Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

По-моему, он делал всё возможное, чтобы поставить меня в неловкое положение. Мало того, что из-за него мне кусок в горло не лез, хотя в столовую я шла очень голодной, так ещё и начинало накапливаться раздражение, вызывая желание сорваться и спросить прямо в лоб, какого хрена он так на меня смотрит.

— Владик, я как раз тебя искала! — Громкий, с визгливыми нотками голос завуча пролетел через половину зала, заставив Чанухина вздрогнуть, закатить глаза и только потом медленно повернуться в ту сторону, откуда навстречу нам пробиралась сквозь толпу низкая худощавая женщина с пушистыми волосами, выкрашенными в ярко-алый цвет. Она подошла к столу, на несколько мгновений задержалась взглядом на каждом из нас, словно мысленно делая новые пометки в школьных досье, и с приторной улыбкой продолжила: — Я прочитала ваш сценарий новогоднего утренника и внесла парочку коррективов, которые необходимо обязательно учесть.

— Хорошо, Людмила Николаевна. Когда к вам подойти? — Слава выдавил из себя такую же фальшиво-учтивую улыбку, пока его взгляд остановился на криво скреплённой скобами стопке белых листов, зажатой в руке завуча. Напечатанный на них текст был сплошь покрыт исправлениями, начёрканными поверх красной ручкой, идеально сочетавшейся по цвету с волосами женщины.

«Я считаю, вышло просто гениально. Там столько интеллектуального и тонкого юмора, который оценят не столько дети, сколько их родители. Уверена, эта мымра опять всё порежет, перекроит и упростит до банальщины», — вспомнились мне недавние жалобы Марго, вместе со Славой несколько вечеров потратившей на эту кропотливую работу.

— Вы с Риточкой доедайте и подходите к моему кабинету прямо сейчас. Сами понимаете, времени уже мало остаётся, а объём предстоящей нам работы колоссальный, — с придыханием ответила Людмила Николаевна и тут же перевела взгляд на Иванова, упорно разглядывающего стену напротив. По крайней мере теперь, глядя на него, я смогла увидеть, насколько глупо я выглядела всего пару минут назад. — Максим, а вы не желаете поучаствовать в спектакле для младших классов?

— Нуууу… эээ… У нас очень много тренировок. Очень важный сезон, сами понимаете, — замялся он, начиная пальцами взъерошивать волосы на затылке и густо краснеть. Вид внезапно смущённого и потерянного Иванова отозвался в моей душе умилением, от которого я тут же поспешила откреститься, ловко убедив себя, что это скорее торжество от осознания его уязвимости перед рядовыми проблемами. — Евгений Валерьевич надеется, что мы сможем дойти до полуфинала в этом году.

— Ну раз Евгений Валерьевич так решил, — с еле сдерживаемым сарказмом протянула завуч, поджав губы и потеряв всякий интерес к Иванову, зато угрожающе вперившись в нас с Натой. — Романова и Колесова, как насчёт вас?

— У меня нет свободного времени. Много курсов и подготовка к ВУЗу, — мгновенно нашлась Натка, соврав так уверенно и ловко, что я даже задумалась, не могла ли прослушать настолько важную информацию о долгожданном выборе ею института.

— А я… — первым пришедшим в голову оправданием стало «а я под домашним арестом», но не думаю, что родители оценили бы мою откровенность, поэтому пришлось судорожно придумывать какую-нибудь достойную отговорку. — Я вряд ли справлюсь. До жути боюсь сцены.

— Полиночка, но в прошлой школе вы были ведущей на праздниках, — ласково-удушающим тоном напомнила завуч, и я уверена, что в тот же момент Марго уставилась на меня с негодованием, ведь я правда уверяла её в собственном диком страхе перед публичными выступлениями. Вот и первая вскрывшаяся ложь, а сколько ещё впереди — лучше не думать.

— Да, я… Мне никогда это не нравилось, — смущённо лепетала я, мысленно посылая Людмилу Николаевну к чертям с её творчеством и стремлением затащить всех в общественную жизнь школы. — Мне ещё нужно подтянуть математику и английский…

— Понятно. — Один короткий кивок головой ознаменовал окончательный переход моей персоны в её личный чёрный список учеников, попасть в который доводилось только избранным. Но у меня вышло всего-то за год, причём не прикладывая никаких усилий, просто методично оказываясь не в то время и не в том месте, а именно рядом с Анохиной, являвшейся главным массовиком-затейником нашей параллели. — Владик, Риточка, буду ждать вас у себя.

