Начало нас (ЛП) - Джеймс Лайла
Мне не обязательно быть красивой.
Я могу быть просто собой…
***
Взглянув на лица каждого, я могу сказать, что нас всех заставили это сделать. В кабинете арт-терапии мы все сидим на пышном ковре разорванным кругом. Большие окна выходят на океан, и я слышу, как волны разбиваются о камни. Чем больше я прислушиваюсь к этому, тем легче услышать почти симфонию между ними. Волны разбиваются о скалы — с приятными приветствиями и отвратительными прощаниями.
Я думаю, худшее, что они могут сделать в реабилитационном центре, это заставить нас войти в эти дурацкие круги общения. Я имею в виду, кто хочет говорить с совершенно незнакомыми людьми о наших травмах?
Это чушь собачья, и с выражением чистого раздражения на лицах все они искренне с этим согласны. Но доктор Бэйли считает, что нам нужно найти «дружбу» и «общение». Опять чушь.
Общение и друзья — вот что привело меня сюда в первую очередь.
— Доктор Бэйли сказала, что эти кружки должны стать для нас фундаментом, — начинает одна из девушек. Наше внимание приковывается к ней, и она нервно откашливается. Кажется, она здесь самая старшая. — Хм, чтобы укрепить систему поддержки между сверстниками и снова научиться доверять.
Другая девушка усмехается.
У меня перехватывает горло от ее слов. Как снова доверять.
Я доверяла Джасперу.
Я доверяла своим родителям.
Я доверяла своим друзьям.
В итоге? В итоге я осталась одна.
Здесь, в этом холодном месте. Я ненавижу это. И я ненавижу всех, кто меня сюда поместил.
— Меня зовут Оливия, — продолжает она, расчесывая пальцами свои густые волнистые волосы. Мои до сих пор рыхлые и неровные с тех пор, как я неосторожно срезала их две недели назад.
Ее темные глаза с тревогой перемещаются между нами. Должно быть, тяжело быть человеком, который может растопить лед среди нас шестерых. Она пытается завязать разговор, как и предложила доктор Бэйли.
— Я здесь, потому что пристрастилась к героину. Я была здесь два года назад, но через несколько месяцев у меня случился рецидив. Поэтому я снова здесь. На этот раз я хочу поправиться.
Девушка, которая насмехалась, крошечная азиатка с фиолетовыми волосами и губами, накрашенными темно-красной помадой.
— Ты целуешь ее в задницу? Доктор Я-хочу-вылечить-тебя?
Оливия вздрагивает, опуская взгляд. Ее плечи опускаются в отвергнутой позе.
— Эй, не знаю, как насчет Оливии, но я обязательно поцелую задницу доктора Бэйли. У нее классная задница, — вступает другой голос, на этот раз с сильным немецким акцентом.
— Иу, ты любишь бабушек?
— Доктору Бэйли максимум 35 лет. И она горячая штучка, ясно?
— Я склонна к суициду.
Все замолкают, комната наполняется тишиной. Поворачиваемся к девушке в дальнем углу, справа от меня. Теперь, когда наше внимание сосредоточено на ней, она издает резкий насмешливый смешок.
— У меня каким-то образом за последние две минуты выросли две головы?
— Нет, — шепчу я.
— Меня зовут Стеффи, — продолжает она, закатывая длинные рукава и показывая нам серебристые шрамы на руках. Что-то новое, что-то поблекшее. Но каждый из них рассказывает свою трагическую историю. — Впервые я подумала о самоубийстве, когда мне было одиннадцать. Я думала, что это будет самый простой побег от сводного брата.
Фиолетововолосая, сидящая рядом со Стеффи, придвигается ближе к ней.
— Меня зовут Эн Чжон. Нет, у меня не американское или упрощенное английское имя. Я - Эн Чжон, вот и все.
Ее рука скользит по волосам, накручивая фиолетовую прядь на указательный палец.
— У меня тяжелое посттравматическое стрессовое расстройство, потому что… мой парень был торговцем людьми. Случилось дерьмо, я сбежала, а он мертв.
Когда никто не говорит ни слова, Эн Чжон тычет пальцем в бицепс девушки рядом с ней.
— Твой ход.
