Строптивая сиротка для Айсберга (СИ) - Верта Мила

— Я вижу, как ты меня любишь. Очень наглядно и доходчиво. Что это за дерьмо? И почему оно у меня в телефоне? Кто это снимал и когда? Не ври, что до меня эти кроссовки мы выбирали вместе. Мне хочется орать, но я почему то могу говорить нормально, только голос дрожит и срывается. Он виноват. И не отрицает. Изменил. Предал. Закрываю глаза, чтоб не видеть, не смотреть, не чувствовать.

Слёзы безостановочно катятся по щекам, машинально слизываю и вытираю с подбородка, кожу противно стягивает, от туши щиплет глаза. Плохо. Мне плохо.

— Родная, любимая моя девочка.

— Заткнись! Не смей меня так называть! Никогда больше! Родным не изменяют! Родных и любимых не предают, трахаясь с чужими! Где это было? В туалете? На видео раковина и зеркало. Серьёзно? Ты изменил мне в туалете? Что это вообще за девка? Откуда она взялась? — всхлипываю не в силах сдержать боль, рвущую меня на куски.

Зачем я вообще спрашиваю? Зачем мне знать? Господи, что это изменит?!

Снежинский белый как полотно, его тоже колотит, он прикусывает кулак и громко дышит. Что плохо тебе? Урод! Так, тебе и надо! Если ты вообще можешь что-то чувствовать. Айсберг хренов.

— В туалете, в клубе, эта из компании, знакомая. Кто и зачем снимал, не знаю. Но выясню. Это было после нашей ссоры. Когда ты сказала что симулируешь. Я тогда взбесился, нажрался как скотина. Всё слова твои в голове крутил, пил, думал, отпустит. Нихера. Я в туалет пошёл, она за мной. В общем, я долбоёб. Я сам не знаю зачем?! Да я её не хотел!

— Как это не хотел? Очень даже давай включу вот тут момент, сейчас посмотрим! — пытаюсь запустить видео.

Кай вырывает айфон у меня из рук.

— Перестань! Хватит!

— Не ори на меня! Ты мне теперь никто! Ты предатель! Нагадил втихую, что не хватило смелости признаться? Трус! Надеюсь, ты понимаешь, что после этого между нами всё? Конец!

— Маш, не говори так. Родная, пожалуйста. Я понимаю, что очень виноват, изменил. Но я люблю тебя. Да, блядь! ААА! Я не оправдываюсь. Я сто раз виноват! Просто, тогда я ещё не любил, наверное, или не знал, что любил. Хер его знает. Сейчас же всё по-другому! Ты — моё всё. Все мысли, планы с тобой, про тебя и для тебя!

Я не хочу ничего слышать, накрываю голову руками от его слов и нарастающего шума в ушах.

— Услышь меня, Герда! Я не могу исправить того, что сделал. Но я клянусь, что это было один раз, и никогда больше не повториться. Я тебя люблю, и спать хочу только с тобой. Жить хочу с тобой. Семью хочу с тобой!

Какая семья? Он что бредит? Я умираю у него на полу, потому что ледяные щупальца добрались до сердца. Боль, что внутри меня бурлила и обжигала, застывает лавой, и я каменею вместе с ней. Смотрю на бледного Кая и не понимаю, как это возможно? Ещё полчаса назад он обнимал меня и был самым любимым, мы собирались ужинать и трахаться всю ночь, а сейчас меня воротит от мысли, что он может ко мне прикоснуться.

Меня накрывают отходняки. Как же холодно. Зубы отбивают чечётку, растираю плечи в тщетной попытке согреться, колбасит ужасно.

— Маш, тебя трясёт, пиздец. Тебе холодно?

Он, правда, не понимает?

— Да мне холодно, мне всегда теперь будет холодно рядом с тобой. Ты же грёбаный айсберг, а я дура. Которая надеялась тебя отогреть. Скорее я рядом с тобой замёрзну и сдохну, чем до тебя дойдёт, что ты натворил.

Всё разрушил, сломал. Ничего нет больше. Лишь бесконечный холод.

Кай хмурится, кивает сам себе.

— Я понимаю, что сейчас ты не готова меня слушать. Что нужно время переварить как-то. Давай поговорим об этом завтра?

— Почему ты мне не сказал? Именно ты всегда топил за честность в отношениях! Почему ты мне не сказал? Когда мы стали нормально встречаться? Это же двойное предательство! Если бы я знала, я и близко к тебе не подошла, не стала бы жить с тобой, спать с тобой! Господи! Ничего бы не стала!

Снежинский обречённо опускает голову.

