Таир (СИ) - Шайлина Ирина

— На глупи, — кричит она, — мы просто танцуем!  Я обижусь на тебя, если ты меня бросишь!

Я покорно иду, подальше от чужого смущающего взгляда. Алкоголь, наконец, расковывает, я давно не чувствовала себя такой свободной.

Внезапно мне становится хорошо.

Мы танцуем до упаду, до тех пор, пока все дурное не остаётся где-то в другой жизни.

А потом мы снова пьем и танцуем, пьем, танцуем, и так по кругу, пока я не осознаю, что сижу на заднем сидении авто, пьяная, с гудящими ногами и пустой головой.

Мы куда-то едем, кажется, к Артёму домой, я вижу его глаза в зеркале снова, но уже не отворачиваюсь — пусть смущается он! Оглушенные после клуба, мы со Светой кричим, но не слышим друг друга.

Мне все ещё хорошо.

Чужая огромная квартира встречает темнотой, запахом сандала и завораживающим видом на Москву: черт знает какой этаж, а под ногами вся столица мигает сотнями тысяч огней, как живое, пульсирующее полотно.

Я наблюдаю за огнями, до тех пор, пока они не превращаются в звёздное небо, кружащееся уже снизу, сбоку, сверху, везде вокруг меня.

И когда вращение грозит вот-вот выбить землю из-под ног, рядом со мной появляется Артем. Протягивает прикуренную сигарету,  встаёт рядом, вглядываясь в ночной город и выпуская из носа дым. Пахнет сладким: я пытаюсь понять, что он курит, но мозг как желе.

— Где Света?

— Спит.

— Спит? — переспрашиваю я, но Артем не отвечает. Протягивает руку и внезапно касается моего бедра. Платье, свободное, легкое, послушно задирается наверх, почти до пояса, оголяя нижнее белье. — Что ты делаешь? — я в ужасе отшатываюсь назад, сигарета взлетает из пальцев и приземляется на босые ноги Артема, обжигая кожу. Он рычит, наступая вперед, а я падаю прямо на задницу, и пытаюсь отползти, но ещё сильнее — протрезветь. Никогда алкоголь так не влиял на меня, как сегодня, это состояние пугает, пугает и Артем.

— Света! — кричу я, — помогите!

Мозг реагирует на все как сквозь вату, и я не успеваю ничего поделать, когда Артем хватает меня за щиколотки и тянет на себя.

Я падаю навзничь, ударяясь головой об плитку, и теперь уже ночные огни Москвы взрываются прямо внутри головы, застилая зрение, пряча от меня красивое лицо выблядка — мажора.

— Да не ори ты, — со злостью удар в лицу, от которого рот наполняется кровью, — чё, блядь, только обрезанным даёшь? Знаю я вас, сучек продажных.

Где Света? Почему она не помогает?

Мне плохо.

Платье рвется с треском, натужно, совсем не так легко, как он хочет. Артем матерится,  я наощупь пытаюсь отбиться от него, но он хватает меня за волосы, приподнимая голову и бьёт, бьёт затылком об плитку несколько раз, достаточно для того, чтобы я перестала сопротивляться и кричать.

Чужое сладкое дыхание опаляет лицо, я дышу сквозь приоткрытый рот, коротко и часто, когда он наваливается сверху.

Он раздвигает ноги, срывая трусы, и пытается войти, но там все сухо. Я зажимаюсь из последних сил, несмотря на нечеловеческую боль в голове.

— Тихо, бля! — очередной удар, кулаком, и теперь уже глаза заливает кровью.

Мне очень плохо.

Я перестаю сопротивляться, замирая где-то внутри самой себя, понимая, что все — бесполезно. И пока ритмичные движения заставляет двигаться мое тело в такт, я думаю только об одном: Таир этого не переживет. После этой грязи я с ним уже не смогу.

И больше всего на свете мне хочется, чтобы Артем сдох. Он двигается во мне, вперёд-назад, кажется, разрывая внутренности, но я тогда ещё не знала, что я живуча, как кошка. И в такт каждого его движения я думаю - сдохни. Сдохни, сдохни, сдохни. Только... Бойтесь своих желаний. Иногда они сбываются.

Глава 22. Ася

Жигули трясло на дорогах, на кочках машина подпрыгивала и вместе с нею голова Таира, что лежала на моих коленях. Он, казалось, потерял сознание, но временами чуть морщился от боли. Мужчина дал мне аптечку, из неё я добыла бинт и как сумела обмотала раненый бок. Еле решившись, заглянула под рубашку - рана, кровавая дырка в плоти, казалась совсем не страшной. Какого хрена тогда из неё столько крови течёт?!