— Я Милли, — представляет она себя, ее голубые глаза бегают по нам всем. Как будто она внимательно изучает каждого из нас. — Я немка. У меня биполярное расстройство и депрессия. — Ее взгляд наконец, останавливается на мне, и она указывает: — Твой ход.
Блядь, что я здесь делаю? Моя голова тяжелеет, и кажется, что земля подо мной движется. Мой язык кажется толстым во рту, и я пытаюсь сглотнуть, но создается впечатление, будто все функции моего тела перестали работать.
— Я, хм…
— Я помню тебя, — говорит Стеффи, — ты училась в Беркширской академии, верно? Я видела тебя в новостях, в Твиттере.
Что?
— Рождественская вечеринка, — уточняет она. — Это было во всех социальных сетях.
У меня скручивает живот, возникает острая боль в животе.
— Да, это я, — трясущимся голосом признаюсь я. Мне будет плохо, о Боже! — Публичное унижение. Все были свидетелями этого.
Стеффи съеживается, выражение ее лица становится извиняющимся, но уже слишком поздно. Та ночь была именно тем, что я хотела забыть, но думаю, возможно, она будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Все видели меня в худшем виде — и из-за этого меня изгоняли, высмеивали и стыдили.
— Меня зовут Райли. У меня булимия и тревожное расстройство. Мои родители поместили меня сюда, чтобы я не могла их еще больше позорить.
Их внимание не задерживается на мне, и я благодарна за это. Тревога — это сука, и именно поэтому это плохая идея. Разговаривать с людьми. Рассказывать им, что меня ранит.
Но меня внезапно охватывает чувство облегчения. Это странное чувство утешения, и я не совсем понимаю, почему. Может быть, это потому, что я впервые произнесла эти слова вслух.
Я больна, мне нужна помощь… и мои родители думают, что я для них всего лишь позор.
Наши взгляды обращаются к последней девушке в кругу. Она сидит, скрестив ноги, у стены, и она единственная девушка, которая еще не произнесла ни слова. Черный шарф на голове скрывает волосы и полностью закрывает шею.
— Моя очередь? — она говорит, ее голос робкий.
Мы все киваем в ответ.
— Меня зовут Марьям. Я неосознанно доверилась не той группе друзей. Они подмешивали мне напитки и еду, пока я не пристрастилась. Я опозорила свою семью, и родители бросили меня сюда. Я думаю, они меня ненавидят.
Я опозорила свою семью...
Я думаю, они меня ненавидят.
Да, это очень близко к сердцу.
В комнате снова тихо, тишина почти мучительная. Никто не выражает друг другу соболезнований. Как будто мы знаем, что уже прошли это. Нам не нужны сочувствия или чья-то тщетная жалость. Здесь никто не пытается быть праведным. Потому что жалость незнакомца не положит конец нашим бесконечным страданиям. Мы все знаем, что это правда, и молчание говорит о том, что осталось невысказанным. Кажется, все поняли настоящую причину, по которой мы здесь. В этом кругу.
Доктор Бэйли не пытается нас исправить.
Я думаю… Она хочет, чтобы мы вылечились самостоятельно.
Но мы не сможем сделать это без системы поддержки, без людей, которые думают и чувствуют так же, как мы. Потому что наш опыт может быть разным, но мы понимаем.
Мы видим друг друга — все плохое, все хорошее и все, что между ними. Доктор Бэйли была права в одном.
Первый шаг к выздоровлению – это принятие.
Мне нужна помощь.
Я хочу поправиться.
Я хочу быть Райли, которая устанавливает свою собственную корону, бесстрашной Райли, а не той Райли, которая боится собственной тени.
ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ
Возможно, доктор Бэйли не так уж ошибалась насчет этих социальных кругов и их влияния. Я имею в виду, она права в одном. Мы с девочками смогли создать для себя основу товарищества. Система поддержки, как сказала бы доктор Бэйли.
Мы проводим это раз в неделю, но за последние несколько недель мы стали еще ближе. Мы встречаемся в столовой за обедом, вне времени нашего восстановительного кружка, чтобы поговорить о вещах, которые не имеют никакого значения. Но именно небольшие разговоры поддерживают нас — идея, что мы можем снова научиться доверять.
