Сол Стейн - Другие люди

В Йеле, еще до того, как я поступил на юридический факультет, мне ясно дали понять, что все адвокаты, обретающиеся в социальном слое, к которому я принадлежу, практикуют, без исключения, в сфере гражданского законодательства. Считалось, что криминальные адвокаты, даже самые лучшие, не могли не замарать себя. Ибо по роду деятельности им приходилось общаться с людьми, которых не приглашают в дом: бандитами, ворами, сицилийцами и еще черт знает с кем. Более того, криминальные адвокаты, за небольшим исключением, получали относительно низкие доходы. К исключению относились адвокаты, обладающие неординарным актерским талантом или связанные с преступностью.

А потому, зная, какие на меня возлагают надежды, я готовил себя к карьере, немаловажной составной частью которой являются ленчи в закрытых столовых для руководства компаний, куда даже в наши дни не допускаются женщины и где юристы прежде всего друзья. И при встрече мы говорили о всякой всячине, прежде чем приступить к делу. В нашей области законодательства ставкой является некая сумма долларов. В уголовном праве на кон ставится свобода человека, а при определенных условиях и его жизнь.

И все-таки уголовное право зачаровывает меня, и протоколы судебных заседаний я воспринимаю как особый вид порнографической продукции, придуманной для моего удовольствия. Я поддерживаю отношения с несколькими криминальными адвокатами, чтобы при необходимости иметь возможность удовлетворить свои потребности в подобном чтиве. Более того, моя дружба с Томасси, практикующим в округе, в котором я всегда жил, длится свыше десяти лет. И если бы мои предки приехали в Америку не из Англии, а из Армении, не раз думалось мне, а меня самого сжигало стремление продвинуться вверх по ступеням социальной лестницы, то бишь я не располагал бы возможностью почивать на вершине, я, наверное, стал бы таким, как Томасси. В Америке нам нравится поддерживать мнение, что мы — общество очень подвижное, что у нас нет четкой границы между слоями. Это все ерунда. Скорее, у нас более жесткое кастовое разделение, чем у европейцев, потому что мы не всегда можем отличить американца по одежде или акценту. Отсюда повышенное внимание к новичкам, когда не упускается ни одна мелочь. И при этом всех нас, в любом классе или сословии, объединяет одно: мы обожаем победителей. Мы горой стоим за них, пока они рвутся к цели. Мы падки не на жалость, а на триумф. Мы полагаем, что нам свойственна порядочность, но на самом деле мы варварски крушим все и вся, когда наша команда побеждает.

Только наивные думают, что победа ничего не значит. В час беды они быстро меняют свое мнение на противоположное. Как-то раз я участвовал в одном конфликте, затрагивающем не только моего клиента, но и национальные интересы. Проблема выходила за привычную сферу моей деятельности, поскольку речь шла не о деньгах. Более того, компромисс полностью исключался: мы или побеждали, или проигрывали. Я позвонил Эдварду Беннетту Уильямсу в Вашингтон и, хотя мы никогда ранее не разговаривали, двух минут моих объяснений хватило, чтобы он сказал: «Приезжайте». Он взялся за то дело и, разумеется, выиграл его. Но большинство криминальных процессов проходят на месте совершения преступления, будь то громкие убийства или ограбления, о которых мы узнаем из газет, или взлом соседской квартиры. И вот тут-то, чтобы покарать преступника, особо необходим местный адвокат, знающий как судей, так и особенности здешнего судопроизводства. Если б меня обвинили в совершении преступления, да я бы еще и знал, что рыльце у меня в пушку, я бы, как и все остальные жители Уэстчестера, числом почти в миллион, хотел бы, чтобы мои интересы представлял Томасси. Я с содроганием думал о том, что Томасси может стать судьей, после чего мне не останется ничего иного, как дружить с ним, ибо он будет потерян для меня как адвокат. Для квалифицированного юриста желание оказаться в кресле судьи вроде бы естественно. Но не для Томасси. Боксеры и футболисты, которых мы боготворим, известны своими победами, а не порядочностью.

Пожалуйста, поймите меня правильно: недостатков у Томасси хватает. Он небрежен в одежде. Серый костюм на каждый день, темно-синий — для особых случаев. Галстук надевает два или три раза в неделю. Ботинки часто забывает почистить. Я наблюдал за его поведением на званых обедах. Его левая рука никогда не лежит на колене. Иногда он начинает есть раньше всех. Если ему скучно, он этого не скрывает. Можно было подумать, что сын иммигранта будет уделять больше внимания внешним аспектам принадлежности к определенному слою, но Томасси вроде бы и не жаждет затесаться в стройные ряды адвокатов англосаксонского происхождения. Нет, однако, у него и привычки, свойственной многим адвокатам, смотреть на попавшего в беду сверху вниз, с пренебрежением. Он предпочитает сохранять образ бесстрастного наблюдателя, но те, кому надо, знают, что он крепкий боец, умеющий постоять за интересы своих клиентов в джунглях уголовного права.

Томасси утверждает, что он родился первого января 1931 года, через минуту после полуночи, в Осуэго, что в штате Нью-Йорк. Обстоятельства его рождения окутаны тайной. Накануне газета «Осуэго геральд», напомню, что происходило это во время Великой депрессии, объявила о премии в 500 долларов, которые редакция намеревалась выплатить первому ребенку, родившемуся в новом году. Говорили, что доктор решился на опасный шаг, в течение пяти минут удерживая ребенка от появления на свет, дабы родители получили эти деньги. Впрочем, 1931 год интересен по многих причинам, без учета чуть затянувшегося рождения Томасси. В тот год Бродвей восторгался пьесой Элмера Райса «Адвокат». По другую сторону океана Освальд Мосли формировал фашистскую партию в Британии, а Пьер Лаваль, придерживающийся сходных взглядов, был избран премьер-министром Франции. Немецкие миллиардеры Гугенберг, Кирдорф, Тиссен и Шредер приняли решение поддержать нацистскую партию. Пий XI обратился к народам мира с энцикликой о новом социальном порядке. В невинной Америке Джейн Аддамс и Николас Мюррей Батлер разделили Нобелевскую премию мира, а свидетели Иеговы значительно увеличили количество своих членов в преддверии апокалипсиса.

Меня зовут Арчибальд Уидмер, и я навсегда запомню ленч с Томасси, круто изменивший мою жизнь.

Я скажу вам правду. Я не хочу называть мальчика Джордж. Моя жена Мария, пусть земля ей будет пухом, сама названная в честь матери Иисуса, мы в этой новой стране жили только четыре года, рожает сына, называет его Джорджем, американским именем, которое в ходу у всех иммигрантов, особенно у греков. Он сын процветающего торговца лошадьми, который никому не должен деньги. Его следовало окрестить Гайком, как и меня, или Арменом в честь деда. Для меня Джордж звучит как иностранец.