Леопольд Захер-Мазох - Губительница душ
— Она убьет вас! — воскликнула девушка. — О, Казимир, сжальтесь над вашей матерью… Сжальтесь надо мной!.. Сердце мое обливается кровью при мысли…
Громкие рыдания прервали ее слова.
— Моя смерть не может огорчить графиню Солтык.
— Я никогда не буду женой графа. Он сделал мне предложение, но я отказала ему.
— Правда ли это, Анюта? Почему же вы скрыли это от меня?
— Я поклялась вам в вечной верности и никогда не нарушу своей клятвы.
— Простите меня… Я усомнился в твердости вашего характера и, под влиянием оскорбленного самолюбия, сам изменил вам.
— Охотно прощаю вам все и не требую вашей любви… Я желаю спасти вашу жизнь, научите меня, как это сделать?
— Уверяю вас, Анюта, что вы ошибаетесь.
— Нет-нет! Расстаньтесь с Эммой… Избегайте ее!
— Не могу… Теперь уже поздно…
— Скажите лучше, что не хотите, потому что ваша любовь к ней слишком сильна.
— Вы дали волю своему воображению и видите опасность там, где ее нет. Эмма честная, откровенная девушка…
— Вам только так кажется.
— Я постараюсь принять все меры предосторожности, чтобы успокоить вас.
— Люди, ослепленные страстью, не могут быть осторожными, они блуждают во тьме. Вы не слушаете моих советов, ну так я буду охранять вас помимо вашей воли… Я вступаю в открытую борьбу с Эммой, и Бог поможет мне спасти вас.
— Выкиньте из головы эти фантазии, Анюта.
— Это не фантазии, а страшная, ужасающая действительность! — серьезным, решительным тоном возразила Анюта. — Я молода и неопытна, но я искренне люблю вас… Прощайте, Казимир, ради Бога, будьте осторожны!
— Когда же мы с вами увидимся?
— Зачем?.. Теперь это ни к чему… Быть может, со временем, когда вы освободитесь от цепей, — и Анюта быстрыми шагами вышла из церкви.
«Эмма действительно находится под чьей-то таинственной властью, в этом она сама мне призналась… Кто управляет ею? К какой секте она принадлежит? Почему я не решаюсь расстаться с ней, несмотря на овладевшее мною сомнение? Неужели, я так сильно люблю ее?.. А эта невинная, любящая девочка?.. Разве возможно любить двух женщин одновременно?»
Все эти вопросы с быстротой молнии промелькнули в голове Ядевского, но не привели ни к какому решению. Его несло с необыкновенной силой, но куда? — этого он и сам не знал. С одной стороны, солнечный свет в образе чистой, невинной девушки, с другой — непроницаемый мрак и дивная красота Эммы Малютиной…
Час спустя Рахиль уже донесла Эмме об этом свидании в церкви.
— Уверена ли ты в том, что это был Ядевский? — спросила Эмма.
— Уверена, я даже слышала их разговор.
— О чем же они говорили?
— О вас, барышня. Она его предостерегала, но он ей не поверил.
— Не объяснялись ли они друг другу в любви?
— Нет. На прощание поручик спросил у барышни, когда они увидятся, а та отвечала ему: «Зачем? Теперь это ни к чему».
— Хорошо. Ступай домой.
По уходе еврейки Эмма написала два письма: одно — графу Солтыку, подписанное ее именем, другое — Ядевскому, измененным почерком и без подписи. Она приглашала обоих приехать в оперу. Первое было послано с Борисом, второе отнес лавочник-еврей.
Граф явился в театр еще до начала спектакля и стоял на лестнице, ожидая приезда красавицы, покорившей его гордое сердце. Наконец появилась и она в сопровождении своей мнимой тетушки в старомодном, впрочем, очень приличном костюме. Солтык вежливо поклонился Эмме, пожирая ее своим страстным взором, а она только кивнула ему и молча прошла мимо.
Казимир, сидя в партере, видел, как она вошла в ложу и тотчас же обратила на себя внимание публики. Простой, но изящный наряд как нельзя лучше гармонировал с ее величественной красотой. Она спустила с плеч мантилью и гордым, равнодушным взглядом окинула зал.
«Где она выучилась одеваться с таким вкусом? Знаю, что в Париже она не бывала», — глядя на нее, думал Солтык.
Во время первого антракта Казимир хотел было пойти в ложу Эммы, но граф опередил его. Кровь так и закипела в жилах пылкого юноши, когда он увидел, с какой приветливой улыбкой красавица встретила его соперника.
«Что со мной? — мысленно спрашивал он себя. — Неужели это ревность?»
Самые мрачные мысли проносились у него в голове, волнение возрастало с каждой минутой, он задыхался. Вне себя от бешенства он вышел из зала, чтобы освежиться, а возвратясь, стал у колонны, поджидая, когда выйдет Солтык, но — увы! — граф так увлекся разговором, что откланялся только после второго действия, и Казимир тотчас же занял его место.
— Почему ты так опоздал? — спросила Эмма, не замечая его волнения. — Разве ты не получил моей записки?
— Я получил анонимное письмо… Вот оно…
— Не сердись, это была шутка! Мне хотелось поразить тебя моим нарядом и вскружить тебе голову.
— Я здесь с самого начала оперы.
— Неужели? А я тебя и не заметила.
Ядевский устремил на нее взгляд полный укоризны, но тем не менее страстно поцеловал ее руку. А она мысленно торжествовала, сознавая, что сердце его всецело принадлежит ей.
XXVIII. Путь в царствие небесное
Смелая, хладнокровная, невозмутимая Эмма Малютина слегка вздрогнула, когда Борис подал ей визитную карточку патера Глинского, до такой степени неожиданным был этот визит. Однако, она быстро овладела собой и сказала:
— Просите.
Хитрый иезуит вошел в гостиную с самой сладкой улыбкой. Хозяйка легким движением руки указала ему место на диване и с сознанием собственного достоинства устремила на него вопрошающий взгляд.
— Извините меня… Я, кажется, побеспокоил вас не вовремя, — начал патер Глинский, — но причина моего визита так важна, — я бы даже сказал, священна, — что я отчасти имею право на ваше снисхождение… Речь идет о счастье моего дорогого графа… Я воспитывал его и люблю, как сына…
Наступила довольно продолжительная пауза. Иезуит надеялся, что Эмма поможет ему каким-нибудь вопросом или замечанием, но она слушала его с таким непритворным равнодушием, словно хотела сказать: «Какое мне дело до твоего графа». Патер растерянно потирал руки и расправлял складочки на своем рукаве. Наконец он решился прервать это затянувшееся молчание и сказал:
— Я полагаю, сударыня, что вы уже угадали причину моего визита?
— Вы ошибаетесь, я о ней даже не подозреваю, — ответила девушка с таким неподдельным простодушием, что буквально поставила в тупик опытного дипломата ордена иезуитов.
— Я желал бы… Но, прежде всего, позвольте отдать вам должное, вы были восхитительны в костюме султанши.
