Цена его любви (СИ) - Шарм Кира

Замираю, когда слышу его голос где-то за спиной. Тихий, совсем негромкий, но эти бархатные властные нотки не узнать нельзя. Они будто лупят прямо по спине, по всем нервным окончаниям.

Резко оборачиваюсь, замечая и самого Влада.

Шикарный костюм, все те же запонки почему-то сразу бросаются в глаза.

Он делает заказ, сидя за столом вместе с какими-то мужчинами.

На миг встречается со мной глазами, коротко кивает и просто возвращается к своему разговору.

Вот так.

Будто и нет меня.

Я ждала.

Намеренно долго сидела за столиком, выпив уже несколько лишних чашек кофе.

Да, я все понимаю. И не веду себя, как балованная девочка или ревнивая жена. У него дела. Не нужно его дергать. Как только закончит, конечно, сам подойдет и все мне пояснит.

Но Влад уходит вместе с тем, с кем обедал.

А я судорожно впиваюсь глазами в телефон. Он должен сказать хоть слово! Должен позвонить! Ну же!

— Еще чего-нибудь желаете?

Проходит полчаса, а каждая минута, секунда — будто вечность. Телефон молчит, и я даже тычу в кнопки, чтобы убедиться, что он до сих пор работает.

— Спасибо, нет, — поднимаюсь, наблюдая за тем, как Василий, будто тень, тут же вскакивает из-за соседнего столика, чтобы расплатиться и проводить до выхода.

В тишине так и едем домой, а я глаз не могу оторвать от вида заснеженного города. Который вдруг стал обжигающе холодным.

Он не вернулся этой ночью.

Я снова проснулась на ледяных простынях.

Тихо провела рукой по непримятой стороне подушки. Чувствуя, как ледяной осколок забивается в самое сердце.

Но еще слыша внутри себя его слова.

— Верь мне, Даша. Верь. Ты здесь.

Я должна верить. Он знает, что делает. Значит, так нужно.

— Влад Александрович приказал вывозить вас каждый день, как можно больше, — докладывает Василий, как только я выхожу. Как будто вот прямо за дверью стоял и ждал. — Желательно, чтобы вы собрались как можно быстрее.

Только пожимаю плечами.

Собираюсь, как механическая кукла.

Он снова что-то придумал и не хочет меня посвящать.

Может, в доме небезопасно. Возможно, ему нужно здесь с кем-то встретиться. Или те, кто похитили Регину, решили проводить переговоры и он не хочет, чтобы я здесь была?

Вариантов множество, и вряд ли я угадаю хоть с одним из них.

Послушно собираюсь, чувствуя, как всю меня переворачивает.

Он в опасности? Поэтому не хочет быть рядом? Что, черт возьми, на самом деле происходит?

Но Василия или кого-то из его людей спрашивать, конечно же, бессмысленно.

Я бы спрашивала. Дело ведь не в унижении. Не в том, как на меня смотрят, — как на странную зверушку, которая и без того слишком уж долго задержалась в этом доме и в постели Влада, — а я вижу, чувствую на себе эти взгляды охраны, я их ощущаю и прекрасно способна прочитать. Нет. Я бы впилась руками в их воротники и до хрипоты бы спрашивала, трясла бы их, пока не добилась бы ответа. Только вот никто мне ничего не скажет. Влад не посвящает никого в свои дела.

Василий целый день катает меня где-то.

Мы постоянно, как бы случайно, оказываемся на людях.

Все время на виду. В самом центре, заезжаем куда-то перекусить. Везет меня в какие-то салоны, за какой-то одеждой. Механически набираю целый ворох, даже не глядя, а он просто расплачивается.

Среди людей, а будто в самой настоящей тюрьме. Хуже, чем в подвале или подземелье. Потому что нет ничего хуже и страшнее этой его тишины, этой неизвестности.

Только одно живое во всем этом для меня. Тот самый телефон, который до одури молчит. Мне даже кажется, будто в нем сейчас на самом деле бьется мое собственное сердце.

— Влад, — тихо стону, выдыхая в подушку, стискивая простыни в руках, когда поздней ночью укладываюсь в постель, не забывая о телефоне, который всегда, постоянно рядом. — Где же ты? Что с тобой происходит?

Глава 26

Влад.

Дни летели, как безумные.

Разбираться, расставлять все по местам.

