Недотрога в моей постели (СИ) - Невинная Яна

— Здравствуйте, Татьяна Георгиевна, честно говоря…

— Знаю, знаю, что хочешь сказать. Удивлена, что я звоню тебе.

— Да, это очень неожиданно, — решила я не лукавить.

Но спросить, что ей нужно, показалось невежливым, поэтому я просто молчала, уступая право вести разговор собеседнице.

— Скоро отчетный концерт, душечка. Почему я тебя не наблюдаю на занятиях?

Душечка?.. Отчетный концерт! Как собака Павлова, я среагировала на эти слова бешеным ускорением пульса и мысленным проигрыванием…

А проигрыванием чего? Я даже не знаю учебную программу!

— Э-э-э…

Способность говорить пропала, я на несколько секунд просто отключилась.

— Таисия, ты здесь? — сухо, а вовсе не обеспокоенно проговорила всё больше удивляющая меня женщина по ту сторону трубки.

Может быть, я сплю? Точно нет, никакое воображение не нарисовало бы подобный выверт судьбы. Это происходит на самом деле — мне звонит моя любимая бывшая преподавательница, которая поставила меня в черный список и отказывалась иметь хоть какое-то дело с опозоренной ученицей.

Теперь же она ни с того ни с сего беспокоится, что я отсутствую на занятиях в консерватории, к исключению из которой она приложила руку.

Не подумала защитить меня, не уговорила не забирать документы. А ведь могла бы, раз уж я так талантлива, как она всегда говорила.

Да что там. Она даже не поинтересовалась, что на самом деле произошло. Ее не волнует, что я в другой стране начала новую жизнь, она что-то там себе придумала и пытается сделать вид, что ничего не случилось, что я больше не персона нон грата.

— Я думала, что мне не рады в стенах консерватории, — ответила я, пытаясь, чтобы мой голос не звучал жалобно. Хотелось держаться хладнокровно и не позволять обидевшей меня женщине заприметить хоть крупицу слабости.

Она не должна чувствовать себя благодетельницей, протянувшей руку помощи несчастной, отвергнутой всеми ученице.

— Глупости! — фыркнула она с присущей ей интонацией превосходства надо всем миром. — Ничего не знаю. Возьми справку по болезни для деканата и возвращайся на учебу. Не выступишь на концерте, можешь забыть мое имя!

И отключилась, отсекая любые мои возражения. Не успев даже возмутиться, поспорить, что-то уточнить, я тупо смотрела на погаснувший экран мобильного.

Привычная угроза прямо-таки взбесила. Она оставила последнее слово за собой, не дала что-то спросить, намекнуть на то, что неплохо бы извиниться… Запыхтев от злости, я сжимала и разжимала ладонь, будто в руке был не телефон, а эспандер для тренировки мышц.

— Кто звонил? — спросила мама, но не успела я ответить, как в кухню ворвался Николай Дмитриевич, закрутив нас с мамой в подобии смерча.

Он пронесся по кухне, поцеловал нас в щеки, подхватил кусок еды там, кусок сям, открыл холодильник, достал припрятанную бутылку исконного русского успокоительного, налил стопку и залпом ее в себя опрокинул.

После чего занюхал куском итальянской чиабатты, возмущенно поморщился, как всегда делал, так как это не обычная русская буханка хлеба, и вгляделся в наши напряженные лица.

— Что за шум, а драки нет? — спросил явно без желания слышать ответ. Водка в обед и расхристанный внешний вид намекали, что у него свои проблемы. Темные с проседью волосы были взлохмачены, на лбу блестели бисеринки пота, старый заношенный спортивный костюм и тот вселял уверенность, что его хозяин пребывает во взвинченном состоянии.

— Коленька, — хотела было запричитать о больном сердце мама, но отчим уже переключился на разговор по телефону, который явно не доставлял ему удовольствия. Он размахивал руками и говорил на повышенных тонах.

— А-а-а, дом строишь… Понимаю, понимаю! Это дело важное. Хотя ради друга можно и отвлечься! Материалы сам хочешь все проверить? Ну да, ну да, ясно… Значит, доски и гвозди важнее юбилея друга… Так дела не делаются, я к тебе со всей душой, а ты… Хотел с женой со своей познакомить, с дочкой… Как знаешь, Евгений! Давай! Не хворай!

