Неджма - Ваниль
Лейла загрустила, и мне перестали нравиться эти места. Желание утешить девушку и горечь моих неутоленных мечтаний привели к тому, что нам перестало доставлять удовольствие пребывание в Ранжере, и мы решили уехать.
Мы отошли от побережья и направились в глубь материка. Лейла несколько раз оборачивалась, чтобы сохранить воспоминания о городе, который положил столько почестей к ее ногам, и о том, как море катит волны к берегу.
Я смотрела, как Лейла идет рядом со мной, угадывая в ее походке ту же тяжесть, что и в моем сердце. Подозревала она о моей слабости к незнакомцу?
Пейзаж резко изменился. Растительность стала реже, и песок расстилался до горизонта. Ни одной птицы. Ни одного влажно сверкающего листа. Бог, должно быть, проклял эту землю, открыв ее ветрам и штормам и не защитив ни одним кустиком. Только пустыней и тишиной.
Я подняла глаза к небу и откинула покрывало. Капельки потекли мне на лицо, и пот стекал до ягодиц. Я предположила, что Аллах наблюдает за тем, как мы идем с этой маленькой девственницей, будто два муравья, и пробурчала:
— О Боже! Ты мог бы устроить, чтобы я родилась в стране с более мягким климатом, тогда мне было бы легче носить покрывало.
Лейла удивленно посмотрела на меня. Она привыкла к тому, что я говорю о сексе, но то, что я без почтения обращаюсь к Богу, очевидно, ее шокировало.
Я объяснила ей, шагая дальше, что в моей родной Берберии сохраняется обычай говорить с Аллахом, который близок нам, как сосед. Пастухи призывают его так же, как зовут стадо, те, кто спотыкается, упрекают его в том, что он преградил им дорогу, пьяные доверяют Аллаху, ища дорогу, земледельцы бросают в него камни, когда не идет дождь, и женщины выходят на террасы, чтобы поговорить с ним на равных с помощью жестов, а иногда и ругательств. Мои двоюродные братья проводили время, представляя жилище Аллаха, в котором он должен встретить нас после смерти. Они населяли небо выдуманными персонажами, заглядывали в рай, чтобы прежде всего посмотреть на гурий, оставляя самых красивых для личного использования (причем недорого), наконец, описать черты Бога, его тщательно расчесанную бороду, тунику, сшитую маленькими ручками ангелов и фей, ноги, голые или в дешевых сандалиях, его лукавый смех и гнев такой силы, что он проливался подобно небесному дождю. Они видели, как Аллах стоит перед дверьми своего царства, рассматривая толпу верующих, которые дожидались в огромных очередях последнего испытания, Страшного суда, проходили по одному, любопытные и испуганные, восхищались Единым в окружении пророков, которые были призваны им в качестве советников, передававших его слова и приговоры, похвалы и упреки тем, кто изнывал от жары, которая могла заставить отказаться от Эдема!
— Как говорил мой отец, Аллах — это наш хозяин, с ним можно скандалить, обращаться с упреками, лишать доверия, бросаться туфлями, от этого всем только лучше. Но нужно и вставать на колени, чтобы просить у него прощения, задобрить молитвой, говорить с ним от всего сердца. Если бы он не существовал, с кем можно было бы болтать и браниться? Он никогда не злится на нас за это. Мы знаем это, и молчание Аллаха красноречиво, оно подобно голосу голубей.
— У голубей есть голос?
— По-видимому, да, потому что это голос Бога. Его мудрость превосходит наше понимание.
Я знала, что отвечаю невпопад, но мне хотелось сделать Аллаху приятное, маленький намек, подарок — назвать его повелителем всего, что с нами происходит, причин чего я просто не понимала.
Должно быть, Бог поддался на удочку моих слов и простил мне мою наглость, потому что пустил по нашей дороге караван, который шел к оазису Сабия. Нас представили предводителю — мужчине лет пятидесяти в завязанном тройным узлом белом шарфе, который принял нас к себе.
Мы остановились у первого родника и скудно поужинали финиками и сушеным мясом. После этого слушатели собрались в круг возле молодого рассказчика, который устроился на матрасе, произнес первую формулу благодарения Богу и перешел к стихам и рифмам, рассказывая о событиях старых времен, судьбах королей и народов, принцев и рабов, красавиц и чудовищ, грешников и добрых верующих.
Я смотрела на Лейлу. Ее глаза поглощали истории поэта-рассказчика, как будто чудесные пейзажи. В первый раз я видела, как она любит слова, но еще не понимала, насколько она затеряется в них.
***Так продолжалось неделю. Мы отдыхали ночью, снимались с места рано утром и делали перерыв перед полуденной жарой.
Мы огибали некоторые оазисы, такие как Бандар, которым правил двоюродный брат халифа Смары, Талеб, сбежавший из племени и распространивший слух о том, что он святой и известен многими добродетелями. Он питался корой деревьев, гулял голым, надевая только шерстяную накидку, носил бороду до пупка, так что погонщики верблюдов, которые встречали его между дюнами, считали, что это джинн песков, и убегали. Талеб хотел, чтобы все установления Бога выполнялись на земле, добавив к ним свои собственные, считая, что его современники делают недостаточно, чтобы понравиться Единому. Он рассчитывал вернуть в моду рабство, погребение девушек живьем и четвертование пьяниц. Он запретил петь, танцевать и рисовать, так что его оазис называли «Кладбищем живых».
Напротив, женщины в нашем караване пели, прикладывая одну руку к щеке, а другую к сердцу. Это были очень красивые баллады, рассказывавшие о муках и радостях любви. Я подумала, что эти песни, вероятно, исчезнут через некоторое время, не только по вине ложных пророков, но и потому, что любовь выйдет из моды. Об этом говорил и молодой рассказчик, подбадривая женщин по-своему: «Пойте, пойте. Скоро мужчины запрут свободные слова — слова, которые прилипают к телу, слюна газелей, любимые чернила поэтов».
Рядом Лейла таяла от удовольствия.
Тогда отец позвал сына и притворился, что публично его отчитывает:
— Мой мальчик, я растил тебя, чтобы после моей смерти ты водил караван, а не пел песни. Я хотел, чтобы ты научился тишине и терпению верблюдов и они признали бы тебя хозяином, а ты научился управляться со словами. Дьявол свидетель, я не справился с твоим воспитанием.
Затем он рассмеялся, и среди лиц, закрытых покрывалами, была видна мать, сияющая тем же счастьем заговорщицы.
На седьмой день с наступлением сумерек мы увидели пальмовый лес и постройки цвета охры, блестевшие под последними лучами солнца.
— Сабия, Сабия! — закричали погонщики в голове каравана.
Нам говорили о селении, и мы были удивлены, увидев большой город, который расстилался до самой впадины гигантской дюны.
