Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева
Артём шумно втягивает в себя воздух.
— Что ты творишь, моя девочка, я ж не остановлюсь.
— И не надо, — опрокидываю его на спину и ложусь сверху.
Я целую его в губы, провожу руками по бокам. Мщу немножко, дразня пальцами рёбра, но с ним этот номер не проходит.
— Я не боюсь щекотки, — заявляет, улыбаясь, как Чеширский Кот.
— Тогда не сопротивляйся, — шепчу в лицо и трусь всем телом, спускаясь ниже.
Целую его соски, касаюсь языком пупочной впадинки, удовлетворённо отмечая, как он вздрагивает. Обволакиваю ртом напряжённую головку и скольжу губами вниз по члену. Когда тебя никто не заставляет это делать, оказывается, бывает приятно ласкать мужчину. Артём даже руки не поднял, не шевельнулся, чтобы направлять и командовать. Он полностью в моей власти. Я могу делать с ним, что хочу. И это кружит голову.
Я насаживаюсь на его член, позволяю войти глубоко, до самого дна. А затем начинаю раскачиваться, устанавливаю ритм. Свой собственный.
Артём касается моих сосков, возбуждает меня, шепчет что-то, но я не вслушиваюсь, потому что в голове шумит от возбуждения. Красочные всполохи мелькают перед глазами. Пружина внутри затягивается до упора, и ему достаточно лишь качнуть бёдрами мне навстречу, чтобы меня накрыл оргазм. Невыносимое чувственное наслаждение, от которого тело рассыпается звёздами. К этому невозможно привыкнуть. Этим пока что нельзя пресытиться. Может, когда-нибудь. Но не сейчас.
Он даёт мне успокоиться, а затем переворачивает на спину, требовательно вжимаясь, толкаясь почти агрессивно, но всё равно не грубо.
— Теперь моя очередь, — шепчет он мне в ухо. Это щекотно и снова возбуждает.
Да, сделай так, чтобы я забыла. Оставь во мне свой отпечаток. Подари мне ещё один экстаз, улети вместе со мной.
Я вела свой внутренний монолог, разговаривала с мужчиной, что стал невыносимо дорог. Оторвать его от себя — разве что с кровью и болью. Но пока не нужно. Пока можно быть рядом и наслаждаться. Плыть по течению и не заботиться ни о чём. Он всё взял на себя. Это и пугало, и вызывало бесконечную благодарность за передышку.
— Рина, — содрогнулся Артём, и я приняла в себя его семя, сожалея, что не смогу забеременеть и родить. Маленького, крохотного ребёнка, которого бы любила всем сердцем и берегла от всех напастей.
Но я, наверное, не умею. Ляля и Серёжа тому — грустное подтверждение. Вечное напоминание, что я не смогла их оградить от беды.
— Пошли в душ, а потом всё же по магазинам, — отрывается от меня нехотя Артём. — И к Веточке твоей заглянем.
Он помнит о моей просьбе. Он обо всём помнит.
— А потом я тебя здесь запру, а сам съезжу по делам, договорились?
Я киваю, соглашаясь.
— Рина, — он заключает моё лицо в ладони, — не молчи, пожалуйста. А то я думаю, что всё делаю неправильно, а ты просто боишься сказать об этом.
— Ты всё делаешь хорошо, — поднимаю глаза. — Просто у меня мысли всякие, и я колеблюсь, как маятник. Но в этом твоей вины нет. Это всё мои личные заморочки.
Давай ты будешь проговаривать их вслух? И мы вместе постепенно решим все твои проблемы, развеем сомнения, научимся слышать друг друга. Иначе я когда-нибудь оступлюсь, а ты замкнёшься, напридумываешь лишнего.
Он идеален. Я бы хотела узнать людей, что вырастили его таким правильным. Спасибо сказать или в пояс поклониться.
— Я постараюсь, — это не обещание, а уклончивость. Запоздало мне становится совестно втягивать его в своё болото, хотя я уже постаралась — навесила на Артёма всё, что могла.
Мы моемся по очереди — он деликатно не мешает, хотя по блеску его глаз я понимаю: его тянет ко мне как на аркане. Я вспоминаю порочную себя. Роковую женщину, что пыталась соблазнить мужчин в святой уверенности: каждый из них надолго меня запомнил. Но все они остались за бортом, а этот прибился к берегу. Наверное, никто не знал и не знает меня настолько близко, как Артём.
— Ты же отключила телефон? — хмурит он брови уже в машине. — И никому не звонила?
Немного запоздалая тревога, но я улыбаюсь.
