О нём (СИ) - Резник Юлия
– Ну, так потереби коллег. Ты не последний человек в федерации.
Да-да, чтобы Муса сильно не расслаблялся и поумерил свои патриархальные замашки, сразу по окончанию института я устроилась на работу в федерацию тайского бокса. И за это время даже успела сделать какую-никакую карьеру, что было непросто, учитывая, что мне пришлось взять перерыв на еще один декрет. В любом случае я всем довольна. Кризис среднего возраста мне не грозит. Потому что все, о чем мечталось в юности, с некоторой поправкой исполнилось. С поправкой на то, что со мной случилось многое из того, о чем я и мечтать не могла.
– Хотя нет. Забудь. Иначе твой декрет опять затянется до самых родов.
– Муса… – закусив губу, смотрю на этого невозможного человека.
– Закончили разговор. Иди к дочке.
Набираю побольше воздуха в легкие, открываю рот. Смотрю в его предостерегающе сощурившиеся глаза и… захлопываю коробочку. Пусть покомандует. Я не хочу вступать в спор ради спора на пустом месте. Счастливый брак – это всегда компромисс. Муса тоже старается. И, в конце концов, всегда действует в моих интересах. Я же лавирую. Раздвигаю его границы там, где это возможно, а где нет – воспринимаю это как данность, определяющую мужчину, которого я всем сердцем люблю.
Пряча улыбку, разворачиваюсь на пятках. От одной из стен тут же отделяется пара охранников. Жесткий протокол безопасности – тоже компромисс, да.
– Сам решу насчет кресел, – прилетает в спину голос мужа. Я останавливаюсь, зажмуриваюсь. Счастье омывает волной тепла. С ног до головы, с ног до головы… Не поворачиваясь лицом, киваю и ухожу, чтобы не разреветься. Слезы Мусу пугают. Если рыдания Малики он еще как-то терпит, списывая их на неизбежность взросления, то мои… он переносит болезненно. Впрочем, у меня нет повода для слез. Другое дело, что очередная беременность сделала меня чересчур сентиментальной. Может, потому что мы решили – это наш последний ребенок. С недавних пор Муса начал чересчур загоняться насчет нашей разницы в возрасте. Дурачок.
Тихонько юркаю на задний диван машины. Малика сладко спит, пристегнутая в кресле.
– Даже бровью не повела, когда пришлось перепарковаться, – ухмыляется с переднего сиденья водитель. Отвечаю ему улыбкой. Малика крепенькая четырехлетка. Со вторым ребенком мы с Мусой не торопились. Наслаждались друг другом, притирались, мудрели… Теперь даже сложно представить, как сложились бы наши жизни, если бы Муса дал мне развод. Или если бы жестко пресек мои попытки к сопротивлению. Сейчас, когда я по движению его брови могу определить, о чем он думает, и в каком находится настроении, очевидным становится, чего ему стоило сдержаться. И я благодарна за это.
– Привет! – дверь открывается, и в машину ураганом врывается Умар. – Ой, мелкая спит.
– Уже нет, – оборачиваюсь к осоловело моргающей дочке.
– Проспала весь мой бой.
– Да? Папа! Ты чего меня не разбудил?! – возмущенно хлопает Малика глазками.
– Чтобы кое-кто невыспавшийся не ныл в парке аттракционов.
– Мы едем в парк?! – визжит Малика. Умар закатывает глаза. Видно, отец его уже предупредил. И потому его реакция менее бурная. Но я вижу, что и сын пребывает в радостном предвкушении.
– Прямо сейчас? – ловлю взгляд Мусы в зеркале заднего вида. Тот коротко кивает. Я снова улыбаюсь, как дурочка. Нет, я все понимаю… Но как же я хочу, чтобы детство наших детей ничем не отличалось от детства их одногодок. Чтобы оно состояло из таких вот привычных каждому ребенку радостей. И как я рада, что Муса хоть иногда позволяет это, преодолевая себя и страх нас потерять!
Блаженно жмурюсь. Красота. Малика с Умаром не закрывая рты болтают. Мелкий пинается в животе. Я глажу его выпирающую под кожей коленку и улыбаюсь, поймав потемневший взгляд мужа.
– Сама на качели не лезь.
Не-вы-но-си-мый. Любимый. Родной.