Отбросив телефон в сторону, Николай Дмитриевич так сильно хлопнул ладонью по столу, что продукты на нем подскочили, вот только никому не хотелось смеяться из-за хаотичных прыжков овощей.

— Ты чего лютуешь, Николаша? — миролюбиво спросила мама, видимо осознав себя единственным оплотом спокойствия в этом сумасшедшем пространстве. — Ты меня пугаешь. Что случилось?

— Да вот, знаешь, Люда, оказывается, друзья и не друзья вовсе. Не хотят на юбилей приезжать. У кого ремонт, у кого строительство, у кого крестник родился. Скоро расскажут, что у троюродной бабушки третьей жены брата нога подвернулась!

— Ну что поделать? Сейчас все занятые. Наверное, сложно всем вырваться за границу.

— Да ладно! Что здесь сложного? Приехать на выходные — разве я требую невозможного? Не хотят друга уважить, отмазки придумывают всякие. Добра не помнят. Ну что ж… — заговорил он решительно, от прежней печали не осталось и следа. Налил в свою любимую гигантскую кружку чаю и шумно отхлебнул. — Здесь два варианта. В одиночестве куковать тут или домой ехать. С размахом юбилей отметить.

— Как это с размахом? Ресторан заказать? — поинтересовалась мама, хмуря брови.

— Да какой ресторан? Осточертела мне эта итальянская кухня! Хочу щей наваристых с салом, с чесноком, со сметаной. Холодец с хреном… В общем, чтобы хорошо да по-русски. В баньке попариться, а потом в студеную купель. Эх! — залихватски присвистнул отчим, а мама недовольно покачала головой в ответ на его радужные планы.

— Николаша, ты что? Тебе нужно беречь себя. Как ты можешь со своим сердцем о таких перепадах температур даже думать? Да и водочка… — она многозначительно поморщилась.

— Ты меня, Людмила, глупостями не отвлекай. У меня сейчас много дел будет, нужно домой собираться, организовывать день рождения на даче. Хорошо, что я у Наташки ее отсудил. А то окопалась там со своим любовником. А я же этот дом сам построил, по бревнышку собирал, каждый гвоздь знаю, — покачал он головой, а потом мечтательно улыбнулся. — И баня застоялась без хозяина. Хочу там день рождения, и чтобы все близкие были рядом.

Все близкие… Я сглотнула, понимая, что мысли сами по себе побежали в неверном направлении. Совершенно неверном. Окружающая действительность пропала, а я начала размышлять, что было бы, приедь на праздник сын Николая Дмитриевича.

Что бы я ему сказала… Что бы сказал он… Но он не приедет. Отношения между отцом и сыном так и не наладились, а мне нельзя даже думать о Суворове. Это опасно.

— Правильно, завелся Николаша, а организовывать всё Люде… — ворчала мама.

— А что тебе делать? Тебе сложно пятую точку поднять, вещи собрать и из машины в самолет переместиться? — подмигнул он ей с улыбкой.

— Ну ты уж скажешь. Так и обидеться недолго, — надулась мама.

— А что здесь обидного? Таюш, — обратился он ко мне за поддержкой, вырывая из мира грез. — Я всегда правду говорю. Не работаешь, никаких обязательств нет, дома сидишь, чему я очень рад, — добавил поспешно, явно боясь, что запахнет жареным. — Почему вы тебе до России не прокатиться, мужу любимому не устроить праздник в честь юбилея, удивить всех нас чем-нибудь вкусненьким? Сделай мне такой подарок, душа моя, и я буду только счастлив…

Глава 3

Тая

Я бы не находилась в смуте чувств, находи я мужество делиться сокровенным с психологом. Но даже при личном общении во время ее короткого визита к нам я скрыла от нее многое, очень многое.

Самое ужасное, что я и от самой себя пыталась утаить свои чувства. Наиглупейшее занятие, надо сказать. Разве можно прятаться от собственных эмоций? Вот и у меня не получалось.

Но теперь всё точно изменится… Я чувствовала это всем своим существом и не могла унять радостного волнения и предвкушения.

В отличие от мамы. Она скрепя сердце согласилась. Конечно же, я видела, что ей не хочется возвращаться в Россию. Ее там ничего не держало, связи оборвались, работать она не стремилась, родственников нет, да и в Италии она неплохо устроилась, организовав с другими эмигрантками из России небольшой кружок по интересам.