Всегда Ты (СИ) - Летова Мария
Отец Благовых самый вежливый из всех людей. Если бы я не знала, кем он является, ни разу бы не усомнилась в его статусности. Но, несмотря на его общество очень располагает. Это особый дар. И он не для всех.
Совершенно точно, он уважаем в своей семье, но между ним и сыновьями есть некая дистанция. Не знаю, как объяснить. При нем они оба выражаются так, будто мы на ужине в доме Болконских. ОБА сына следят за языками, а он принимает это с иронией и спокойствием. Такая дань уважения отцу — это жизненная необходимость, потому что из ушей этого благородного мужчины определённо пошла бы кровь, услышь он своих сыновей, например, во время просмотра футбольного матча.
— Нуу…эээ… — тяну, заглядывая в его мудрые глаза, будто в поисках подсказок. Вот так просто сформировать мнение по вопросу, которым никогда не задавался, трудно. Собравшись с мыслями и откашлявшись, резюмирую. — По-моему…у них…макарономания…
Егор начинает откровенно ржать.
Сидящий рядом Паша глубоко вздыхает.
Олег Алексеевич глубокомысленно кивает, не сдерживая ползущий вверх уголок губ.
Мать Благовых смотрит строго в свою тарелку. Она ко мне никак не обращалась. Это всё как-то не очень хорошо. Сама я с ней вряд ли заговорю первая. Она не проронила ни слова за эти десять минут, и она напоминает мне Снежную Королеву. С этими её острыми чертами лица и холодной невозмутимостью. Чувствую в животе холодок, потому что она очень напоминает мне другую Королеву. Сраную Королеву Марину, кузину Паши, которая шесть лет назад ни разу со мной не заговорила, хотя мы часто пересекались из-за него в разных компаниях.
— МАКАРОНОМАНИЯ, млин… — бормочет Егор себе под нос, качая головой, а я смотрю на Пашу, сжимая в руках приборы.
В лучах яркого солнца его черты у меня как на ладони. Я вижу морщинки у него на лбу и одну рядом с правой бровью. Шесть лет назад их не было. Он действительно стал старше. И жёстче. Вижу лёгкую тёмную щетину на его щеках и ямочку от ветрянки у виска. Эта ямочка снова отсылает меня к параноидальным мыслям о моей Хромосомке.
Отвлекаюсь от них, когда Паша протягивает руку и заправляет мне за ухо прядь волос, задержав ладонь на моей щеке. В его взгляде я улавливаю нечто, от чего у меня в горле образуется ком. Там, за этими глазами созрела какая-то мысль. Прямо сейчас, когда он смотрит на меня, в его голове что-то происходит. Его взгляд пристальный и тягучий. Такой волнующий, как обжигающий горячий ветерок.
Мне так и хочется податься вперёд и коснуться его щеки своей. Будто я в силовом поле. Будто мы здесь одни.
Поднимаю руку, уронив столовый нож на скатерть, и касаюсь пальцами тыльной стороны его ладони. Глажу выступающую вену и накрываю его руку своей. Тихо спрашиваю, улыбнувшись только ему одному:
— А ты что думаешь об итальянской кухне?..
Он касается шершавой подушечкой большого пальца уголка моих губ и хрипловато говорит:
— Я о ней не думаю.
— О… — бормочу в ответ, поглощенная этими карими глазами. — Так можно было ответить?..
Наше волшебство и тишину столовой заполняет гогот Егора.
Губы Паши растягиваются в улыбке, являя белые ровные зубы. Он убирает руку от моего лица и подхватывает мою ладонь, сплетя наши пальцы. Кладёт этот замок на своё колено, совершенно не заботясь о том, что я не смогу есть одной рукой. Возможно, это потому, что в его тарелке, как и в моей, лежит несъедобная аутентичная лазанья, которая, на мой взгляд, является классической кислятиной.
Но, больше всего меня шокирует то, что он склоняет голову к моему лицу и оставляет нежный поцелуй в уголке моих губ. В том самом, которого секунду назад касался пальцем. Легонько трётся носом о мою щёку, награждая и её поцелуем. Выпрямляется, обращаясь к отцу:
— Устроишь мне встречу с Косиловым?
