Карсон.

- Чисто, здесь тоже, – отзывается Куинн из угла подземелья.

Потому что это место именно им и является. Ад в чреве корабля.

Я заканчиваю проверять свой угол, не выпуская из рук рукоятку пистолета.

– Чисто.

Только я не уверена…

Вдоль одной из стен выведена красивая надпись: «Она идет во всей красе…».

И на противоположной стене: «Ее стены говорят...».

На еще одной стене, прямо на настенных панелях, написана еще одна строка из страшного стихотворения: «И будет уж совсем не та волос агатовая прядь, Не те глаза, не те уста…».

И прямо над Эйвери расположена надпись, выполненная идеальным почерком: «Мы все ученики в школах, где никто не становится мастером».

Последняя подсказка – цитата из Эрнеста Хемингуэя. Как поэтично.

Я глубоко выдыхаю и встречаюсь газами с Куинном. Он кивает мне один раз, и я не колеблюсь. Я убираю пистолет в кобуру и падаю на колени рядом с Эйвери.

- Все хорошо, - уверяю я ее. Мои руки освобождают ее обнаженные плечи от веревок. Красное платье изуродовано. Пальцами я чувствую рубцы, покрывающие ее кожу. Ее тело трясётся, она истощена, конечности дрожат. – Ш-ш-ш…- пытаюсь успокоить ее я, - Эйвери, все будет хорошо.

Я продолжаю вновь и вновь повторять слова заверения о том, что все закончилось, пока санитары спускаются вниз. Карсон находит то, чем можно перерезать цепи, и принимается освобождать Эйвери.

Ее тело измученно. Ее разум не в лучшем состоянии. Ее некогда яркие, сверкающие глаза закрыты и отказываются встречаться с моим взглядом. Она ни разу не подняла взгляд от пола, не дала понять, что узнала хоть кого–то из нас. Она лежала на полу, избитая и напуганная, так долго, что сейчас находилась в шоке.

Но она жива.

На этом ее история не заканчивается.

Она не вскакивает на ноги и не бросается с криками радости в объятия своих спасителей, как это обычно происходит в кино. Она даже не станет плакать от облегчения. Она будет дрожать, ее будет выворачивать наизнанку, пока медики не обследуют ее и не дадут успокоительное, чтобы она смогла уснуть.

Сейчас я хочу, чтобы она смогла пережить еще одно событие, ставшее таким важным для меня. Я хочу, чтобы он был убит на ее глазах. Я боюсь, что она никогда не сможет зайти в темную комнату или выключить свет в своей лаборатории, чтобы проверить доказательства, не опасаясь, что он появится снова.

Это все, чем я могу помочь ей сейчас.

Я следую за санитарами, сопровождающими Эйвери. Они поднимаются на палубу, я обхватываю ее руку и крепко сжимаю до тех пор, пока ее голова не начинает поворачиваться ко мне, и ее глаза встречаются со мной, они на самом деле смотрят на меня.

Нарушая протокол, я тяну ее в сторону убитого мужчины, все еще лежавшего на палубе.

– Посмотри на него, - я показываю ей способ выжить, пережить все это. –Запомни и сохрани его в своей памяти.

На мгновение ее взгляд фокусируется на обмякшем теле, и дрожь утихает. Затем, чуть развернувшись ко мне, она произносит:

– Спасибо.

* * *

Уже за полночь, мы находимся по-прежнему в больнице, обслуживающей Арлингтонское отделение полиции. Теплый кофе и пончики. Тысяча молитв, произнесенных в коридоре. Медсестры слабо, но обнадеживающе улыбаются. Копы, расположившиеся в зале ожидания.

Эйвери держалась молодцом. Пока никто не решался встретиться с ней, и это к лучшему. Она еще не готова. Но позже она по достоинству оценит то, что многие ее коллеги, борцы с преступностью, предложат ей свою поддержку. Когда она будет готова принять ее.

Я сидела, прислонившись спиной к прохладной стене и наслаждалась тишиной. В этом крыле больницы тихо, свет приглушен. Верхнее освещение перегорело, и мои глаза, отчаянно нуждающиеся в отдыхе от люминесцентных ламп, испытывали облегчение.

