Кристин Орбан - Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя
Он преступник.
Он хочет убить любовь.
И я не знаю, как ему помешать. Можно помешать грабителю, насильнику, убийце, самоубийце — но не тому, кто разочаровался во всем сам и разочаровывает других.
Я знаю, как будут разворачиваться события, я знаю о его затруднениях, как знаю и то, что он может успешно бороться с собой. Я могу ускорить ход событий.
Жизнь повторяется.
Но зачем повторять историю, возникшую из неудовлетворенности?
Сейчас половина первого, я уже дома и жду его, я отменила лекцию по Вовенаргу[19] — тем лучше: Вовенарг обманывается, когда утверждает, что «страсти не могут погубить человека, потому что по натуре он не зол».
Неправда. Страсти, как и дурные натуры, существуют и могут быть очень прочными. Из них можно составить целые каталоги, как из сортов роз: холодоустойчивые, вьющиеся, ползучие, утыканные шипами...
Страсть продолжает жить, пока встречает сопротивление, и угасает, когда становится разделенной. Моя жизнь — буги-вуги, рок-н-ролл без партнера. Я кручусь совершенно одна.
Из проигрывателя компакт-дисков доносятся звуки соул, музыки души... Почему я раньше не вслушивалась в слова Эллы и Сары[20] с таким вниманием? Почему я позволила замуровать себя в молчании? Потому что ни одна мелодия не совершенна, только в молчании Жана нет ни одной фальшивой ноты. «Совершенство нуждается в несовершенстве», ты слышишь, Жан? Это не мои слова. Мне нравится недостаток вкуса, неуклюжесть, ошибки в правописании, ударении, синтаксисе. Мне нравятся люди, которые говорят и не боятся ошибиться — все ошибаются, в том числе и те, кто молчит.
Растяпы меня умиляют; бокалы с красным вином, опрокинутые на белую льняную скатерть, нечаянно перевернутые тарелки вызывают у меня смех. Я люблю оплошности, неловкие комплименты, ошибки, промахи, бестактности.
Из-за того, что Жан не позволяет себе говорить, его голос изменится. Начнет ломаться. Его голосовые связки будут издавать какие-то другие звуки, как у новорожденных или подростков.
Я жду, когда он заговорит. Все на свете чего-то ждут. Кому-то всегда не хватает сестры, друга, бабушки, мамы, денег, дома, страны, тепла, признания, собаки, жениха, ребенка, отца, брата, работы, пространства. Мне не хватает его голоса. Мужчина, которого я люблю, был бы идеальным, совершенным, если бы у него было больше слов. Ему не хватает слов, как другим не хватает кальция или фосфора.
Жан страдает от дефицита слов.
Когда занятия окончились и я собиралась уходить, Поль предложил проводить меня. Я чуть не подпрыгнула, когда он заговорил со мной — начал произносить слова, множество слов, которые сцеплялись друг с другом, образовывали единое целое, имели цель и значение. Он произносил одни фразы за другими, сложные, выстроенные по всем правилам, с подлежащим и сказуемым на своих местах. Это было так странно — слова, собранные вместе, фразы, произносимые, чтобы заинтересовать и соблазнить меня. Поль говорил. Это было почти невероятно — мужчина, который говорит!
Даже если бы он был голым, он бы не смутил меня сильнее.
Он говорил, и слова как будто раздевали его, вместо того, чтобы одеть.
Мужчина, который говорит, не боится, что его осудят. Он подходит к вам без маски — потому что даже самые загадочные слова не так загадочны, как молчание.
Поль высокий, и я поднимаю голову, когда разговариваю с ним. Он красивый, но это неважно — самое невероятное то, что он произносит слова, и я отвечаю на них. Это как забытая и снова вернувшаяся привычка, как спортивное упражнение, которое я, вопреки ожиданиям, не разучилась выполнять, вроде катания на велосипеде или на лыжах — я кручу педали, я еду, я отвечаю.
У меня есть некоторый опыт в любовной болтовне, и сейчас я об этом вспоминаю, хотя раньше мне казалось, что я напрочь его утратила.
— Страсти — это источник наиболее благородных поступков и самых прекрасных добродетелей, — говорит он.
— Страсти могут разрушать, — отвечаю я.
— Они обогащают тех, кто способен ими жить, — говорит он.
— Вы так думаете? — отвечаю я.
— Такие стоические взгляды у вас появились благодаря мужчине? — снова спрашивает он.
Я смеюсь. Я так давно не смеялась!
— Что вы об этом знаете? — спрашиваю я.
— Я наблюдал за вами... — отвечает он.
— И вы все поняли? Да вы провидец! — восклицаю я.
— Я очень хотел бы вас понять... — шепчет он.
Он знает все правила игры.
— Я ваша коллега, — напоминаю я.
— Вы женщина.
Он действительно знает.
Я уклоняюсь от ответа и перехожу к другой теме. Как профессионал слова, я могу управлять беседой.
— О чем вы сейчас пишете? — интересуюсь я.
Он отвечает, мы продолжаем говорить, мы оба умеем спрашивать, отвечать, восклицать, возмущаться, смеяться, развивать, ускорять или замедлять течение разговора.
— Я пишу о наших страстях. Существуют ли они отдельно от нас самих?
Мы оба — нормальные люди.
— И каков ваш ответ?
— Так просто не ответишь... Я могу пригласить свою коллегу поужинать?
Он — нормальный человек.
— Мне нужно быть дома.
Я — нормальная женщина, без всякого сомнения.
— Вы отменили лекцию? Почему?
— У меня голова болит.
— Я вам не верю. Вам сейчас на все наплевать. Надеюсь, так будет не всегда, и мы когда-нибудь поужинаем вместе.
Он спросил, я ответила, все было замечательно.
Я разложила на низком столике свои папки, книгу «Введение в познание человеческой души» и журнал с интервью актрисы, которая утверждала, что «никогда не сожалела ни об одном принятом решении». У меня слабость к интервью — я всегда извлекаю из них что-то полезное, как из путешествий или разговоров с подругами. Я еще не знала, какое решение приму, но чувствовала, как что-то во мне меняется, что-то, присущее мне, исчезает.
Или точнее будет сказать: я что-то теряю? Что меня, к сожалению, покидает способность переживать, отличать одного мужчину от другого, любить, в конце концов?
Самое главное — не сожалеть о принятом решении, как та актриса. Почему они такие сильные, эти женщины, которые поверяют свои секреты журналам? Хранят ли они что-то на дне души? Безукоризненный внешний вид, надменность, и всегда — сила... Что до меня, я часто испытываю сожаление. Как если бы множество дорог закрылось для меня навсегда.
Нет, хватит самоанализа; настало время действовать. На сей раз я скажу ему, что устала от этого немого языка, который связывает, а не освобождает, от этих самых необходимых слов, как будто взятых из каталога товаров: «кофе», «туфли», от того, что в его скупых фразах никогда не отражался хотя бы проблеск какой-то эмоции.