Я всё ещё глупо улыбаюсь, а розовые единороги щекочут затылок. Смотрю в свою тарелку рассеяно, слушая в пол уха. Все мои чувства сконцентрированы в моей ладони, потому что Паша выводит по её сердцевине неторопливые круги большим пальцем.
— Конечно, — кивает Олег Алексеевич. — Зачем тебе?
— Хочу Батутина подвинуть, — просто объясняет Паша, откидываясь на спинку стула и вытянув перед собой ноги.
Удивлённо вскидываю брови, глядя на него недоумённо. Подвинуть Президента ЦСКА? Это КАК?
— Твою мать! — стонет Егор, закатывая глаза.
— Следи за языком! — рычит его мать, сняв с себя печать молчания, и обращается к Паше, швырнув на стол салфетку. — Зачем так портить отношения с Батутиными?..
В этом вопросе двойное дно. Возможно, ей не совсем чхать на моё присутствие, иначе она спросила бы подругому.
— Лиля! — хмуро обрывает жену Олег Алексеевич. — Он знает, что делает.
— Мне наср…мне Батутин до одного места, — авторитарно поясняет Паша, глядя матери в глаза. — У него результаты отвратительные. На играх зал на две четверти пустой, американец с зарплатой под миллион в год сорок раз по кольцу ударил за сезон. Я подвинул бы его в любом случает, не сейчас, так через год.
— Один миллион…эммм…рублей? — уточняю я, не имея сил сдержаться.
Паша смотрит на меня и вздыхает.
— Рублями, КАтёнок, он жопу подтирает… — доходчиво объясняет мой интеллегентнейший из мужчин.
— Паша! Следи за языком!
Глава 24
Погрузившись в свои мысли, обрезаю ножницами лишние листики на персиковой пионовой розе и кладу её на стол, рядом с другими. Эти розы такие красивые, хочу, чтобы они постояли подольше.
Беру следующую и обрезаю корешок, потом проделываю то же самое с листиками.
Мы вернулись в Пашину квартиру пару часов назад. Пока я была в душе, за окном стемнело. Изучаю содержимое ящиков на огромной кухне, в поисках молотка для мяса. Как ни странно, но он находится в ящике со столовыми приборами. Странно, потому что кухня совершенно не укомплектована лишней утварью.
Это в очередной раз подтверждает мою догадку. Паша в этой квартире не жил. Мне кажется, этой сенсорной варочной панелью ни разу не пользовались, как и всем остальным. Кошусь на неё с подозрением, потому что я сама без инструкции вряд ли пойму как она вообще включается.
Расстилаю на длинном разделочном столе белое полотенце и начинаю отбивать корешки роз. Это рецепт моей мамы. С такой методикой они простоят больше недели как новенькие.
К разговору о мамах. У меня остался бередящий душу осадок после знакомства с матерью Паши. Я лишь единственный раз поймала на себе её взгляд. Холодный и изучающий. Как у натуралиста, препарирующего бабочку.
Я не сомневаюсь в том, что у них крепкая семья и эта женщина в ней — главный поборник семейных традиций и ценностей, которые она насаживает им всеми силами.
В субботу она запланировала пышное мероприятие в ресторане по случаю Пашиного тридцатидвухлетия. Там соберутся родственники и друзья, но я ни секунды не сомневаюсь в том, что этот праздник она делает больше для себя, чем для него. Судя по лицам мужчин, подобные вечеринки они терпят из-под палки, но её это не особо волнует. И ещё она хочет знать абсолютно всё о том, как они живут, что едят, где, блин, спят.
Я не знаю, хорошо это или плохо. Просто мои собственные родители никогда не были такими навязчивыми.
Чувствую покалывание в затылке и оборачиваюсь.
Через большой прямоугольный проем, отделяющий кухню от гостиной, за мной наблюдают внимательные карие глаза.
Рука с молотком зависла в воздухе, потому что я залипла.
Благов развалился на огромном кожаном диване, съехав по спинке и широко расставив ноги. На нём одни только шорты до колен. Его позолоченный торс в отсветах висящей на стене плазмы выглядит отлитым из бронзы.
Он спокойный и расслабленный. Скользит глазами по моим голым ногам, задерживается на моей попе, прикрытой короткими пижамными шортиками. Когда наши взгляды встречаются, роняю молоток, позабыв, зачем вообще его брала.
Благов подносит к губам тяжёлый бокал виски и делает глоток, не отрывая от меня глаз.
