Огненное сердце (СИ) - Резник Юлия
– Конечно, Дим, ты чего? – деланно удивляюсь я. – Вернусь, надо будет все же раскрасить кувшинчик.
– Турку.
– Да-да, ее. Запиши меня на мастер-класс.
Улыбнувшись еще раз напоследок, дергаю дверь. Не знаю, как там Димка, к нему я уже спиной, но Сидельник бросает на сына просто убийственный взгляд. И да, может, он когда-то давно и хотел наладить с ним контакт, но с тех пор что-то явно изменилось. Я ни на грамм не верю в сказку о внезапно проснувшейся отцовской любви. Когда любят, так не смотрят, вот правда.
Под моим недоуменным взглядом Ярослав отодвигается на противоположный конец дивана. Я молча усаживаюсь рядом. Вместо сердца в груди бьется предчувствие надвигающейся беды. Кажется, повисшей тишиной я отодвигаю наступление конца света.
Машина плавно трогается с места. Димка смотрит нам вслед.
– Мне жаль, – шепчу я, облизав губы.
– Кого? Меня, что ли? – иронично вздергивает бровь Яр.
– Нет, того, что все так… Чего они на тебя ополчились?
Впервые поворачиваюсь к нему лицом. Сидельник смотрит на меня во все глаза и в задумчивости трет нос указательным пальцем.
– А ты, стало быть, не знаешь?
Он сощуривается. Взгляд цепляется за меня как репей. Неприятно и колко. Отчего я невольно ежусь.
– Нет.
– Дай-то бог, Амаль. Дай-то бог.
Он угрожает мне. Вот так неприкрыто мне угрожает. Это ясно как божий день. На руках приподнимаются тонкие прозрачные волоски. Во рту сохнет. Страх беснуется и уничтожает внутри меня что-то важное, хрупкое…
– Ты о чем сейчас, Яр? На что намекаешь?
– Да так. Вот вспомнилось, что ты вроде девочка правильная. Предательства не прощаешь.
Он намекает на свою измену? Но при чем здесь она? Бред какой-то.
– Уж какая есть, – пожимаю плечами, а сама на ручку кошусь, готовая, если понадобится, на ходу выскочить.
– Нет-нет, это неплохо, что ты! Я ведь тоже такой, оказывается. Мстительный. – Яр косится на меня с оскалом. Это так жутко, что едва ли мне удается скрыть охватившую тело дрожь.
– Я тебе не мстила, Яр. Просто не могла быть с мужчиной, который мне изменил.
– Да-да, это понятно.
– Непонятно, почему мы вновь об этом говорим спустя столько лет.
– Ну, а как же поговорка о том, что месть – это блюдо, которое подают холодным? Вот ты как к ней относишься, м-м-м?
– Мне кажется, что ты чересчур высокого о себе мнения.
– Я-я-я?
– Ну да. Если думаешь, что я десять лет жила мыслью об этом. Не хочу тебя разочаровывать, но мои чувства к тебе, любые чувства, – подчеркиваю, – давным-давно в прошлом.
И вот тут Сидельник начинает ржать, постукивая себя по ляжкам.
– Вот это я о себе возомнил, да?!
Это жутко. Просто жутко, и все тут. Не знаю, как реагировать, но желание сбежать становится нестерпимым. И никакие доводы разума о том, что нас видели, о том, что он ничего мне не сможет сделать, ибо у этого куча свидетелей, больше не работают. Я просто его боюсь.
– Яр…
– А кого ты любишь, Амаль? Только не говори, что Гатоева.
– Тебя это не касается, – шепчу, сжав руки в кулаки.
– Ты из-за любви ему помогаешь, да? Ну, что молчишь? Ты что ему рассказала?
– О чем?
– Обо мне! – орет.
– А что я о тебе знаю, Яр? Просто включи, блядь, мозги, и скажи – что я о тебе знаю? Ничего?!
– Окей. А то, что твой ебарь играет за команду тех, кто меня топит, тебя вообще никак не смущает?!
– Да я впервые об этом слышу!
И потому в груди все дрожит. И мысли в голове мечутся. И будто обрывками фотографий перед глазами кружатся эпизоды из нашей жизни с Мусой. А потом складываются в понятную, сука, такую понятную мне картину…
Нет. Ну, пожалуйста… Нет. Только не это, пожалуйста.
– Как ты можешь быть одновременно такой умной и такой дурой? – презрительно кривит губы Сидельник. И вот это презрение… Оно такое настоящее, такое искреннее, что никаких сомнений не остается – он действительно верит в то, что говорит.
