Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь (СИ) - Варшевская Анна
– Вы, наверное, мама Володи? – неуверенно улыбаюсь. – Очень рада с вами познакомиться! Меня зовут…
– Мне всё равно, милочка, – холодно цедит она. – Если тут есть твои вещи – забери и можешь быть свободна. Смотри, лишнего не прихвати, проверю!
– Но…
– Я неясно выразилась? – меня окидывают брезгливым взглядом с головы до ног.
– Я жду Володю, – расправляю плечи, пытаясь придать себе уверенности.
– Мой сын сюда не приедет, – женщина поджимает губы, правда, я успеваю заметить какой-то странный блеск в её глазах, и мне становится страшно.
– С ним… с ним всё в порядке? – выдавливаю из себя.
– Полностью, – она уверенно кивает, проходит в комнату и, оглядевшись, лезет в шкаф, где, как я знаю, Володя хранит папку со всякими документами.
– Но почему он не приедет? – пытаюсь хоть что-то понять, голова идёт кругом.
– Я что, отчитываться должна перед неизвестной… соплюшкой? – её тон и эта пауза в конце отчётливо дают мне понять, что имеется в виду совсем другое слово.
На глазах вскипают слёзы. Как она смеет так со мной обращаться? И всё же я сдерживаю себя. Володя мало рассказывал про мать, но упоминал, что у неё сложный характер. Мне не хочется сейчас грубить ей и портить отношения. Наверное, стоит просто подождать. В командировке ему нельзя пользоваться сотовым, но он же вернётся оттуда. Я позвоню, он всё объяснит. В конце концов, у него здесь форма, все вещи. Быть того не может, чтобы он бросил меня вот так, без всяких объяснений! У нас же всё было так хорошо! Да и его слова о жене…
– До свидания, – говорю его матери с намёком, но она не реагирует.
– Ключи оставь, – указывает на накрытый стол, где уже стоят тарелки с бокалами, и морщится пренебрежительно.
– Они в коридоре, в ключнице, – вздёрнув голову, говорю, старательно сдерживая слёзы.
– Если сделала запасные, можешь на них не рассчитывать, – опять этот мерзкий обвиняющий тон. – Замки поменяют в ближайшее время.
Прикусываю губу и медленно выхожу из квартиры. Расплакаться позволяю себе только дома. Хорошо, что мама сегодня на работе. Она, конечно, уже в курсе наших с Володей отношений, и хотя официального знакомства у нас пока не было, формально они друг друга знают, мы же соседи всё-таки.
Засыпаю я вся в слезах, а с утра просыпаюсь поздно. Меня вообще в последнее время часто клонит в сон. Тут же проверяю телефон, но нет ни звонков, ни сообщений. Подумав, всё-таки набираю Володю, но… «абонент временно недоступен».
Несколько дней от него нет никаких вестей, телефон по-прежнему отключён, и я схожу с ума от неизвестности, а потом… потом понимаю, что у меня задержка. Чёрт, ну как же так?! Мы ведь предохранялись! Смутно припоминаю, что вроде бы один раз были немного неосторожны, но у меня ведь был безопасный период. Иду в аптеку, покупаю тест, а потом, уже дома, тупо смотрю на две проявившиеся полоски. Одна значительно бледнее, но просматривается всё равно достаточно чётко.
Из ступора меня вырывает шум в подъезде. Заглядываю в глазок, потом рывком открываю дверь – грузчики сносят вниз какие-то вещи. Вдруг сжимается в груди. Как была – в домашней одежде, с тестом, зажатым в кулаке – взлетаю на четвёртый этаж, к знакомой квартире, и торможу, увидев на площадке мать Володи. Она оборачивается ко мне, и на лице появляется раздражение.
– Что опять, милочка? Я всё объяснила в прошлый раз!
– Где Володя? – спрашиваю сдавленным голосом, затем срываюсь на крик: – Где он?!
– Истеричка, – презрительно бросает мне женщина, а затем цепляется взглядом за мою руку. – О-о, ну так и знала, что ты попытаешься использовать этот трюк. Девицы вроде тебя на всё пойдут, лишь бы окрутить перспективного мужчину.
– Какой трюк? – шепчу отчаянно, по щекам ползут слёзы. – На что «всё»? Я не…
– Так, некогда мне тут с тобой разбираться, – она отмахивается от меня. – На вот, держи, – всовывает в руку несколько бумажек, я машинально сжимаю пальцы. – Хоть ты и врёшь, но, надо признать, почти талантливо. Может, с кем другим и сработало бы, но не со мной. И не вздумай приходить, звонить или стучать в квартиру, она выставлена на продажу.
