Лазарус (ЛП) - Гаджиала Джессика

Я протянула руку, зацепила пояс его боксеров и потянула их вниз, насколько позволяло положение. Его член был твердым, напряженным и слишком, слишком соблазнительным.

Моя голова опустилась.

Мой язык коснулся его.

И я втянула его внутрь, глубоко посасывая, когда его дыхание со свистом вырвалось изо рта, а его рука с усилием держала мою голову, слегка вцепившись в мои волосы и потянув, пока я не подняла ее, чтобы посмотреть на него.

— Черт, — прорычал он, полузакрыв глаза.

Это было все, в чем я нуждалась.

Не было никаких колебаний, никаких сомнений, никакого беспокойства, собиралась ли я заставить его кончить до того, как почувствую его внутри себя. Мне нужно было, чтобы он чувствовал себя хотя бы наполовину так хорошо, как он заставлял меня чувствовать.

— Черт, хорошо, — сказал он, тяжело дыша, дергая меня за волосы, пока его член не выскользнул у меня изо рта. — У тебя сладкий рот, милая, но я едва ли могу думать ни о чем, кроме того, чтобы быть внутри тебя. Я не собираюсь упускать эту возможность, — сказал он, поглаживая пальцем мою челюсть, прежде чем начал подниматься по кровати, заставляя меня двигаться назад, пока я не оказалась на подушках.

Он навалился на меня, его грудь прижалась к моей, его бедра раздвинули мои, так что его член прижался к моей скользкой плоти. Его рука скользнула вниз по внешней стороне бедра, пока он не достиг моего колена, схватив его и потянув вверх, предоставляя ему лучший доступ, когда он прижался ко мне, наблюдая за моим лицом, когда он медленно проходился своим членом по мне, глаза были достаточно горячими, чтобы обжечь, когда мои всхлипы превратились в стоны, и он разжег желание там, где оно было до того, как он дал мне освобождение.

Он наклонился, снова завладевая моими губами — мягко, сладко, неожиданно растопивши сердце, когда его вес переместился, чтобы он мог дотянуться до тумбочки.

Я смутно осознавала, как открывается и закрывается ящик, как шуршит фольга от презерватива, но была слишком занята, требуя большего — жестче, грубее от его рта, поскольку он упрямо делал все медленно и сладко.

Мои бедра раскачивались вместе с ним в течение долгих пары минут, прежде чем он, наконец, приподнялся, чтобы защитить нас, наблюдая за мной глазами.

Он снова двинулся к кровати, но когда я потянулась к нему, он отодвинулся и лег на бок лицом ко мне и потянулся, чтобы перевернуть меня на бок лицом к нему.

Его рука опустилась мне на шею и нежно прошлась вниз по моей руке, моему боку, моему бедру, моему колену, снова зацепив его и подняв над своим бедром, позволяя его члену прижаться ко мне.

Но он не дразнил меня.

Это не было прелюдией.

Его член двигался вниз по мне, пока я не почувствовала, как головка прижимается ко входу в мое тело — просто неподвижное, твердое давление, от которого моя рука обвилась вокруг его спины, мои ногти впились, мои бедра пытались опуститься. Но он контролировал мое бедро и не позволил этого, наблюдая за мной долгую минуту непроницаемыми глазами.

Мои губы приоткрылись, чтобы спросить, что случилось.

А потом он глубоко вошел.

Потрясенный стон вырвался у меня, заставляя его улыбку распространяться медленно и лениво, наслаждаясь мучениями, поглощая мою реакцию на то, что он делал со мной.

Я не знала, чего от него ожидать, находя его грубым в один момент и мягким в следующий. Поэтому, когда он вышел из меня, мое тело напряглось, пытаясь удержать его. Но когда все, что осталось внутри меня, была головка, он сделал паузу, а затем зарылся обратно внутрь.

Не быстро, но сильно.

И вот как он трахал меня — жестко, обдуманно, пристально, руки сжимали мои мягкие изгибы, когда он быстро поднимал меня, так как он даже не остановился, когда толкнул меня через край, заставив меня рухнуть в оргазм, который заставил меня кричать достаточно громко, чтобы разбудить соседей во всем здании.

— О Боже мой. О Боже мой, — всхлипнула я ему в грудь, изо всех сил пытаясь восстановить дыхание и полностью проваливаясь.

