Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К.

— Это борьба между сердцем и разумом, — шепчу я, и когда я это делаю, он смотрит на меня.

Я вижу, как его лицо сжимается от горечи, чувство наполняет комнату, и ему требуется некоторое время, чтобы снова заговорить. Его слова пропитаны стыдом.

— С тобой все в порядке?

Когда я не отвечаю ему, он выдыхает:

— Это глупый вопрос.

— Деклан...

— Мне очень жаль. То, что я сделал... Это не было...

— Остановись! — говорю я ему, когда его голос начинает ломаться.

— Что с тобой случилось в детстве? — Его руки сжимаются, когда он борется со своими нарастающими эмоциями. — Это, бл*дь, ломает меня.

— Не делай этого.

Но он даже не замечает моих слов, и продолжает:

— И потом, что я сделал с тобой... Я не знаю, как потерял контроль. Увидев тебя в этой комнате... Это все должно было быть нашим. Ты даже не знаешь, как сильно я этого хотел. Как я хотел забрать тебя от мужа, я думал...

Он позволяет своим словам дрейфовать, и я хочу плакать, но не могу. Я знаю, что он не хочет видеть мои слезы, поэтому сдерживаю себя, но внутри я погибаю. Сидеть здесь и слушать его слова, скрывая собственные крики, это ужасно. Этот человек очень дисциплинирован и имеет большой авторитет, поэтому тяжело слышать, что он разбит и настолько уязвим, это разрушает меня.

— Как я могу пережить обман такого масштаба? — в конце концов, спрашивает он.

— Если бы я знала. Я хотела бы вернуться. Но я не могу. Я даже не знаю, как это все объяснить. Я хочу быть честной. Я хочу, чтобы ты знал настоящую меня, чтобы знал правду, но это так тяжело. Поскольку истина настолько груба и искажена, ты, вероятно, даже не поверил бы этому, потому что люди не хотят верить, что жизнь может быть настолько ужасающей. Я испорченный человек. Я знаю это. Я не знаю, что значит быть здравомыслящим человеком, но ты заставляешь меня желать узнать это. Ты заставляешь меня желать попробовать.

— Его глаза были открыты, — говорит он неожиданно, и я смущена тем, что он имеет в виду, но затем добавляет: — После того, как я застрелил его. Я видел твои фотографии на его столе. Я собрал их вместе с досье, и когда я посмотрел на окровавленное тело Беннетта, его глаза были все ещё открыты.

Он говорит это, и я помню, что глаза Пика были такими же. Я никогда не забуду, как призрачно они выглядели.

— Он знал, кто ты.

— Знаю, — говорю я. — Я слышала его в больнице. Он следил за мной. Он знал, что мы были вместе.

Затем он встаёт, подходит к кровати и садится рядом со мной. Он не трогает меня, хотя я бы хотела, чтобы он это сделал.

— Я причинил тебе сегодня боль.

— Я в порядке, — шепчу я.

Затем он смотрит вниз на костяшки моих пальцев, которые обмотаны пластырем.

— Разбитое зеркало говорит обратное.

— Дурные воспоминания.

— Как часто это случалось? — спрашивает он едва слышным шёпотом. Как будто он боится, что его слова разрушат меня, и в первый раз за долгое время я чувствую, что они, возможно, могли бы. Что я не так сильна, как раньше.

Я киваю ему, но ему этого мало, он убеждает:

— Мне нужно, чтобы ты мне рассказала.

Я колеблюсь, облизывая губы, желая отдать ему правду, о которой он просит, но в то же время боюсь этого.

— Скажи мне, Нина.

— Пожалуйста... Не называй меня так.

— Прости, — говорит он, отводя взгляд от меня. — Это все, что я знаю о тебе.

— Посмотри на меня. — Он выполняет мою просьбу. — Это я. Это то, что я хочу, чтобы ты знал.

— Элизабет, — бормочет он.

Я киваю, утверждая:

— Да... Элизабет.

— Скажи мне тогда, Элизабет. Потому что мне нужно узнать тебя, чтобы понять.

— Хорошо, — отвечаю я. — Это случалось часто. Это было грязно, грубо и...

— Что он сделал с тобой?

Я с трудом сглатываю, боясь произнести эти слова. Мои руки нервно ерзают, и когда Деклан видит это, он накрывает их своими.

— Я никому не говорила, — признаюсь я. — Только Пик знал, он был там. Мне не нужно было говорить ни слова, потому что он все это видел.

