Обнаженная. История Эмманюэль - Сильвия Кристель
Когда я смотрела фильм в Англии, то на этой сцене не смогла удержаться от хохота. Как же очевидно, что мои возбужденные глаза полны не любовной лихорадки, а наркотического дурмана! Этот нервический смех помогает мне справляться со смущением. Я живее чувствую все бесстыдство этой сцены, она кажется мне длиннее, чем есть на самом деле, когда я смотрю на этот акт неразделенного одиночества, на эту жажду физического, самоудовлетворяющего наслаждения.
Мой тайский stick сбил график работы у всей группы. В качестве извинения я устроила для всех вечеринку в отеле.
Сегодня меня изнасилуют. Я ненавижу эту сцену. Я всегда избегаю насилия, физического давления. У меня партнер-непрофессионал. Это красивый молодой мужчина из местных, выбранный за свое точеное тело. Он, кажется, не понимает, что происходит. На нем нет ничего, кроме холщовой набедренной повязки. Сцена в курильне. Это один из заключительных этапов приобщения к таинствам секса, в которые меня отправил Ален Кюни. В воздухе клубы опиума. Юноша от нетерпения переминается с ноги на ногу, он готов к бою. Джаст жестами объясняет ему суть сцены, показывая, какие движения надо сделать. Эмманюэль не хочет быть изнасилованной, но ее ненасытное тело жаждет этого.
Мой партнер горячо кивает в знак одобрения. Его пустой взгляд меня настораживает.
— Он не понял сцену! — говорю я. — Ничего не выйдет!
— Не бери в голову, сцена простая, и он все прекрасно понял. Это ведь кино, милашка. Ну, пойдем же!
Мне предстоит извиваться, как свежевыловленной рыбе, мотать головой во все стороны, но не отбиваться всерьез. Я готова. На мне шелковое платье от Баленсиаги, серое с перламутровым переливом, украшенное плиссироваными воланами и обнажающее всю спину, и двое трусиков! Из темноты возникает мой партнер, с ним двое широкоплечих мальчуганов. Вместо одной камеры я вижу три. Сцена задумана как зрелищный каскад планов, который переснять невозможно, их нужно снимать с разных точек. Мужчина-партнер, весь в поту, встает прямо надо мной, двое его подельников держат меня за плечи. Такое положение для меня невыносимо, но я смолчу.
— Съемка!
Юный насильник сбрасывает остатки одежды, которая ему мешает, и кидается на меня, словно в битву. Он рывком опускает на мне все белье и упирается отвердевшим членом прямо в мое тело, которое не впускает его. Задохнувшись, я визжу и отталкиваю этого человека с силой, которая его ошарашивает. Вырываюсь из рук остальных двоих. Я плачу, кричу:
— Стоп! Хватит! Хватит!
Я еще некоторое время буду отказываться от пересъемки этой сцены. У переводчика сегодня выходной, я требую, чтобы нашли хоть кого-нибудь. Джаст со своими жестами объяснил ему неточно. Я медленно прихожу в себя после этого дурацкого происшествия. Мне приходится тысячу раз объяснить этому простаку, что тут все понарошку, для кино, это такое седьмое искусство. Если я разлеглась тут совершенно голая, то это так же, как женщины позируют художнику. Я это делаю для фильма, а не для него.
Кажется, он опять ничего не понял… или мне просто страшно? Первобытный, неодолимый страх. Я трясу его за плечи, я гораздо больше его, и выкрикиваю по-французски: «Осторожно! О’кей? Осторожно!» Он встречается с моим недобрым взглядом и понимает все. Сцена получается. Я ретируюсь.
Платье на мне разодрано, а ведь оно щегольское, самый красивый предмет в кадре, такие шьют для звезд. Я поражена.
Бюджет у фильма тощенький, костюмов очень мало, пленка вся наперечет. Единственный дубль обычно считается хорошим, а в массовках участвуют работники съемочной группы. Забавно, что меня даже не предупреждают об этом. В эпизоде вечеринки в саду мой муж представляет меня продюсеру, инженеру по звуку, костюмерше. Я говорю им: «Рада с вами познакомиться». Улыбаюсь, ситуация и вправду смешная, неожиданная. Напряжение спадает.
Бюджет тощий, зато люди солидные. За камерой стоит Роберт Фрэсс. Много позже он будет номинирован на «Оскара» как оператор фильма Жан-Жака Анно «Любовник». Главный оператор Ричард Судзуки внимательно следит за тем, чтобы меня снимали при хорошем освещении. На проявленных позитивах я замечаю мягкую позолоту его освещения. И уже сама ищу его, купаюсь в нем. Свет — солнце для актрисы, тем более для актрисы обнаженной. Свет одевает меня.
И на публику, и на прессу произвели впечатление лесбийские сцены и легкость, с какой я их сыграла. А между тем у меня не было подобного опыта. Мне задавали въедливые вопросы, рылись в подлинной природе моей сексуальности. Способность Эмманюэль получать удовольствие там, где оно есть, без различия полов, возмущает тех мужчин и женщин, которым не хватает свободы. Они хотят ясности там, где все вперемешку. Хотят наклеить на меня ярлык, определить мне какую-то ячейку, принизить меня еще больше, и я отказываюсь отвечать на их слишком примитивные и бесстыжие вопросы. Я ухожу от этих вопросов, меняю тему. Не стоит загонять витальность, жажду жить в твердые привычные формы. Я одобряю Эмманюэль и ее свободу. Я свожу все к шутке, говорю, что у женщин нежнее кожа, что она для меня как родная земля, что с женщинами мои страх исчезает, что быть соучастницей женского заговора мне так же приятно, как чувствовать, что сама я женщина, чувствовать природную женскую нежность.
Эротические сцены следуют одна за другой, и я привыкаю к ним. В этой стране, где сексуальность широко коммерциализирована, но при этом строго регламентирована, наш продюсер выхлопотал у самого сиятельного принца разрешение на съемки с обнаженной натурой в злачных местах, доступных частных заведениях, внутри которых разврат.
Дружно снимаем, умно рассуждаем. Хюго подружился с Аленом Кюни, они спорят о Бодлере, а моим подвигам немало способствуют шампанское и тайский stick.
Беспокоясь о том, чтобы товар лучше продавался, продюсер задумывает скандальную сцену, которая имела бы такой же резонанс, как знаменитый эпизод из «Последнего танго в Париже». Он подозревает, что все отснятое получится немного слащавым и несмелым.
Женщины, работающие в бангкокских клубах, выделывают для посетителей номера уж совсем омерзительные, используя свою щель. Неожиданная восточная клубничка, сувенир на память о путешествии. С шариком для пинг-понга или с сигаретой? Выбор за туристом. Наш продюсер заядлый курильщик. Джаст — эстет, он отказывается снимать этот спонтанно родившийся эпизод, который вполне может опустить его фильм до уровня неприятной и грязной порнографии. Но продюсер — упрямая голова.