Она развернулась и ушла, а я закрыла лицо ладонями, мечтая провалиться сквозь землю. На худой конец — выругаться матом, не стесняясь в выражениях, потому что мне надоело день ото дня чувствовать себя всё большей неудачницей, глубоко увязнув в болоте огромного количества мелких и с виду невзрачных проблем.

— Влаааадик, — протянул Иванов и весело засмеялся, тут же получив от друга лёгкий подзатыльник.

— Макс, заткнись! Сука, ненавижу, когда меня так называют, — выплюнул Чанухин, поднявшись со стула так резко, что железные ножки проехались по лежащей на полу плитке с тонким противным звуком, а сам стул опасно покачнулся и наверняка бы опрокинулся, не ухвати его в последнее мгновение до сих пор посмеивающийся Максим.

— Увидимся, — скомкано бросила нам через плечо Рита, которой пришлось перейти почти на бег, чтобы догнать не в меру разъярённого Славу. Мы с Наташей проводили их удивлёнными взглядами, впервые увидев, чтобы он так злился, причём из-за сущего пустяка.

— Но он ведь Владислав? Что в этом такого? — спросила Колесова и, не дожидаясь ответа, снова уткнулась носом в телефон, судя по увлечённому виду, напрочь забыв о нашем существовании.

Я ещё вчера осмелилась поинтересоваться, с кем же она ведёт столь увлекательную переписку, но услышала от неё лишь пространственное «да это так, просто». Может быть, неправильно судить людей по себе, но для меня «да так, просто» с вероятностью сто процентов означает что-то настолько важное и сугубо личное, о чём никому не хочется рассказывать.

— У всех свои странности, — спустя минуту по-философски заметил Иванов, но его насмешливый и прямой взгляд в мою сторону давал понять, что это был вовсе не ответ для Наты, а плохо завуалированное послание для меня. Мне же захотелось как маленькой показать на него пальцем и закричать, что я с самого начала знала, была уверена в отсутствии перемирия как такового, и только ждала, когда же ему надоест строить из себя добряка и будет нанесён первый скрытый удар.

Странно, но никакой обиды я не ощущала. Впрочем, как и возмущения, оскорбления или что там ещё положено испытывать человеку, чьи лучшие ожидания оказались нагло обмануты? Зато меня охватывали радость и ненормальное воодушевление от одной лишь мысли о продолжении нашей холодной войны, потому что общаться нормально как-то не получалось, а молчание становилось всё более невыносимым с каждым новым днём.

— Я скоро вернусь, — пробормотала Наташа, резко подорвавшись с места и отвечая на входящий звонок, и, прежде чем я успела сообразить, что происходит, мы с Ивановым остались вдвоём. Намного быстрее, чем я ожидала и чем успела морально подготовиться.

В панике я оглянулась, пытаясь выцепить высокую фигуру подруги среди переполненного учениками помещения столовой, но не смогла обнаружить никого хоть смутно похожего, растерянно проскакивая взглядом по череде разноцветных макушек и непохожих друг на друга лиц. Уже смирившись с тем, что какое-то время придётся пообщаться со своим теперь уже тайным врагом тет-а-тет, а заодно припоминая несколько замечаний, показавшихся самыми остроумными, я повернулась обратно и тут же впала в очередной ступор.

Максим сидел, облокотившись локтями о стол и глядя на меня всё так же пристально, как и раньше, только вот на лице его не осталось и тени от недавней ехидной усмешки. Напротив, он выглядел очень серьёзным и сосредоточенным, но испугало меня совсем не это, а его неожиданное появление на стуле Наташи, так близко ко мне, что достаточно было бы сделать глубокий вдох, чтобы ненароком соприкоснуться плечами. Я не боялась его. Точно не боялась, да и любые возможные нападки вряд ли могли удивить, когда ему повезло однажды увидеть меня заплаканной, а потом ещё дважды самому чуть не довести до слёз. Но сердце всё равно учащённо билось от волнения и хотелось хотя бы обхватить себя руками, а лучше — залезть под одеяло так, чтобы торчали наружу только глаза.