— Шайтан баба, - сказал водитель, — один беда с табой.

В зеркале заднего вида встретилась взглядом с водителем. Сначала узнала сварливый тон. Потом - чёрные бусинки глаз. Только в них сейчас искренее беспокойство. А шапка вязаная та же, и ящики с помидорами тоже… Не помять бы.

— Извините, - неловко сказала я, не зная, что ещё сказать.

Рахматулла открыл жалобно скрипнувший бардачок и кинул мне упаковку влажных салфеток. Только тогда я догадалась посмотреть на свое отражение - ужаснулась. Я бинтовала рану, ревела, слезы по лицу размазывала, и теперь выгляжу так, словно Таира сожрать пыталась.

Салфетки пахли ромашкой.

— Подальше, - попросила я. - Больницу отсюда подальше.

Я боялась за здоровье Таира, но готова была рискнуть и потратить ещё полчаса на поиски больницы, которая находилась бы дальше. Я не хотела, чтобы те, кто это начал, просто пришли и добили раненого Таира. Мне кажется, они способны на все, о чести и благородстве и речи нет.

Больница явно не была лучшей в городе. Длинное серое здание, ряды безликих окон, старая, уже знакомая со ржавчиной скорая во дворе. Но все это было неважно - главное Таиру тут могли помочь. Засуетились, забегали, даже полис не спросили, что само по себе удивительно.

— Прости, - попросила я Таира.

Он глаза открыл, посмотрел на меня мутным взглядом - в нем мне виделось осуждение. Я хотела поцеловать его на прощание, пока не увезли на носилках, но так и не решилась.

— Авызыңа сегим ( татарское ругательство) ,- качал головой Рахматулла, разглядывая запачканное кровью заднее сиденье.

— Извините, - снова сказала я. Достала из кармашка сумки несколько мятых купюр, протянула ему.

— Ананын бэтеге, чукынган! ( Все ещё матерится ), - выругался он, и руку мою оттолкнул.

— Спасибо…

Снова плакать захотелось. Таира я так и не поцеловала, а вот Рахматуллу решилась. Чуть наклонилась - он ниже меня ростом, и коснулась губами колючей, небритой щеки. Мужчина покраснел, даже через смуглоту кожи видно.

Скрипнув, в этой машине все скрипело, открылся багажник. Рахматулла склонился над ящиками, а потом…протянул мне два крутобоких граната.

— Ему дай, нужно будет, - махнул рукой он и сел в машину.

Я ещё минуту слышала его ворчание, затем двигатель затарахтел, и я одна осталась в больничном дворе, в руках мятые денежки и два крупных граната.

— Женщина! - крикнули мне. - Документы!

Документов у меня не было. Я не знала, какая у Таира группа крови. И в больницу заходить боялась - так себе воспоминания. Восемь лет я избегала больниц, для меня они пахли кровью, болью, а ещё - унижением и беспомощностью.

— Никуда не уходи, - отрывисто бросила мне женщина. - Сейчас полиция приедет.

Конечно - огнестрельное ранение. Но мне общение с полицией ни к чему. Я оставила свои гранаты на подоконнике, и пользуясь тем, что про меня все забыли, вышла на улицу. Отошла подальше от здания, села на низкий заборчик, достала сигареты — зажигалки нет. Головой покрутила, увидела на пятачке в конце территории медперсонал курит, пришлось идти к ним.

Медбрат в зелёной форме молча прикурил, по лицу понял, лучше не спрашивать.

А вот я спросила:

— Можно позвоню? — и снова купюру мятую достала. Он на нее посмотрел, на меня и не взял. Телефон протянул, я на два шага в сторону отошла и набрала номер по памяти.

Столько раз по нему звонила, что наизусть выучила.

Напрягшись, вспомнила даже имя девушки из приёмной Таира.

— ТатОйл, слушаю вас, - бодро отрапортовала она так, словно ничего у них не случилось.

Я помолчала несколько секунд, подбирая слова.

— Таир Шакиров находится в больнице по адресу…

Продиктовала и сразу звонок сбросила, телефон вернула, поблагодарив. Уходить нужно было сразу же, но я перешла дорогу, устроилась напротив здания больницы и спряталась за сосной. Наблюдала, не в силах отбросить страх. Машины приехали быстро. Выдохнула я только тогда, когда увидела Руслана. Вот теперь можно уйти.