Цвет греха. Алый
— Знаешь, ты очень похожа на свою мать. Её давно нет, но когда я смотрю на тебя, вижу её в твоих глазах, ангел мой, — сжимает мои плечи крепче. — Она была удивительной женщиной. Очень доброй, и одновременно с тем храброй и сострадательной. У неё было большое чистое сердце. Не такое, как у меня. В своей жизни я делал разные вещи. Всё, что я имею, не благодетелью нажито. Не всем из того, что я делал в своей жизни, я могу действительно гордиться. Но твоя мать, она — совсем, как ты. Вы слишком похожи, — делает паузу, а объятия приобретают болезненный оттенок. — Твоя мать была хрупкой, слишком хрупкой. Такие хрупкие создания не выживают в этом мире, если их не беречь. Видимо, я недостаточно хорошо справился, раз её больше нет с нами. Этот мир слишком жесток. Для таких, как вы.
На мои глаза наворачиваются слёзы. И уже я сама цепляюсь за плечи родителя, хватаясь, как за спасательный круг утопающий в поиске спасения. Он редко вспоминает эту часть нашего общего прошлого. Я сама почти не помню ту, что дала мне жизнь. Услышать что-либо про неё — очень ценно, всегда задевает за живое. Тем сложнее взять себя в руки и слушать дальше.
— Моя обязанность — заботиться о том, чтобы ты была в порядке. Я должен быть уверен, что ты будешь в порядке, понимаешь, Эва? — перехватывает за плечи иначе, отстраняется и слегка встряхивает меня. — Даже после того, как я сам уже не смогу заботиться о тебе, — добавляет негромко. — Особенно, в этом случае, — выделяет. — Ты не должна остаться одна. Никогда. Именно поэтому, пожалуйста, сделай, как я прошу. После того, как ты выйдешь замуж, в твоей жизни будет тот, кто сможет позаботиться о тебе. Ты не обязана любить его или боготворить, это будет взаимовыгодный брак. Просто живи дальше, ангел мой…
Мои слёзы не высыхают. Я цепляюсь за мужские плечи до судорог в пальцах. Хотя, честно, стараюсь не рыдать, как маленькая девчонка, и быть взаимной его откровению.
— Всё обстоит настолько плохо? — произношу, горько улыбаясь. — Ты поэтому хочешь снова отправить меня за границу, да? — переосмысливаю заново увиденный мной ранее своеобразный список кандидатов. — Чтобы уберечь. Чтобы меня не было рядом с тобой. На случай, если ты не справишься с тем, что происходит.
Ещё было бы неплохо знать, что именно происходит, но до этого я не дохожу. Отец виновато кивает и старается выдавить из себя приободряющую улыбку. Он собирается добавить что-то ещё, уже словесно, но всё перекрывает жуткий грохот. Где-то снаружи. Словно взрывается что-то. Даже стены дома содрогаются. Следом раздаются чьи-то крики. И если лично я теряюсь, пока мой разум переполняет тревога, то на лице родителя отпечатывается лишь мрачная решимость. Он спешно поднимается на ноги, подходит к окну и отодвигает портьеру, вглядываясь в то, что происходит снаружи. Замирает в таком положении на несколько секунд.
— Твою ж мать… — ругается по итогу, отшатываясь назад.
Порывистым жестом задергивает ткань в прежнее положение. Разворачивается ко мне:
— К окну не подходи. В коридор тоже не выходи одна. Пришлю за тобой Марию. Дождись её здесь, — командует, прежде чем направиться на выход из кабинета.
Не медлит. Запинается лишь раз, на ровном месте, бросив косой взгляд на вытащенные из конверта фотографии мужчин:
— Это заберешь с собой, — добавляет скупо.
Не спорю.
После моего просмотра, они валяются по всему столу и создают беспорядок, поэтому, едва остаюсь одна, первым делом в самом деле собираю их.
И жду…
Хорошо, испытывать свою выдержку долго не приходится. Появляется та, кого я жду.
— Ты здесь… — выдыхает с заметным облегчением экономка.
“Где ж мне еще быть?” — мелькает мысль, которую я оставляю при себе. Вслух произношу иное:
— Что происходит?
Обычно румяная и улыбчивая Мария выглядит бледной и встревоженной. В её руках битком набитый саквояж, который она ставит на стол передо мной. Замок не застёгнут, и одного беглого взгляда вполне хватает, чтобы определить содержимое. Вещи — мои. Не только одежда сложена в этой дорожной сумке. Портмоне, телефон, паспорт и прочие документы, которые перекрывают увесистые пачки купюр крупного номинала в разной валюте.
— По дороге объясню. Нужно уезжать отсюда, — не спешит делиться ответами женщина, хватая меня за локоть.
Свободной рукой она забрасывает в саквояж конверт, полчаса назад вручённый мне отцом, также ловко закрывает молнию.
— А как же папа? — протестую против такого самоуправства, перехватывая её запястье, не собираясь так легко поддаваться.
На женском лице проступает досада.
— Он внизу, — сознаётся она неохотно. — Встречает… гостей.
Пауза в её речи слишком красноречива.
— И что за гости такие? — напрягаюсь.
Всё остальное напрягает ничуть не меньше. Например, восемь вооружённых мужчин, ожидающих нас в коридоре, которых я замечаю, когда Мария всё же вытаскивает меня за собой из кабинета. Они живой стеной перекрывают собой путь в основную часть дома, и мы поворачиваем к лестнице, которой пользуются в основном служащие, когда стараются быть неприметными.
— Они нас проводят. В целях безопасности, — поясняет на моё немое недоумение Мария, после чего опять тащит за собой.