Но у меня едва хватило времени сделать один глубокий вдох, прежде чем он схватил меня и перекатился на спину, притянул меня к себе и вошел в меня.

Не сильно, но быстро.

Я уткнулась лицом ему в шею, когда он трахал меня. Едва ли был даже перерыв между стонами — всхлипы становились похожими на один долгий, отчаянный, нуждающийся звук, который я никогда раньше не слышала от себя.

— Бетани, — рявкнул он, в этом звуке было больше требования, чем чего-либо еще, заставляя меня ворчать, когда я приподнялась на дрожащих руках, глядя на него сверху вниз. — Я хочу посмотреть, как ты кончаешь, — объяснил он, одной рукой обхватывая мою щеку, а другую он завел мне за голову, провел по задней части шеи, погрузился в мои волосы и дернул.

— Я не могу, — сказала я, качая головой.

Три подряд — это просто слишком много.

— Ты должна, — сказал он грубым рычащим голосом. Его челюсть была сжата, глаза свирепы, тело напряжено.

Он едва держал себя в руках.

И так или иначе, это было, возможно, самое горячее, что я когда-либо видела.

— Вот так, — сказал он, почувствовав сдвиг и воспользовавшись этим, его рука оставила мою челюсть, а другая рука дернула так сильно, что у меня не было выбора, кроме как отодвинуться назад, чтобы облегчить восхитительный укол боли/удовольствия. Я поняла, как только мои руки легли на матрас, наши тела стали более разъединенными, что таково было его намерение, когда его свободная рука выдвинулась, обхватив мою грудь на секунду, прежде чем ущипнуть сосок и двинуться вниз по моему животу, чтобы поработать с моим клитором.

Минуты.

Он доказал, что я ошибалась за несколько невероятно коротких минут.

Мои стенки сжались, когда я захныкала.

— Вот и все, — прорычал он, сильнее дергая меня за волосы, трахая меня быстрее, работая с моим клитором более твердыми кругами.

И я чертовски… разрушаюсь.

Это был единственный способ описать оргазм, который, казалось, начался там, где наши тела встретились, и вырвался наружу, пока не завладел каждой частью меня, пока я не превратилась в сплошные осколки.

Я бы рухнула, убеждена в этом, я бы буквально разлетелась на части при ударе об него, но рука Лазаруса в моих волосах удерживала меня, когда он глубоко врезался и стонал мое имя, дрожь пробежала по его телу, когда он кончил.

Затем он отпустил мои волосы, и я упала ему на грудь, издав сдавленный звук, странно похожий на крик, когда его руки обхватили меня, держа так крепко, что, если бы я даже могла дышать, я бы не смогла.

— Я думал об этом почти с первой гребаной ночи беспорядка, — сказал он, ослабляя руки, чтобы они могли мягко скользить по коже моей спины. — Ни одна гребаная фантазия, которую я мог бы придумать, не была даже наполовину так хороша, как эта, — сказал он мне легко, без колебаний, не беспокоясь о том, чтобы быть слишком откровенным.

Я почувствовала, как мое сердце сжалось при этом, и, может быть, впервые поняла, в какие именно неприятности я попала.

Потому что он был внутри.

Он был под стенами и щитами, которые я поставила вокруг себя.

Он доказал, что он хороший — до мозга костей хороший. Из тех парней, которые могли видеть твой потенциал, даже когда тебя рвало, трясло, ты потел и был несчастен. Он был из тех парней, которые видели все моё темное, извращенное и испорченное и не думали, что это делает меня уродливой. Вместо этого он думал, что это делает меня сложно-привлекательной.

«Найди мужчину, который возьмет полуразрушенный фасад, сказала мне моя мама в одну из тех ночей, когда ее тело подводило ее, когда ей было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, а не парня, который возьмет совершенно идеальный фасад. Парень, который видит потенциал и готов засучить рукава, приступить к работе и сделать ее как можно лучше, которому понравится открывать все скрытые драгоценные камни, спрятанные внутри, всю историю, все слои, вот с таким мужчиной ты захочешь быть; не парень, который видит только красивое, совершенное. Потому что однажды этой красивой и совершенной девушке понадобится работа. И он не захочет этого делать. Он просто перейдет к более новому и красивому».