Джейн Дэвитт - Привяжи меня
— Ложись обратно, — сказал он, и стало совершенно ясно, что Оуэн им недоволен. Но когда Стерлинг, наскоро вытерев мокрое лицо, подчинился — тело требовало разрядки, мышцы протестовали, не желая возвращаться в положение, в котором находились так долго, — Оуэн прижал прохладную — левую — ладонь к коже, которая сейчас должна была быть ярко-красной, забирая часть жара, а правой — горячей и шершавой — погладил Стерлинга по бедру.
— Я знаю, почему ты это сделал, и я признателен за твои старания выполнить мой приказ и не кончить без разрешения, но никогда больше так не поступай. — Оуэн улыбнулся; Стерлинг услышал улыбку в его голосе. — Ну а если не принимать во внимание эту ошибку и твою неспособность считать, тебя было приятно шлепать. Спасибо.
Стерлинг почувствовал, как на лице расцветает ответная улыбка, хотя ему пришлось еще раз вытереть ладонью слезы. Он неосознанно боялся, что ведет себя неправильно — было приятно знать, что он не облажался так уж сильно. Он дрожал, задница ныла нещадно, а член — чуть послабее теперь, когда адреналин слегка схлынул.
— Вам спасибо, — сказал он, впервые чувствуя себя настолько кому-то благодарным. Горло саднило от криков и всхлипов, нос был забит, и боже, он чертовски устал. Хотелось соскользнуть с колен Оуэна, свернуться калачиком на полу и заснуть прямо здесь.
Мягко хлопнув Стерлинга по заду, Оуэн убрал руки.
— Ложись на кровать лицом вниз. Тебе нужно прийти в себя и успокоиться.
То, как он переполз с колен Оуэна на кровать, больше походило на неловкое карабканье, чем на грациозную смену позиций, но Стерлингу было все равно. Он вытянулся на хлопковом покрывале, наслаждаясь его мягкостью, и ощутил, как спружинила кровать, когда Оуэн встал.
— Я вернусь через минуту. Принесу тебе «Колу». Тебе нужен сахар.
Перед уходом он развязал узел шарфа на запястье, сложил его и сунул в ладонь Стерлинга. Тот стиснул шелковый квадратик так, словно это была рука Оуэна, чувствуя, как нежная ткань щекочет шершавую кожу его пальцев.
Ему было так хорошо. И плевать, что он все еще возбужден и понятия не имеет, когда Оуэн позволит ему кончить — да, его член болел, и наверное, так будет еще долго, но всем частям его тела — даже ноющей заднице — было хорошо. Стерлинг был расслаблен так, как будто все напряжение, никогда не оставлявшее его, растаяло, оставив мышцы вялыми, ленивыми и тяжелыми, а ведь он даже перестал осознавать, что был постоянно напряжен.
Видимо, его мозг был готов расплавиться так же, как и все тело, потому что он почти задремал, когда Оуэн вернулся. Он не знал, произнес ли Оуэн что-то вслух, или просто от его возвращения в комнате что-то неуловимо изменилось… потому что Стерлингу казалось логичным, что присутствие Оуэна могло что-то изменить.
— Что? Простите. — Он приподнялся на локтях, поморщившись, когда чувствительная кожа протестующе заныла.
— Лежи спокойно, — сказал Оуэн и поставил поднос на ночной столик. Стерлинг покосился на него, пытаясь разглядеть, что там. — Можешь сесть и попить колы. Я хочу немного успокоить воспаленную кожу.
Даже после этих слов холодная грубая ткань, которую Оуэн прижал к его заднице, показалась ледяной. Стерлинг охнул, по коже побежали мурашки.
— Холодно!
— Знаю. — К счастью, Оуэн не стал тереть, просто позволил ткани впитать жар свежеотшлепанной кожи и повторил действие несколько раз, прежде чем вытереть Стерлинга полотенцем, которое, надо полагать, было очень мягким, но сейчас казалось сделанным из наждачки.
— Теперь крем, — рассеянно произнес Оуэн. И Стерлинг впервые задумался, возбудился ли Оуэн так же, как он. Он очень надеялся на это, может, из сочувствия тот позволит ему подрочить.
Крем в самом деле помог, пальцы Оуэна наносили его быстро и осторожно. Когда он закончил, Стерлинг решил, что, пожалуй, сможет снова надеть брюки… конечно, если не придется их застегивать.
— Оставайся на животе, пока крем не впитается, — сказал Оуэн, — только приподнимись, чтобы попить. А потом расскажи мне, как ты себя чувствуешь, и как это было. Я жду не чего-нибудь вроде «круто» или «классно»; я хочу знать, что для тебя работает, а что нет.
Взяв из рук Оуэна бутылку, Стерлинг сделал с полдюжины жадных глотков, а потом заставил себя остановиться, потому что пить слишком много, когда тебя мучает жажда, никогда не было хорошей идеей. Ледяной напиток успокоил горло и собрался где-то в желудке, холодя все внутри.
— Я чувствую себя хорошо, — сказал он. — Очень расслабленным. Словно я и не знал, что напряжен, пока не почувствовал, что бывает иначе. В этом есть смысл? — Оуэн кивнул, и Стерлинг продолжил: — То есть, понимаете, я все еще возбужден, значит, наверное, не полностью расслаблен. Но думаю, мне понравилось это ощущение, когда мозг словно отключается, и ты чувствуешь только тело и его ощущения, ожидая следующего удара, даже не задумываясь об этом. Как будто тобой завладел инстинкт или что-то вроде того. Когда я потерял счет, я, наверное, ушел слишком далеко. Слишком глубоко в себя.
— Это не всегда плохо, — задумчиво протянул Оуэн. — Даже совсем не плохо. Я очень рассчитываю, если так можно выразиться, на то, что ты покажешь мне, как справляешься. Со временем ты научишься контролировать потерю контроля… знаю, это звучит парадоксально, но ты поймешь, о чем я.
Стерлинг сделал маленький глоток кока-колы. Странная эйфория еще не прошла, но когда Оуэн находился так близко, и его рука — горячая и покрасневшая — лежала на коленях, было просто невозможно забыть о желании кончить. Он хотел, чтобы эта рука — та, что отшлепала его — крепко и безжалостно обхватила его член, до дрожи хотел кончить, хотел, чтобы ягодицы горели от прикосновения к простыням, пока он извивается на них, и к мускусному запаху пота и похоти, стоявшему в комнате, примешивался запах спермы.
— Ты ведь хочешь кончить, не так ли? — шепотом спросил Оуэн. Забрал бутылку из податливой руки Стерлинга и отставил на поднос, а потом надавил мальчику на плечо, заставив лечь на спину — Стерлингу казалось, что он парит в невесомости, словно дрейфует в морской воде. — Попроси моего разрешения, Стерлинг. Заставь почувствовать, как сильно тебе это нужно, как сильно ты этого хочешь. — Он наклонился и поцеловал Стерлинга в приоткрытые губы, крепкий и сладкий, как конфета, поцелуй закончился слишком скоро. — Попроси у меня снисхождения и посмотри, найдется ли оно у меня для тебя, сейчас, должен признаться, его немного. Ты такой соблазнительный, когда терпишь, и твой член, твердый и влажный, ждет, что я лизну его, укушу или, может, пососу… и я это сделаю со временем, когда ты будешь связан и беспомощен, без возможности пошевелиться, проникнуть глубже в мой рот или попросить о большем — без возможности сделать хоть что-то, кроме как позволить мне играть с тобой… но этого не будет еще долго, а ты ведь хочешь сейчас, да? Так скажи мне, Стерлинг, чего ты хочешь?
