Викторьен Соссэ - Дневник кушетки
В ваших глазах я нашел те глаза, которые искал, я нашел в вас родственную душу, у вас такая же сильная натура, как и у меня, вы прекрасны, как мой идеал, но ваш голос гораздо гармоничнее. Вы богато одарены такими человеческими достоинствами, о которых я и мечтать не могу. Я вас люблю. Ваше очарование имеет свежесть утренних роз. Вы прихотливы, как тихая симфония. Все звучит музыкой вокруг вас. Вы – кокетливая нимфа, наклонившаяся над ручьем и любующаяся изображением своей молодости в водяном зеркале.
Я вас люблю.
Когда вы приходите, вы сеете одно наслаждение, вы возбуждаете желания, ваша походка напоминает танцующих наяд. Как же мне было не стыдно сделаться безумным!
Я вас люблю.
Мои руки, обнимая вас, становятся слабыми.
Своей страстью я сумею возбудить вашу, от моих желаний снова возобновятся ваши, и мы вместе забудемся в чувственных наслаждениях.
Я вас люблю.
Мое послание близится к концу, я чувствую, как покидает меня рассудок, я, изнывая, предвкушаю близкое ощущение сладострастного чувства; экстаз мною овладевает, мои губы тянутся к вашим, мое безумие покоряет ваш слабый рассудок, мои страсти взывают к вашим, я плачу, как голодное дитя. Я голоден, я жажду вас, дайте часть, часть, часть, часть вашей…
Я люблю вас».
– Ловко! – воскликнул мой хозяин, окончив чтение своего длинного послания. – Если ты завтра не придешь, ты окажешься славной клячей! Или же я ужасно ошибся насчет твоей персоны! Это ужасно – приходится выдумывать такие выражения, которые способны подействовать на чувства этих женщин. Ведь все это можно было бы резюмировать так: ты мне подстроила свинью, я зол, но если придешь завтра – я забуду, и все пойдет по-старому. Так было бы яснее, короче, и я был бы час тому назад уже в постели.
Он готов был уже начать раздеваться, как вдруг его осенила такого рода мысль:
– Так как я одет, то это было бы не бесполезной жертвой – пойти опустить письмо в почтовый ящик. Она получит его в восемь часов утра. Это ей будет приятно. Но нужно пометить на письме: «три часа утра». Еще нет двух, но сойдет. Она способна поверить, что я не ложился. Разве спят, когда любят?
Он пошел на почту, а еще через полчаса уже спал ангельским сном.
На следующий день в десять часов утра дом был разбужен ужасным звонком. Мой хозяин вскочил и вскрикнул взволнованным голосом:
– Боже! Если это она!.. Это злая шутка… У меня неприличный вид… И ее любовь падет так же, как падает вода из душа…
Удар звонка. Дрринь!
– Если она! А если я не открою… она подумает, что я ночевал не у себя. Пойду!
Это был мальчишка посыльный с голубенькой бумажкой.
Десять строчек размашистым почерком:
«Я смущена теми страданиями, которые вам доставила, я проклинала трусость, которая меня остановила и не дала возможности сдержать данного вам слова. Ждите меня сегодня вечером; в девять часов я буду у вас. Моя душа в вашем распоряжении, делайте с ней, что хотите. Я вами увлеклась, я вам принадлежу, потому что я уверена, что вы меня любите так, как я этого хочу.
Маргарита».
– Хорошо, – сказал мой хозяин, укладываясь на кровати.
– Я смогу спать до полудня, без перерыва. Спокойной ночи, Маргарита.
Как хорошо он спал!
Мы приготовились к большой игре с прекрасной Маргаритой. Но прежде чем входить в подробности, я нахожу нужным описать красавицу.
Сильная брюнетка высокого роста, с глазами, которые очень редко встречаются, Маргарита вполне подходила под определение прекрасной женщины. Насчет этого не могло быть другого мнения. Ее фигура была просто великолепна! Говорили, что это юное и свежее тело имело полное право находиться в Лувре.
С тех пор, как я услышала о Венере Милосской, я мечтала о ней составить понятие; да, милая Венера, ты должна пасовать, стоя рядом с Маргаритой.
Имею ли я право говорить, с моими двумя колесиками, что руки и ноги этой принцессы были вполне достойны божества? А кожа, эта белая тонкая кожа, которую не так скоро сыщешь! А ее голос! Ее глубокий, спокойный, симпатичный голос – настоящий музыкальный инструмент.
Когда она вошла, я остолбенела, и вся мебель вместе со мной. Мы все разинули рты от удивления. Маленький стул сделал несколько поклонов, пуф смешно надулся, и весь вид его, словно говорил: только для ваших обворожительных форм; кресло попробовало кашлянуть раз, как те люди, которых не скоро замечают и которые хотят напомнить о своем существовании. Кровать важно выставила себя, готовая на все, бестолковая дура, похожая на всех толстых людей: кровать может быть полна, она может иметь все, только ума у нее не будет.
Не думайте, что я это говорю потому, что Маргарита по времени предпочитала растянуться на постели и не проводить ночи на мне, я это говорю потому, что так думаю, потому что кровать лишена нервов, чувствительности, нежности; к слову сказать, кровать не знает тех ужасных сотрясений, к которым я так чувствительна; кровать, бесспорно, полезна для некоторых влюбленных, но для влюбленных, ищущих оттенков… Но я повторяю, я не могу ничего лишнего сказать о постели, чтобы не подумали, будто я зла и завистлива; я возвращаюсь к моему хозяину.
– Право, – сказала Маргарита, – вы сильно страдали? Ваше письмо меня тронуло…
– У меня просто явилось желание пустить себе пулю в лоб. И я не знаю, чем бы это кончилось, если бы вы сегодня не явились…
– Мой бедный друг! – сказала она.
– А! Вы жалеете меня; я много выстрадал.
Он говорил удрученным, страдальческим голосом. Если бы я не так хорошо знала моего хозяина, я бы, пожалуй, поверила.
– Я вас люблю, – сказал он просто. – Я вас люблю, жажду и вместе с тем боюсь. Еще недавно я жил, как птица; теперь меня окружает очаровательная атмосфера, которая царит вокруг вас, и я уже не чувствую себя свободным и одиноким; я тряпка, всецело зависящая от ваших капризов; я ваш раб, ваша вещь. Жизнь моя начинается с того момента, как я вам послал воздушный поцелуй; она кончается… когда вы того пожелаете.
– Как хорошо, как приятно слышать, когда мужчина произносит слова любви с такой верой и искренностью! – воскликнула она.
Она бросилась в его объятия с той нежностью и грацией, которые так подходят солидным дамам.
– Снимите вашу шляпу, перчатки, – сказал мой хозяин.
– В полночь мы поужинаем… Не хотите ли пока, в ожидании ужина, выпить бокал шампанского?
Она согласилась.
– Я думаю, что страсть любви возбуждает жажду, – сказала она, омочив губы в золотом вине.
Она села на меня; мой хозяин, присев возле нее на корточках, гладил своими нервными руками ее колени, целовал ее руки, длинные белые пальцы которых изобиловали кольцами.
– Кто бы мог когда-либо подумать, чтобы я на восьмой день знакомства пришла к вам в десять часов вечера и позволила бы себя так ласкать? Зачем вы за мной ухаживали?