– Яр, а ты вообще чего хочешь? – устало интересуюсь я. – Наказать меня? Так не за что.
– Ну это мы еще посмотрим, – скалится. В этот момент машина притормаживает у какого-то административного здания. Все перед глазами плывет, я не узнаю места, куда он меня привозит. Понимаю только, что это центр. И что меня никто не собирается похищать, чтобы потом… не знаю, что со мной сделать.
– Пойдем! – рявкает Сидельник. К нему тут же подбегает охрана. Мы, очевидно, заходим с черного входа. Голова кругом, охватывает какое-то странное отупение. Пялюсь на редких встречных в попытке понять, что же происходит. По мужчинам в Бриони ничего понять нельзя. Это их привычная форма одежды. С женщинами могло быть интереснее. Но мы встретили всего парочку. И обе они были одеты тоже вполне по-деловому. Хотя и напомажены сверх меры.
– Куда ты меня притащил? – спрашиваю устало.
– На торжественное награждение.
– М-м-м. И кому на этот раз раздают медали?
– Многим. И твоему ебарю. Не догадываешься, за что? – ухмыляется Сидельник. – Звездочки генеральские, теперь вот еще… Не поскупились, в общем. За такого персонажа, как я, одаривают щедро, Амалия.
Ноет. Все сильней. Будто кто-то воткнул палец между ребер и теребит, теребит… Лечу себя мыслями о том, что ничего и никогда не рассказывала Мусе. Что я тупо не могла ему быть в этом полезной. Даже если Сидельник прав, и именно Гатоев сыграл не последнюю роль в его падении. Достать его через меня было попросту невозможно. Тогда… Почему он со мной? Зачем? Из исследовательского интереса?
– Вот. Смотри.
Оглядываюсь. И наконец, понимаю, что мы в одной из лож, окружающих довольно большой зал. Отсюда он как на ладони. Пестрая толпа расстилается внизу. Красные дорожки – как разметка. В первых рядах, наверное, самые важные гости сидят. В следующих трех – публика попроще.
– В первом ряду посадили. Как будто я уже все…
– А ты нет? – Мусу еще не вижу. Оборачиваюсь к Сидельнику. Так гораздо безопаснее для души.
– Не дождешься, – рычит.
– Да я и не жду. Что бы ты там не думал.
Сидельник взвивается, будто ему вожжа попала под хвост. Хотя я надеялась как раз таки на обратную реакцию.
– Смотри! – подталкивает меня к перилам. – Видишь? Вон он. С невестой сидит. А рядом – его будущий тесть. Серьезный человек. Надо объяснять, в какой системе?
Яр клонит меня рукой. Давит между лопаток. Там еще недавно у меня были крылья. А теперь нет… Теперь нет.
– Ну?! Как тебе? Девке двадцать лет. По их меркам – старуха. But who cares? – зачем-то переходит на английский. А ведь и правда. Кого это волнует? Уж точно не Гатоева. Ну не ее же возрастом и красотой он руководствовался, прося руки этой девочки? Господи боже мой.
Отвернуться бы. Но я во все глаза пялюсь. И пусть не вижу ничего кроме темной макушки, все равно не могу отлепить от нее взгляда. Что хочу разглядеть? Красоту? Так опять же в их случае она ничего не решает. Последнее дело – загоняться на этот счет, искать в себе причины случившегося. Потому что у этого в принципе нет никаких объективных причин. Как нет и ответа на вопрос – а зачем вообще это было?
– Я хочу уйти. Ты позволишь?
Дергаюсь, скидывая его руку. И счастье, что Сидельник меня не пытается удержать. Потому что я бы, наверное, и в драку полезла, лишь бы этого больше не видеть. В безобразную бабскую драку.
Покидаю ложу и бегу вперед, не разбирая дороги. Во рту металлический привкус крови. Сердце в мясо.
– Выход там, – направляет меня какой-то мужик. Может, кто-то из свиты Сидельника, я не знаю. Да и в принципе не задаюсь я таким вопросом. Подсказали, как выйти на воздух, и ладно. Потому что он заканчивается… И я хриплю, будто меня душат. Уже на улице приваливаюсь к прохладной стене.
– Поехали, – командует Сидельник.
– Зачем?
Правда, не понимаю. Зачем это все.
– Расскажешь, о чем он тебя выспрашивал.
– Яр… Мы не говорили о тебе, прости. Хотела бы рассказать, да нечего. Хочешь – верь, хочешь – нет. Мне все равно. А теперь убери от меня свои руки. Мне нужно подумать…