— Нет, конечно. Я не отключила и не звонила.
Он не разорался и не обозвал меня тупой курицей. Не запахнулся в злобе. Я проверяла? Ждала этого? Он лишь сильнее сдвинул брови, соображая, как быть.
— У меня нет телефона, Артём. Я его в спешке оставила в том доме, — признаюсь после длительной паузы. А он лишь кивает.
— Это даже к лучшему, — и протягивает мне свой гаджет. — Звони подруге. Номер помнишь? Назначь встречу где-нибудь подальше от её заведения. В не очень знакомом месте.
Номер Веточки я знаю наизусть. С телефонами у меня беда: я их то теряю, то разбиваю, то забываю. Поэтому нередко звоню подруге с незнакомых номеров. Да и от Алексея шифруюсь: он постоянно проверял список моих звонков и контактов.
Вета отвечает не сразу. Но, в конце концов, берёт трубку.
— К-катя? — заикается она, услышав мой голос.
— Я, я, Вет, — вслушиваюсь в её растерянность. Если б я её не знала как облупленную, подумала бы, что она напугана. А может, случилось то, о чём говорил Артём? Я открываю рот, чтобы спросить, но она опережает меня.
— Точно ты? Живая? — уточняет она ожившим голосом.
— А какой же мне ещё быть? — настаёт моя очередь теряться.
— Ну, так это. Сказали, что ты того, — мычит она, запинаясь.
— Что значит того?.. — туплю я со страшной силой.
— Дак, померла, сказали, — произносит Вета замогильным голосом, а я от неожиданности нажимаю на «отбой».
32. Артём
У Рины лицо белое-белое. Я не помню, чтобы кто-то так сильно бледнел от нескольких фраз по телефону. А ещё меня дёргает одна вещь. Она мне соврала. У неё есть телефон. Она же мне фотографии показывала. Обманывает? Зачем? Спросить в лоб или подловить? Хуже нет, когда ты человека, которому доверял абсолютно, начинаешь в чём-то подозревать.
— Что-то случилось? — спрашиваю чуть погодя.
— Ну, да, — проводит она рукой по лицу, словно смахивает паутину. — Кажется, я покойница.
— У твоей подруги были гости? Угрожали? Искали? Что? — из меня вопросы сыплются, как из мешка с огромными дырами, а Рина лишь головой качает на любой мой вопрос.
— Не знаю. Она сказала, что я умерла. Я испугалась и растерялась. Не расспросила и выключила телефон.
Рина смотрит на меня виновато, я медленно выдыхаю. Подруга сама позвонить не может — у неё номер не определился. Вообще удивительно, что она ответила. Но девушки с её профессией вполне способны отвечать на незнакомые звонки.
— Тогда позвони и поговори. Не бойся. Ты точно живая. Там нигде нет твоего трупа.
О, чёрт. Почему я такой косолапистый медведь? Я же пугаю её ещё больше своим неумением говорить деликатно.
Рина смотрит на меня сердито, сопит, а затем снова нажимает на кнопку звонка.
Подруга её тараторит быстро. Я слышу только голос и ритм речи, подобный пламенному фламенко.
— Нет, не сейчас, через два часа, — сопротивляется её напору моя девочка. — В «Чашке», помнишь? Мы были там однажды.
Я невольно морщусь, а она со вздохом прощается с Веточкой.
— Я помню, ты говорил: в каком-нибудь незнакомом месте. Но «Чашка чаю» почти такое и есть. Там захолустье, тихо, далеко не центр, спальный район. Практически нулевая возможность встретить знакомых. Нам бы и по магазинам… не здесь. Раз уж сказали, что я мертва. О, Господи…
Рина прикрывает лицо руками, качает головой.
— Нет, она ни с кем не виделась. Никто не приходил и не расспрашивал обо мне. Алексей тоже не заявлялся. А о моей смерти мельком сказали в криминальной хронике. Маркова обозвали бизнесменом, замеченном в тёмных махинациях. Жутко звучит.
— Я пробью по своим каналам, узнаю, откуда ветер дует. Подобная информация идёт с чьей-то подачи. Не такая уж крупная рыба твой Марков, чтобы о нём трезвонили.
Естественно, в магазинах Рина выбирает минимум вещей. Кто бы сомневался. Но я не сопротивляюсь. Сейчас не время спорить по мелочам. Она всё делает быстро, не капризничая, не зависая над магазинными полками по полчаса. Интересно: она так же быстро выбирала те кружевные штучки, готовясь к отлову мужчин на улице?