Она разворачивается и уходит. Я, покачнувшись, опускаюсь на ступеньки и тупо, непонимающе смотрю на руку, в ней пятитысячные купюры. Моргаю, с ресниц срываются слёзы, пятна расплываются на бумаге.
– Диночка, детка, что с тобой? – слышу чей-то голос.
Кажется, соседка. Мне всё равно.
– Ничего, – свой голос слышу словно со стороны. – Я пойду.
Собираюсь с силами и поднимаюсь. Медленно иду к себе, ложусь на диван и проваливаюсь в какой-то странный, тяжёлый сон.
Спустя несколько часов просыпаюсь с раскалывающейся головой и беру телефон. Господи, откуда столько пропущенных с незнакомого номера? Неужели?!..
Мобильный начинает вибрировать в руке.
– Да?
– Апраксина Надежда Леонидовна?
– Да, это я.
– Апраксина Мария Вячеславовна кем вам приходится?
– Это моя мама, – отвечаю на автомате и меня накрывает каким-то удушающим ужасом. – Что с ней?! Кто это?!
– Вам звонят из городской клинической больницы. С вашей матерью произошёл несчастный случай.
В больницу я врываюсь спустя полчаса. Подбегаю к регистратуре, где мне сообщают, что мама в ожоговом отделении, и называют фамилию врача, к которому можно обратиться за информацией. С трудом нахожу в хитросплетении коридоров нужный мне кабинет. Пытаюсь успокоить дыхание и стучу.
– Здравствуйте, – вхожу в крошечную заваленную бумагами комнату. – Я Надежда Апраксина. Моя мама…
– Да-да, садитесь, – мне кивает на стул усталый врач, по виду ему за сорок, может, ближе к пятидесяти. – Так, значит, Надежда, у вашей матери ожоги третьей степени, поражено около тридцати процентов кожи, процентов десять из них – глубокие. Это значит…
– Не объясняйте, – шепчу онемевшими губами. – Я знаю, что это значит. Я учусь в медицинском.
Врач смотрит на меня уже по-другому, кивает.
– Тогда вы понимаете, что сами они не заживут. Потребуется некрэктомия, пересадка кожи, возможно, не одна операция…
– Как… как это могло случиться? – мама такой профессионал, она всегда была осторожна…
– Насколько мы поняли, несчастный случай на производстве, – сочувственно говорит мне мужчина.
– Она поправится?
– Сейчас состояние тяжёлое, но прогноз в целом благоприятный, – осторожный ответ, но другого я и не ждала.
– А участки поражения? – спрашиваю, затаив дыхание.
– К сожалению, один из них – на лице, – помедлив, отвечает он.
Содрогнувшись, утыкаюсь в ладони. Чувствую чужую руку на плече, но меня сейчас вряд ли что-то может утешить. Нет! Я не расклеюсь! Я нужна маме!
– Всё в порядке, я справлюсь, – встаю, глядя врачу в глаза. – И она справится. Она сильная.
Он кивает, и мне даже кажется, что я вижу уважение в его глазах.
– Сейчас к ней, конечно, нельзя, – не спрашиваю, но получаю утверждающий кивок.
– Можете звонить с вопросами напрямую мне, меня зовут Леонид Львович, – говорит вдруг врач, и я, опешив, поднимаю на него взгляд, а он улыбается. – Я уверен, когда-нибудь мы станем коллегами, так что, думаю, вы не будете надоедать мне звонками в час ночи?
– Конечно, Леонид Львович, – киваю и с трудом улыбаюсь в ответ. – Спасибо вам огромное. Я и не ожидала… Ах!
Складываюсь пополам от неожиданной боли, пронзающей все внутренности.
– Надежда?!
Очередной спазм такой силы, что у меня вырывается стон, я падаю на колени, сворачиваюсь клубочком на полу.
Слышу, как Леонид Львович звонит куда-то, командует, что это срочно, потом помню, как резко открывается дверь, вбегают двое врачей в хирургических пижамах, затем следующий приступ боли, и всё темнеет.
Глава 4
Несколько лет спустя
– Плазма? – тихий вопрос в сторону анестезиолога.
– Один флакон, – негромкий ответ.
– Кровь закажите, – опять хирург.
– Уже, – это ассистент.
