Фанфикс.ру Friyana - По другую сторону тепла
Об Ордене Феникса, с членами которого Гарри было все труднее находить общий язык. О Волан-де-Морте — Драко, в отличие от большинства учеников Хогвартса, почему-то спокойно называл его по имени. О Роне и Гермионе — о том, что отношения с ними натянулись до предела, что, на взгляд Гарри, даже улучшало уже, видимо, окончательно безнадежную ситуацию, приблизив бывшую дружбу к логическому завершению. О Дамблдоре, ушедшем с головой в дела Ордена, и Гарри уже не понимал, что именно там происходит и планируется, все больше соглашаясь с тем, что он не живой человек, участник движения Сопротивления, а бездушный инструмент, покорно ждущий приказания действовать.
О будущем. Каждый — о своем. Именно эти разговоры вызывали нарастающее, крепнущее желание сделать хоть что-нибудь — что угодно, лишь бы остановить время и отдалить неумолимо приближающийся июнь. Гарри не мог заставить себя поверить, что летом Малфой вернется в свое поместье, на ком-то там женится, примет метку Пожирателя Смерти и исчезнет из его жизни навсегда.
Эта мысль почему-то всегда ассоциировалась с ночным видом с Северной площадки башни Астрономии. Гарри, в конце концов, признался сам себе, что каждый раз, когда он об этом думает, его состояние становится настолько же надорванным, пронзительно-невыносимым, каким оно было в ту ночь, когда Малфой вытащил его за шиворот с парапета. Круг замыкается, усмехнулся он сам себе. Этот белокурый принц подарил ему несколько месяцев жизни на фоне бесконечных смертей. Стоит ли обижаться, что сам подарок оказался конечным?
Гарри наслаждался каждым днем, проведенным рядом с ним. И долгими разговорами, и тренировками в дуэльном зале, на которых безжалостный Малфой нещадно выматывал его, словно пытаясь доказать, что владеет шпагой лучше. Гарри снисходительно хмыкал, глядя на эти попытки, и никогда не пытался спорить — какой смысл перепираться об очевидных вещах? В конце концов, сам он лучше летал на метле, а Малфой лучше фехтовал, почему бы и нет. Но он все равно не упускал случая восхититься умением Драко.
Это было легко. Может быть, именно потому, что для восхищения Малфоем не нужно было придумывать повод. Достаточно было просто на него смотреть. Он был прекрасен, он был живым совершенством. Признаться в этом самому себе однажды, разрешить себе любоваться им без стеснения оказалось почему-то совсем не сложно. Сложно было понять, почему этот недосягаемый и одновременно такой близкий человек все еще рядом. Почему он с таким удовольствием спорит с ним, что за огни загораются на дне его серых глаз каждый раз, когда он смотрит на Гарри.
Они все еще чувствовали друг друга. Не так, как в первые дни после нападения — тогда Гарри порой казалось, что им даже не нужны слова, и они произносят их просто для того, чтобы прикрыть это невыносимое, оглушительное ощущение связи между ними. Но, тем не менее, при желании, Гарри всегда мог сказать себе, что сейчас чувствует Драко, если они находились рядом.
Он доверял Малфою порой даже больше, чем самому себе. Эта мысль больше не казалось пугающей или дикой. Он просто доверял ему, человеку, который за одну ночь умудрился сказать ему больше правды, чем весь Орден Феникса, вместе взятый, за последний год. Даже то, что Малфой недоговаривал, не выглядело неискренним. В конце концов, каждый имеет право оставлять что-то при себе.
Хотя это что-то Драко беспокоило — и сильно. Гарри почти физически ощущал, как нарастает с каждым днем тщательно скрываемая тревога слизеринца. И, одновременно с ней — боль. Они всегда чувствовались, как мощная волна, когда Малфой входил в дуэльный зал, но почти сразу затихали. Гарри решил, что, возможно, погружаясь в изматывающие тренировки, Драко легче не думать о том, что его так мучает, и не пытался тормошить его расспросами. Захочет — сам поделится. Это его личное право.
Смириться с тем, что у каждого из них своя жизнь, оказалось тоже на удивление легко. Сейчас Гарри уже недоумевал, вспоминая, как они всегда делились всем с Роном и Гермионой, стремясь быть в курсе дел и событий друг друга. Может, именно поэтому теперь им так сложно оставаться хотя бы приятелями? Близость несовместима с ложью. А они лгали ему, и это разрушило все так основательно, что теперь уже казалось странным снова доверять им хоть в чем-то.
Гарри не ждал от Малфоя близости. Она между ними просто была, как нечто естественное, и не зависела от того, как много они друг о друге знают. Хотя узнавать было интересно и важно, и они расспрашивали друг друга о привычках, о прошлом — или просто обменивались мнениями по любому поводу.
Малфой был птицей из другого неба. Для Гарри было почти шоком понять — еще тогда, в первую ночь, в башне — что мир Драко, живя по иным законам и взращивая совершенно иных личностей, тоже может быть не противоречивым и обоснованным. Не все в нем казалось Гарри близким, но где-то в глубине души уже шевелилось не самое приятное понимание, что не бывает плохих или хороших миров. Бывают только похожие или не очень друг на друга люди.
Ценности — понятие относительное, горько усмехался он сам себе. Гриффиндорцев воспитывали быть честными, отважными и безбашенными. Слизеринцев — осторожными, практичными и живучими. Хаффлпаффцев, например — добрыми, отзывчивыми и терпеливыми. Что есть — хуже или лучше? Весь вопрос в том, для чего именно. И слизеринцы не плохие, они просто другие. Хотя, если уж совсем не врать, сейчас Гарри вовсе не казалось, что те, с кем он проводит вечера в гостиной, близки ему по духу. Они такие же ограниченные, так же уперты в свои принципы, как и те, кого они ненавидят.
Эта мысль была страшнее всего, и Гарри еще только начинал осторожно привыкать к ней. О том, что нет, пожалуй, четкого разделения — где добро, а где зло. Именно об этом пытался заставить его подумать Малфой тогда, в башне. И именно это так раздражало и бесило его весь последний год, а он злился — вместо того, чтобы просто сесть и попробовать самому разобраться, что хорошо, а что плохо именно для него.
А еще — понять, что такое он сам. Чего он хочет на самом деле, какой жизни и каких поступков. Сейчас ему было плевать, останется ли он один, если станет, наконец, самим собой. Открывающий каждый день в четыре часа двери дуэльного зала Малфой был слишком наглядной иллюстрацией к тому, что можно получить, просто начав делать то, что хочешь, чтобы Гарри мог чего-то бояться.
Но каждое утро, просыпаясь, он понимал, что одной вещи он все-таки боится. До истерики. До дрожи в коленках. Он боится, что однажды двери дуэльного зала не откроются, и Малфой исчезнет из его жизни так же непринужденно, как и появился в ней.
И Гарри ничего не сможет с этим сделать. Ему останется только принять это. А дальше… Дальше почему-то всегда снова приходил на ум вид с башни Астрономии. Потому что — лучше ничего, чем снова обратно. В то беспросветное отчаяние, в котором он пребывал весь последний год, и откуда Малфой так изящно вытащил его своими тонкими аристократическими пальцами.
