Отем Грей - Опустошение (ЛП)

— Позволь мне, — он опустился на колени, по пути стягивая мягкую материю вниз по ногам и покрывая мои бедра и ноги легкими поцелуями. Затем спустился еще ниже, и поцеловал пальчики на ногах. Снова посмотрел на татуировку, которая теперь была полностью видна.

Он прижался губами к пупку, скользя языком сначала по краю тату, а затем переместился к ее центру. Тяжело дыша, я опустила руки вниз и зарылась пальцами в его волосы, легонько потянув их. Когда он прикоснулся языком к шраму, я вздрогнула и плотно закрыла глаза. Я не хотела, чтобы он заметил, как эта ласка повлияла на меня.

Его рот дарил боль и наслаждение, убивал и воскрешал меня. Я пропала.

Отстранившись от меня, он встал на ноги, взял за руку и повел к старинной кушетке, оббитой красным бархатом. Я села на нее и неуверенно на него посмотрела.

— Ложись, — Беззаботный Ремингтон снова исчез. Передо мной стоял Ремингтон, который приводил меня в исступление во время нашего ужина. Контролирующий каждое движение.

— Как ты относишься к расширению границ допустимого, Селена?

Я нахмурилась.

— Границ?

Он провел костяшками пальцев вниз по моей щеке, в его глазах светилась нежность.

— Ты когда-нибудь делала что-нибудь, выходящее за рамки привычного?

Я понятия не имела, что он имеет в виду. Если он имел в виду секс, то мы с Джеймсом занимались только классическим сексом. В миссионерской позе или же он брал меня сзади.

— Если я сделаю что-то, что тебе не понравится, ты мне скажешь, хорошо?

Я кивнула и наблюдала, как он направился в сторону встроенных шкафов в правой части комнаты, предвкушение и желание бурлили внутри меня. А еще страх. Мысленно я вернулась к сегодняшнему инциденту и разговору между нами ранее. Положив голову на мягкую поверхность кушетки, я уставилась на квадратные плитки на потолке, пока мысли бешено скакали в моей голове.

— Селена? — я повернула голову набок и увидела Ремингтона с длинным красным шелковым шарфом в руках. — Куда ты убегала?

Я покачала головой и отпустила прикушенную зубами губу.

— Ты слишком много думаешь, а сейчас я не хочу, чтобы ты задумывалась о чем-либо. Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной. Испытала это вместе со мной, хорошо?

Я тяжело вздохнула.

— Не уверена, что сегодня подходящий день, чтобы рисовать меня. Я слишком рассеянна.

— Ну, я как раз собираюсь позаботиться об этом.

Его плечи напряглись, когда он снова опустился на колени и сжал мои бедра.

— Разведи ноги в стороны, Селена.

— Что?

В ответ он просто вызывающе приподнял бровь.

— Я хочу убедиться, что единственное, о чем ты будешь думать сейчас, это ты, я и эта комната.

Его глаза еще больше потемнели, грудь поднималась и опадала из-за частых вдохов. Он положил руки мне на бедра, одной ладонью скользнув между ними, а другой по животу. Мне очень нравится, что его так возбуждают мои полноватые бедра и далеко не плоский животик.

— Иисусе, ты такая красивая, откройся мне. Я умираю от желания трахнуть тебя прямо сейчас, Селена. Уверен, если возьму тебя, то не смогу остановиться пока мы оба не будем полностью измождены. Но даже тогда я буду хотеть быть в тебе всегда. А пока ограничусь тем, что буду трахать тебя языком и сделаю все возможное и невозможное, чтобы ты не забыла этого никогда. Разведи ножки, ma belle.

Как будто загипнотизированная его темным, полным желания взглядом, я задрожала и покорно раздвинула ноги. Его взгляд переключился на средоточие моих бедер, и в его горле зародился стон.

— Vous etês belle (фр. Ты красивая), — пробормотал он, склоняя свою голову с темными волнистыми волосами между моих ног и прижимаясь губами к внутренней стороне бедра. Я ожидала прикосновение его губ к моей коже, но все равно возбудилась от их мягкости, от того, насколько интимным было само действие.

Все мысли растворились, и я сжалась в ожидании, пока его теплое дыхание ласкало меня. Его губы прижались к моей киске, он медленно целовал и лизал меня, до тех пор, пока я не начала извиваться на кушетке. Затем раздвинул пальцами складочки, продолжая лизать меня, цепляя языком особенно чувствительный комочек нервов. Я выгнула спину и застонала. Он заворчал, выражая явное удовлетворение и обхватив губами клитор, посасывал, чередуя быстрый и медленный темп. Затем проскользнул пальцем внутрь и продолжил работать языком. Я больше не могла выносить это.

— Ремингтон, я… я кончаю!

— Черт, Селена, я без ума от твоего вкуса, — его руки обхватили мою попку, притягивая еще ближе к его рту, продолжая свою пытку. Он одобрительно заворчал, и этот звук отозвался дрожью в моем клиторе.

— О, Боже! — оргазм был таким сильным, что я была не в состоянии сделать вдох. Я ощущала себя так, будто оседлала бесконечную волну удовольствия.

Когда я пришла в себя, Ремингтон лежал возле меня, опираясь локтем на кушетку и устроив голову на руке. Он наклонился и поцеловал меня. Ощутив свой вкус на его языке, я застонала.

— Вот теперь у тебя такой вид, который я хотел видеть, — он ласково провел костяшками пальцев по моему подбородку. — В следующий раз ты кончишь, когда мой член будет глубоко в тебе, ma belle.

Он поцеловал меня в губы, встал и, несколько секунд спустя, расположил меня на кушетке так, как ему хотелось. Мои пальцы жгло от желания прикоснуться к нему, и я поерзала, чувствуя, что горю, словно в огне. Когда я уже больше не могла выносить это, я вытащила руку из-под головы, схватилась за петли на его джинсах и дернула на себя. Я хотела его. Я хотела, чтобы его твердое тело плотно прижималось к моему, чтобы его горячая кожа обжигала мою.

Захваченный врасплох, он почти повалился на меня, но быстро выставил руки и уперся ими по обе стороны от моей головы.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — я скользнула ладошкой вниз к выпуклости на его джинсах. Он втянул воздух и закрыл глаза, будто ему было больно. — Ну же, Ремингтон, всего пару минут.

— Проклятье, Селена. Если ты продолжишь делать это, я могу не сдержаться и буду трахать тебя, пока мы оба не потеряем сознание, — он впился в мой рот, пососал нижнюю губу и нежно прикусил ее. Затем прижался ко мне бедрами, посылая жар в средоточие моих бедер. Я только что испытала оргазм, но сейчас почувствовала, как во мне зарождается еще один.

— Да, вот так…

— Иисусе, — простонал он и грубо поцеловал меня. Затем отстранился, поправил джинсы на промежности и провел пальцем по внутренней стороне моего бедра.

— Сначала позволь мне нарисовать тебя, а затем я покажу, как прикасаться ко мне. Грубо, нежно, по-всякому, — это его «по-всякому» прозвучало так, будто это будет один из семи смертных грехов. И, черт возьми, я была в настроении согрешить.