Эммануэль Арсан - Эммануэль
– И часто вы это делаете?
– Очень часто.
Ей было совсем не стыдно признаваться в этом. Напротив. Ее муж даже одобрял эти занятия. Он сказал ей как-то, что не надо прятаться от него, когда она забавляется под душем, и ей очень понравилось предаваться этому детскому пороку у него на глазах.
– Значит, вам легко понять закон асимметрии, – заключил Марио.
– Ой, правда, я совсем о нем забыла. Я, признаться, не совсем улавливаю… Необычность – понятно, но при чем тут асимметрия…
– Тогда я снова прибегну к научным положениям. Для того, чтобы родиться, эротизму нужны те же условия, какие требуются для появления всякой жизни. Вас, должно быть, учили, что в создании клетки участвуют большие молекулы протеина. Так вот, эти молекулы весьма асимметричны. Не бывает высокоорганизованной материи, не бывает жизни, не бывает никакого прогресса без известного неравенства вначале. Это условие всякой эволюции, и эротизм подчиняется тем же законам. Жизнь и, следовательно, эротизм не терпят равновесия.
Марио перевел дух.
– Если же мы снова взглянем на эротизм с точки зрения искусства, мы увидим, что искусство должно быть не только незамкнутым, публичным, но и асимметричным. Например, число тех, кто занимается любовью, должно быть нечетным.
– О-о, – протянула Эммануэль, скорее заинтересованная, чем шокированная.
– Совершенно точно. Например, один – нечетное число. Тот, кто онанирует, есть и актер, и зритель одновременно. Оттого мастурбация эротична в высшей степени, она – шедевр искусства. Эротичен также и адюльтер – треугольник разрушает банальность пары. В паре нет эротичности вне присутствия третьего. А если его нет в действительности, пусть он присутствует в сознании одного из партнеров. Разве никогда в чьих-нибудь объятиях вас не посещал образ другого человека, которому вы тоже расточали ласки? Насколько слаще кажется вам твердая плоть вашего супруга, если в тог же миг перед вашими закрытыми глазами проходит видение берущего вас друга дома или мужа вашей подруги, или киногероя, или любовника времен вашей юности. Ответьте мне: нравится вам это? Бывает такое с вами?
Без секунды колебаний Эммануэль кивнула головой. Да, с ней такое бывало. Можно подумать, что Марио читает ее мысли, потому что в предшествующую ночь, когда она стонала и билась в объятиях Жана, в ее воображении ею овладевал Марио. И так же это было с Кристофером в день его приезда, с любовниками Арианы, которых она даже не знала, с братом Жана, когда она с ним познакомилась. А в последние недели ей виделись еще ее спутники по ночному полету, особенно греческая статуя. Все эти образы встали сейчас перед ее мысленным взором так отчетливо, что она боялась пошевельнуться, слушая слова Марио.
– Но надо вам заметить, что если оба партнера будут думать о третьем, нечетность исчезнет. Пусть думает о нем только один, а другой должен отдавать себя без остатка, со всем пылом, со всей своей мощью. Избегайте четности!
Марио сцепил руки, как бы изображая пару, и сразу же разомкнул их.
– Ну, разумеется, реальность всегда лучше воображения: наблюдатель во плоти всегда лучше воображаемого наблюдателя. Самое естественное положение для любовника – место посреди пары.
На этот раз Эммануэль решила, что максимы Марио чересчур смелы и не отдают хорошим вкусом. Молчание показалось ей самым элегантным способом дать ему это почувствовать. Но молчание не произвело никакого впечатления. Он продолжал и пошел еще дальше.
– Но истинный артист всегда стремится к тому, чтобы зрителей было как можно больше.
Эммануэль подумала, что дело начинает отдавать фарсом.
– Иначе говоря, – сухо заметила она, – нет эротизма без эксгибиционизма.
– Фу, – фыркнул Марио. – Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать этим словом. Но я знаю, что, к примеру, заниматься любовью среди ночи, на улице, где можно встретить иногда прохожих – значит стимулировать дух.
– А почему же тогда не средь бела дня, на площади, полной народу?
Ирония лишь слегка прикрывала заинтересованность Эммануэль.
– Потому что эротизм – подлинный эротизм, эротизм высокой марки – как и всякое искусство, всегда элитарен и избегает толпы. Ему чужды давка, шум, ярмарочные фонари, любая вульгарность. Ему нужны малочисленность, беспечность, пышность, декор. У него есть условности, как в театре.
Эммануэль размышляет, ей уже не кажется это фарсом. И с воодушевлением, ей самой не совсем понятным, признается:
– Думаю, что я смогла бы это сделать.
– Заниматься любовью на улице перед несколькими внимательными наблюдателями?
– Да.
– Потому что вы вообще любите заниматься любовью или из удовольствия проделать это все публично?
– Думаю, что скорее по второй причине.
– А если вас попросят притвориться? Если мужчина, только чтобы шокировать публику, будет делать вид, что он вас берет, вы будете довольны?
– Нет, – отрезала Эммануэль. – Что же в этом хорошего?
Ей хотелось любви сейчас же. Ей хотелось, чтобы Марио взял ее немедленно или хотя бы пусть он смотрит, как она будет успокаивать себя сама. Она не знала точно, чего ей больше хочется…
И сказала, стараясь, чтобы было ясно, что она говорит и о настоящей минуте:
– Я ведь хочу и физического наслаждения.
– «Много наслаждаться», не так ли? Я понимаю…
– Конечно, почему бы и нет, – она начинала злиться, – Что тут плохого?
Едва уловимая усмешка, которую она отметила в последних фразах Марио, казалась ей невыносимой.
Он медленно покачал головой.
– Здесь есть плохое. – И, выждав немного, провозгласил: «Камень преткновения в постижении эротизма – чувственность».
– О, Марио, вы утомительны!
– И я вам надоел?
– Нет, но вы слишком любите парадоксы.
– Здесь нет парадокса. Вы, конечно, знаете, что такое энтропия?
– Угу, – пробормотала Эммануэль, тщетно пытаясь восстановить в памяти туманные формулировки.
– Ну вот, энтропия – это, говоря в общих чертах, истощение, падение энергии. Она грозит эротизму так же, как и всему в подлунном мире. Но у эротизма специфическая форма энтропии, она называется насыщением чувств. Утоленное сладострастие – мертвое сладострастие. Помните очень точные слова Дон Жуана:
«Все, что не приводит меня в восторг, убивает меня»? Это то, о чем я говорил, упоминая равновесие. В любую минуту каждому из нас грозит утоление желаний. Оно грозит выставленным напоказ счастьем, сытостью, от которой рукой подать до вечного сна. Счастливый брак, герои нежно целуются перед алтарем, и на экране появляется слово «КОНЕЦ». У хэппи-энда очень мрачные перспективы. И единственная защита против подобной энтропии в том, чтобы отказаться от соблазна утоления, никогда не принимать наслаждения, если нет уверенности, что будешь наслаждаться и дальше. Я скажу более определенно – надо быть уверенным, что после оргазма можешь снова прийти в возбуждение.
