Ты будешь моей (СИ) - Победа Виктория

Так прошла неделя. За ней другая.

Одним из вечеров, вернувшись домой, он сухо сообщил, что отвезет меня в клинику на полное обследование, просто поставил перед фактом, а на следующее утро, собрав небольшую сумку с моими вещами, молча отвез в центр.

— Лара, вы меня слушаете?

— Да, простите, я все слышала, — сказано это было без особого энтузиазма, как-то все равно было.

Ничего не хотелось. Матвей не появлялся с тех самых пор, как привез меня в центр. Писал только. Ничего лишнего, лишь справлялся, все ли в порядке. Хотелось кричать, потому что не все в порядке, от боли и неведения в пору было лезть на стену, но каждый раз пересиливая себя, я писала короткое «да», на которое не получала ответ. А что, собственно, отвечать. Мы все друг другу сказали.

— Вас отвезут в палату, сегодня мы вас выпишем, Матвея Александровича я предупредил.

А надо ли меня выписывать? Нужно ли снова забирать в тот дом, когда все рушится, словно карточный домик. Рушится, потому что я позволила себе слабость, снова. Потому что позволила себе очередную истерику, которая, должно быть, стала последней каплей. Для него. Для нас…

Пустая палата встретила меня гробовой тишиной, а ведь все могло быть иначе. Мне лишь нужно было промолчать, а не накидываться с вопросами и обвинениями.

За собственными размышлениями не сразу заметила, что в палате я больше не одна. У двери стоял Матвей.

— Привет, — поджав губы, подняла на него взгляд. Ответа не последовало. Мужчина буравил меня взглядом, рассматривал, словно видел впервые, с ноткой презрения во взгляде. Или мне показалось?  Легкая усмешка на губах, слегка выгнутая бровь. Он стоял, опираясь плечом о дверной косяк и молчал. Что-то странное было в его позе, мимике, взгляде. Что-то чужое. Будто он это и одновременно не он. Так не бывает. А после пришла догадка, совершенно безумная и невероятная. — Кто…кто вы?

— Кто? — он удивился, но я знала, я просто уверенна была, что стоявший передо мной человек — не Матвей. И пусть похожи они были, как две капли воды, не он это, я чувствовала.

— Вы не Матвей. Кто вы? — ответ был очевиден, но в тот момент ничего кроме идиотских вопросов на ум не приходило.

— Ну надо же, интересно, — покачав головой, мужчина оторвался от дверного косяка и проследовал внутрь. Чем ближе он подходил, тем больше я убеждалась в своей правоте. — Меня зовут Кирилл Авдеев, — подвинув стул и усевшись напротив меня, ответил мужчина.

Сомнений не оставалось, передо мной сидел брат-близнец Матвея, о котором я знать ничего не знала. И настроен он был совсем недоброжелательно. Взгляд сквозил ненавистью и презрением. По играющим желвакам и поджатым губам было понятно — ничего хорошего от этого визита ждать не стоило.

— Что вам нужно? — так странно было смотреть на знакомое лицо, лицо, которое видел каждый день вот уже несколько месяцев, лицо, ставшее самым родным на свете, и понимать, что перед тобой совершенно незнакомый, чужой человек.

— Мне нужно, чтобы вы оставили моего брата в покое, — холодно, жестко, чеканя каждое слово. Нет, он совершенно не был похож на моего Матвея.

— Я не понимаю, о чем вы, — ладони самопроизвольно сжались в кулаки, ногти до боли впились в кожу. Изо всех сил я старалась вернуть себе самообладание, которое никак не хотело возвращаться. Голос дрожал, в носу защипало. И когда ты, Лара, успела стать такой размазней? Где так стерва, которую ты так успешно взращивала столько лет? Где та броня, которой ты успела обрасти? Куда все делось? И почему сейчас, сидя перед совершенно чужим человеком, я едва сдерживаю слезы?

—Не понимаете? — хмыкнул. — Я объясню. С вашим появлением в жизни брата все перевернулось вверх дном. Я перестал его узнавать. То, что он творит, не поддается логике. Из-за вас, Лара, он отказался от всего, что у него было. На все наплевал, на бизнес, на семью. Не говоря уже о том, что он влез в бандитские разборки, разгребать которые предстоит всей семье и опять же виной тому вы. Вы — причина всех его бед.