— Я же рассказывал про маму, помнишь?

— Конечно, я помню.

— Я открыл тебе то, о чем я никогда никому не говорил. Я дал тебе эту часть меня. Кусок, который меня смущает и стыдит.

Я помню, как видела его слезы, когда он рассказывал мне, как он прятался под кроватью, пока наблюдал, как мужчина стреляет в голову его матери. Выстрел, который убил её. Он считает себя слабаком и трусом — это те слова, которые он использовал. Он сделал себя уязвимым для меня, поэтому я дам ему то, что он просит, то, что я никогда никому не давала.

— Это началось с моего десятого дня рождения, когда он заставил Пика заняться со мной сексом. Он отвёл нас в подвал. На полу лежал грязный матрац. Он наблюдал за нами, пока сидел в кресле и дрочил. Большую часть времени он вставал, чтобы кончить либо на Пика, либо на меня.

После этих слов у меня перехватило дыхание, и я уже чувствую, как волна тошноты нахлынула на меня.

— Мы бывали в подвале по четыре раза в неделю. Через пару лет это изменилось, и Карл начал прикасаться ко мне.

Я останавливаюсь и опускаю голову. Я не могу больше смотреть на Деклана. Я чувствую, что грязь ползёт по моей коже. Слезы жгут мои глаза, когда я стараюсь держать их в себе, но они все равно подступают.

— Не отводи от меня взгляда, — говорит он, подтягивая мой подбородок к себе.

Подняв голову с закрытыми глазами, я говорю:

— Это унизительно.

— Мне все равно. Я не хочу, чтобы ты скрывала это от меня. Посмотри на меня и доверься мне, чтобы дать мне эту правду.

Я так и делаю. Я открываю глаза, и пока слезы продолжают капать из моих глаз и с моего подбородка, я рассказываю ему всё, что произошло в этом подвале. Как Карл насиловал, унижал меня, мочился на меня, избивал и порол меня. Как он кончил мне на лицо и смеялся надо мной, пока он вытирал его пальцем и заставлял меня лизать его. Когда он мочился на матрац и вжимал меня лицом в него, заставлял поглаживать его задницу, пока он похлопывал себя. Ему не потребовалось много времени, чтобы он превратил меня в машину, потому что это то, чем я должна была стать, для того чтобы выжить.

Я рыдаю, когда даю ему эту больную часть себя и объясняю, почему я начала заниматься сексом с Пиком. Объяснила, как это успокаивало меня и обеспечивало бегство для меня. Я разрывала себя на куски, и пусть гниль упадёт на колени Деклана, когда я раскрою ему своё извращённое детство.

Он слушает, не перебивая, лишь побуждая меня продолжать. Его глаза полны недоверия и жалости, и я знаю, что он никогда не будет смотреть на меня как прежде. Теперь он знает реальность моего жалкого существования. Никчёмность моего тела, на которое он смотрел с восхищением и обожанием. Он называл меня идеальной, красивой и безупречной.

Но теперь он знает правду.

Это тело никогда не должно было быть ценным для него. Для любого было бы глупо ценить эту кучу дерьма. Это просто оболочка — воображаемая упаковка, которая скрывает всё то, из чего я сделана... Из сточных вод.

— Почему ты ничего не рассказала?

— Потому что мне было страшно, что я могу потерять Пика. Я боялась идти в другой жестокий дом и остаться одной. Пик был всем, что у меня было, я не хотела остаться без него, — пытаюсь я объяснить.

— Он использовал тебя.

— Кто? Пик?

— Да. Если бы он любил тебя, как ты утверждаешь, он бы отправил тебя за помощью, отправил в безопасное место.

Качая головой, я отрицаю:

— Это бы не сработало. И он действительно любил меня. Он отдал мне всю свою жизнь. Я всегда была в безопасности с ним.

Деклан сглатывает, его челюсть дергается, и я говорю ему:

— Ты никогда не изменишь моё мнение о Пике. Я не жду, что ты поймёшь, но мы были просто детьми. Мы сделали все возможное, чтобы выжить. Веришь ли ты, что это правильно или неправильно, что сделано, то сделано, и уже ничего не изменить.

— Хотел бы я забрать это.

— Ты не можешь, — говорю я слабо. — Точно так же, как я не могу избавить от боли твою жизнь. Я хочу. Я хочу быть сильнее, чем ты знаешь.