— Потому и не сказал! Знал, как ты отреагируешь. Что и близко меня не подпустишь. А я хочу быть с тобой, я люблю тебя, Маша! Я решил, что у нас будет второй шанс. Эгоистично, конечно, я понимаю. Но ведь нам круто вместе. Сука, надо ж было так всё просрать! — Кай дёргается и пару раз лупит кулаком в стену, костяшки правой руки окрашиваются красным.

— Я не буду ночевать с тобой, уходи! Или я поеду к себе.

— Куда к себе-то? Ты и так у себя! — снова взрывает Снежинского, но мне всё равно, не трогает.

— Я у тебя дома и если ты не уйдёшь, то я поеду к себе домой! Я понятно объясняю?

— Не надо никуда уезжать, я сейчас оденусь и уйду. Переночую у Макса. Мы как-то это всё осознаем, остынем. А завтра поговорим, да? Пожалуйста, оставайся дома. Ладно?

Не хочется говорить с ним, отвечать, просто смотреть в его сторону, но тогда он не уйдёт и этот ужас никогда не закончится.

— Маша? Ладно?

— Ладно!

Кай собирается минут за пять. Заходит в кухню, спортивная сумка на плече.

— Я собрался, пожалуйста, оставайся дома. И помни, я очень тебя люблю. Мы поговорим завтра, да? И не сиди на полу.

Машинально поднимаюсь, поправляя платье, да старые рефлексы ещё живы.

Снежинский топчется, психует.

— Маш, мне стрёмно, так тебя одну оставлять. В таком состоянии, может, я в другой комнате?

— Нет, ты уходишь, я остаюсь. Уйди уже, успокой свою совесть, в окно я не сигану, вены резать тоже не буду, я просто хочу, чтоб всё закончилось. Я устала. Лягу спать.

— Ладно, до завтра, я люблю тебя.

Снежинский попрощавшись, всё ещё мозолит мне глаза. Потому что его рефлексы тоже ещё живы, и он неосознанно ждёт моего: — И я тебя.

Бледнеет ещё больше, до него, наконец, доходит, что не дождётся, вихрем вылетает из квартиры.

Глава 24. Маша

Через час, выпив полбутылки вина, я неприкаянно брожу по квартире. Внутри зудит мысль, что я должна быть не здесь. Да я вроде как обещала остаться до утра. Да только зачем? И кому обещала? Бывшему парню. А, значит, можно и нужно передумать, раз мне плохо в его квартире. Ещё пару часов назад это было самое уютное место на земле. Всё было привычным и родным.

Сейчас всё иначе. Совсем другие эмоции, схожее чувство растерянности и неприятия у меня было, когда я впервые ночевала в съёмной однушке. Всё было непривычным, чужим и непонятным вокруг. Снова обхожу квартиру и не могу найти уголок, где можно спрятаться от этого ощущения. В ванной влажно и пахнет гелем Кая, на кухне остывает любимое мясо Кая, в спальне хаотично разбросаны его вещи, собирался же второпях.

В гостиной то тут, то там на глаза попадаются мелочи, забытая им жвачка, зарядка на журнальном столике, бархатная коробочка от подаренного кулона. Снимаю его, аккуратно упаковываю обратно. Красивый подарок, но больше он меня не радует. Как и всё здесь.

Каю я теперь ничего не должна и хочу домой. Я не планировала собирать вещи в ночи, но собираю, потому что именно это хочу делать, чувствую так правильно. Нужно покончить со всем сразу. Я не смогу простить. И жить со Снежинским не хочу. Как бы он ни объяснил свои мотивы, измена была и этого ничто не изменит.

В большую спортивную сумку всё не помещается, только вещи, обувь, косметика. Ещё остаются книги, пара игрушек, шампуни и бальзамы в ванной, статуэтка, рамки и прочие мелочи. Сам выбросит. На телефон падает смс, что такси ожидает. Надо видеть лицо таксиста, когда он понял, что его пассажир зарёванная опухшая панда.

Пока еду в такси на телефон безостановочно сыплются голосовые от Кая, не слушаю. Потому что, не хочу и не могу вникать в то, что он сейчас переживает, думает и говорит. Мне бы себя вытащить из анабиоза, куда я периодически проваливаюсь. Странное состояние, будто в вату завернули, ни звуков, ни красок, ни запахов, как воронка и ледяная дыра на месте сердца. И нечем дышать.

Квартира встречает меня непривычной теперь тишиной, всё, так как мы оставили с Каем. Кидаю сумку с вещами у порога. Тяжёлая, дотаскала, живот тянет. В воздухе приятно пахнет яблоками этот освежитель, Кай выбрал. На диване между подушек валяется пульт, на журнальном столике обёртка от шоколадного яйца и игрушка из него же. Пупсики из серии «любовь это».