— Я... — мне так и не удалось сдержать слезы. Каждое слово мужчины отдавалось тупой болью в грудной клетке. Нужно было что-то сказать, ответить, а я не могла. Я ведь не знала, ничего не знала. Не спрашивала даже, а стоило. И когда фамилию насильников услышала, ничего не сделала. Только скандал закатила. Дура. Какая же ты дура, Лара.

— Прекратите, я не Матвей, на бабские слезы не ведусь, — он говорил так грубо, так высокомерно, будто я и не человек вовсе, так, грязь под его начищенными до блеска туфлями.

И смотрел также, как на ничтожество. И имел на это полное право. Потому что прав был, потому что знал то, чего я не знала. Потому что его брат по моей вине оказался в этой идиотской ситуации. Потому что из-за меня ему теперь грозила опасность. — Я все понимаю, вы вся такая несчастная и тут появляется он — принц на белом коне. Эдакий рыцарь, решающий все ваши проблемы и мстящий обидчикам, а бонусом внушительный счет в банке…

— Да как вы смеете, — перебила, понимая, к чему он клонит. — Я ничего не знала.

— Не знали? — снова эта мерзкая усмешка. — Или не хотели знать? В общем-то это уже неважно, теперь у него ничего нет, ничего кроме дома и машины. Гол, как сокол. Ловить вам здесь больше нечего, поэтому я настойчиво прошу оставить моего брата в покое, пока все еще можно исправить. Найдите себе другую жертву. С вашей мордашкой, уверен, проблем не будет.

— Как вы можете…— голос дрожал, слезы текли по щекам, заливая тонкую футболку. Я была виновата, потому что позволила себе слабость. Не настояла. Не оттолкнула. Захотела немного счастья для себя, так эгоистично и до безобразия просто. И сейчас, сидя перед мужчиной, так похожим на моего Матвея, я понимала, как сильно напортачила. Скольким людям принесла ненужные переживания. — Я ведь люблю его, — вырвалось против воли.

— Слабо верится,  —  язвительно. — Моему брату будет лучше без вас, — он говорил от уверенно, так надменно. Каждое слово сквозило неприязнью. Ранило в самое сердце и в тоже время будило все самое плохое. Темное.

— А вам не кажется, что решать не вам? — злость, обида, страх, все смешалось воедино. И пусть я понимала, что Кирилл прав, понимала, что его беспокойство за брата оправданно, но в тоже время он слишком далеко зашел. Зашел на чужую территорию, туда, где находилось личное. — Мы разберемся без вас, а теперь убирайтесь.

Он молчал, сканировал меня взглядом, а потом бросил мне на колени что-то тяжелое. Только сейчас я обратила внимание на то, что все это время мужчина держал в руках папку.

— Откройте, — приказным тоном.

Трясущимися руками открыла папку, перед глазами все плыло. Не сразу удалось понять, что передо мной история моей болезни четырехлетней давности. Я щурилась, старалась вчитываться, но информация никак не хотела усваиваться. Какие-то отдельные строчки, медицинские термины, результаты бесконечных обследований, через которые мне пришлось пройти. Макс тогда привез меня в клинику еле живую и абсолютно невменяемую. Помню, что потеряла много крови, что потом долгое время находилась в отделении гинекологии. Помню многочисленные анализы, сменяющих друг друга врачей. Мне было все равно, тогда я хотела умереть.

Я не слушала и не слышала. Всем занимался Макс. После выписки он возил меня в назначенный срок на профилактические осмотры, он говорил с врачами, от меня была лишь оболочка, я только молча сносила манипуляции врачей.

Истории болезни, результаты анализов, назначения — все прошло мимо меня, я только послушно кивала, глотала таблетки и терпела инъекции. И сейчас я словно снова оказалась в том состоянии, перед глазами черными обрывками мелькали части текста.

Воспаление... Инфекция... Спайки...Возможное вторичное бесплодие…

— Любите, говорите, а об этом он знает? — и снова этот обвинительный тон. И не было смысла сейчас оправдываться, говорить, что ничего не знала. Глупость. А я ведь ничего не знала, словно в трансе два года жила, как кукла, марионетка, которой было все равно. И потом было все равно.