Не знаю, как давно я закрыла глаза, мне казалось, всего на секунду, но вдруг я чувствую, как теплая чашка скользнула в мои ладони. Горячая… намного теплее, чем дурацкий кофе, который я пила раньше. Я делаю глоток.

– Спасибо.

Куинн сползает на пол рядом со мной.

– Я хотел разбудить тебя, но ты так мило выглядела.

Я улыбаюсь.

- Видимо, это плохо.

- Ужасно. – Он поднимает свою чашку кофе и делает большой глоток. – В кармане Саймона нашли мой зуб.

- Ты собираешься потребовать его обратно?

- Очень смешно, – он поглядывает на меня. – Скорее всего, его передадут в хранилище улик, где он и сгниет.

Я пожимаю плечами и снова опираюсь на стену.

– Слишком грустно. Мы могли бы похоронить его с причитающимися почестями. Я знаю, как ты будешь скучать по нему.

- Не будь такой задницей.

Тишина оседает между нами, пока мы неторопливо пьем кофе. Мне не комфортно, и сердце сжимается в тревожном чувстве.

– Мне нужно увидеть маму и Колтона… прежде чем все это затянет меня. – Говорю я, нарушая тишину.

Он проводит ладонями вдоль своих бедер, разглаживая складки на брюках. Даже в этот момент ему важно, чтобы его одежда была в порядке.

– Я уже принял решение по этому поводу, – говорит он, продолжая разглаживать уже несуществующие складки. – Я только что выдержал свой разбор полетов. Проктор завалил меня бумажной работой.

Я поворачиваюсь и смотрю на Куинна.

– Он не мог сделать исключение на сегодняшний вечер?

Куинн со смехом фыркает.

– Возможно, сделал бы. Но там все еще стоит вопрос касательно смерти Коннелли.

Мое дыхание замирает в груди

- Коннелли был объявлен пропавшим без вести. Тело так и не нашли. После той ночи, когда ты начала подозревать его, я возобновил расследование по факту его исчезновения.

Взгляд Куинна рассеянно скользит по потертому линолеуму.

Я крепче цепляюсь в чашку. Вдыхаю.

– Необходимо заявление от меня, – говорю я. – Все в порядке. Я поеду с тобой в отделение. Давай сделаем все официально.

Он тяжело вздыхает.

– Видимо, федералы никогда полностью не закрывали расследование по его делу. Когда они явились сюда, я подумал, что их заинтересованность в этом деле была связана и с Коннелли. На это были некоторые намеки… и меня это беспокоило, Бондс, – он внимательно смотрит на меня. - Из-за тебя. Я бы хотел, чтобы все закончилось совсем не так.

Гнев охватывает мое лицо.

– Потому что ты хочешь, чтобы меня отстранили.

Он тихо чертыхается.

– Неужели ты думаешь, я хочу видеть, как моего напарника будут судить федералы?

- Тогда о чем ты говоришь, Куинн?

Он забирает из моих рук чашку кофе и ставит ее на пол. Внимательно смотрит в мои глаза.

– Они тщательно обыскали лодку Саймона и нашли журналы. Ему нравилось вести записи. И одной из них была запись о том, как он покончил со своим наставником. Он даже отметил место, где сжег тело.

Мое сердце бешено бьется в груди, кровь стучит в венах.

– Это невозможно. Это не вписывается в его профайл. Совсем. Он не был способен на убийство своего хозяина…

- Проктор хотел, чтобы я поставил подпись под этим делом. Я подписал. Дело закрыто. Они все еще продолжают осматривать место преступления, ищут следы Коннелли… но маловероятно, что им еще хоть что-нибудь удастся найти.

Я сглатываю жесткий комок в горле.

– Но… ты же знаешь, что это неправда. Ты знаешь…

Куинн прижимает палец к губам. Все мое тело замирает в этот момент. Его глаза неотрывно смотрят в мои, когда он произносит: – Я ничего не знаю.

Он еще на мгновение удерживает мой пристальный взгляд. Затем поднимается и уходит.

А я смотрю ему вслед -  вслед своему напарнику.