Мы бесконечно брали и допрашивали людей, так ничего и не добиваясь. Бесконечно и бессмысленно продолжая обшаривать все возможные места.

Дашу надо было убирать. Убирать от всего этого подальше.

По-хорошему, надо было переселить ее, но черный червяк внутри не давал этого сделать.

Она под ударом.

Вывезти подальше, спрятать — не могу. Тот, кто Регину похитил, он ведь сразу все поймет. Остается только одно — демонстрировать, что потерял к ней всякий интерес. Катать ее одну по городу, пока показываюсь совсем в других местах, с другими женщинами.

На вид выставить, показать, что она одна, не со мной. Что мне больше не интересна.

В идеале — и правда было бы переселить, от дома своего и совсем от меня подальше.

Но, блядь, я совсем не уверен в том, что это сработает.

Любую охрану положить можно, как бы я ее в любом месте не охранял. Способен тот, кто против нас выступил, обмануться? Пока ни концов, ни зацепок по нему найти не можем. А, значит, опасность продолжает существовать. И уж тем более, он достаточно умен, чтобы прикинуть, пропал мой интерес к девочке или нет.

Доказывать ему, что мне она без интереса, глядя, как Даша будет извиваться у него в руках я не готов.

Зубы сводило и суставы, блядь, на физическом уровне выкручивало от необходимости, больной, ненормальной, зашкаливающей потребности прикоснуться к ней. Голос услышать. Прикоснуться губами к ее, таким мягким, таким податливым губам.

Как в бреду даже будто ощущал, как ее нежный рот распахивается, впуская меня. Отдаваясь. Принимая. Нежно. Сладко. Одуренно.

Пьянея от этих ощущений. Пусть даже просто в памяти. На расстоянии. Дурея и разваливаясь на куски, сжимая зубы до хруста, до крошева, чтобы не сорваться к ней, не позвонить.

Потому что знал.

Знал, — стоит мне заглянуть в эти глаза, как небо, что в них плещется, меня прострелит. Стоит только голос, одно даже дыхание, без слов услышать, — и на хрен всего сорвет.

Не сдержусь.

Не смогу выдержать этой бешеной ломки, что всего выкручивает, размалывает на хрен на куски.

Сорвусь. Сгребу в охапку и выпустить больше не сумею.

Не смогу ни секунды, блядь, на расстоянии от нее больше держаться.

Задыхался. Задыхался без нее.

Током простреливало и пулями расшивало насквозь, когда пару раз оказался с ней в одном и том же месте.

В ресторане, когда деловая встреча у меня была. Ни хрена не слышал, гул один от голосов остался. Один взгляд ее все на хрен выжег.

Пару раз в опере, куда Василий по моему приказу Дашу таки привез.

А я с Миленой — в соседней ложе.

Надо было. Надо было так.

Показать этому уроду, что мы уже отдельно. Что я с другой, сделать вид, что все наладилось, что вернулся к Милене, напоказ ее рядом с собой выставить и Дашу тоже рядом показать.

И сидит в паре метров, руки на коленях сжаты, а я дышать не могу. Замираю. Воздух только глотаю, не выпуская из себя. Воздух, которым она дышит. Который ею пропитан, одним ее присутствием.

И, блядь, сумасшедшей силы мне стоит не смотреть на нее. Даже краем глаза. Растягивать губы в резиновой гримасе улыбки, пока Милена что-то щебечет мне на ухо. Проводить напоказ рукой по ее бедру.

Чтобы понял тот урод, — Даша одна. Меня не интересует.

Наигрался я невинностью, наскучило, пресытился. Вернулся к опытной, огненной, той, что все желания запредельные исполнять умеет.

Только, блядь, не знаю, как бедро это не сломал в тот момент. Очнулся, когда взвизгнула. Синяки черные по себе оставил.

Не видела. Не замечала. Старался и чтоб на виду, и чтоб от Даши скрыться, чтобы не заметила.

Иначе не выдержал бы. Взгляда ее, тонких сжавшихся болью губ. Не выдержал бы. Боли в ее глазах. Не сумел бы.

Послал бы на хер все. Подхватил бы на руки. Уволок бы к себе и никогда бы не выпускал.

Только одно — что жизнь ее на кону, и останавливало. Только это заставляло сжимать зубы и отыгрывать блядскую роль до конца. До ночам, когда минутка вздремнуть выдавалась, впиваясь зубами в подушку. Практически воя от ломки. От бессилия что-то сейчас изменить!