– Что ж. Тогда я рассчитываю на другую… эм… развлекательную программу.
Зрачки Гатоева расширяются, сжирая чайную радужку. Он косится на сидящего с каменным лицом водителя и в который раз концентрируется ко мне. Только от того, как он смотрит, можно с ума сойти. Бешеный.
– Я тоже хочу! – вопит Малика.
– Что хочешь, котик?
– Развлекательную программу!
Пряча улыбку, всасываю губу. Гатоев же не улыбается, обещая, что спросит с меня по полной за дерзость. Нельзя было при водителе ни на что такое намекать… Ну и ладно. Страха нет, через край – предвкушение.
Муса сует в рот спичку – как бросил курить, появилась привычка те жевать. Перекатывает языком из одного уголка губ к другому. Я ерзаю, вспоминая, на что еще его проворный язык способен. И кажется, все же вижу скупую усмешку. Прекрасно этот гад понимает, что со мной делает.
– Ну, так мы почти приехали, – предостерегающе сверкнув глазами, включается в диалог с дочкой. – Вон, смотри, уже башни видно.
В разгар рабочего дня в парке народа немного. Муса носит Малику на плечах от одного аттракциона к другому. О чем-то болтает то с ней, то с Умаром. Держит меня за руку, когда они вдвоем уносятся в лабиринт. Сейчас мы и впрямь обычная семья. Мама, папа… дети. Необычно лишь то, что мы сумели пронести через годы любовь и страсть. И, кажется, даже преумножить.
Гатоев смещается. Прижимает меня спиной к себе. Кладет на выступающий живот руку. Молча поглаживает. Взгляд из-под козырька устремлен вверх. Даже сейчас он ни на секунду не отпускает контроля.
– Смотришь что?
Я знаю, что многих женщин напрягла бы его немногословность. А мне нравится. Она каждому его слову придает какую-то совершенно особую ценность.
– Любуюсь.
– Было б на что любоваться.
– Ты ужасно красивый. Я тебя люблю.
Косится, так и не опустив головы. Губы растягиваются в кривую улыбочку.
– Не подлизывайся. Все равно пощады не выпросишь.
– Я ее не прошу, – вздыхаю.
Малика восторженно визжит. Умар что-то тихо, подражая манере отца, отвечает. Но его детский голосок все равно срывается. Я вслушиваюсь в их болтовню. Для меня она – лучшая музыка.
– Тоже люблю, – в висок, рука на животе сжимается. Меня плавит. Солнце. Мужчина рядом. Грудь распирает – кажется, мне не вместить этих эмоций.
– Знаешь, я думаю, мой папа там… – киваю на небо, – страшно собой гордится.
– Да уж. Хитрый лис не прогадал.
Странно, но в голосе мужа мне чудится вопросительная интонация.
– Определенно. Я так… счастлива. Спасибо, любимый.
Муса просто кивает. Смещает ладонь туда, где малыш пинается. Красивых слов от него не дождешься, но мне и не надо. Его поступки говорят сами за себя. Мимо проходит смутно знакомая рыжеволосая женщина в компании двух детей и красивого мужчины. Смешно, я узнаю ее. А Гатоев – нет.
День катится к вечеру, всех сил стоит загнать домой разыгравшихся детей. Даже не пытаюсь накормить их ужином – столько мороженого и сладкой ваты те съели. Отправляю сразу в душ и спать. Любимый дом становится нам тесным. В ближайших планах переезд. В доме новом заканчиваются отделочные работы, и кое-где даже появляется мебель. Втираю крем в кожу, мысли лениво скачут…
– Я думал, ты уже спишь.
– Уложил?
– Малика отрубилась еще, кажется, на пути к кровати, – смеется Гатоев. Откидывает покрывало с постели, садится. – Что притихла? Только языком болтать смелая? – А я сижу, да, за туалетным столиком.
– Нет, – языком я могу… не только болтать.
– Ну, так сюда иди, – улыбается, чуть расставляя колени. А там уже такой бугор в трусах, что мама дорогая.
Встаю. По пути развязываю поясок пеньюара и позволяю ему соскользнуть к ногам. Стеснения нет. Хотя срок уже и приличный, я знаю, что Мусу это нисколько не отталкивает. Скорее даже наоборот.
Особо не церемонясь, усаживаюсь на колени и стягиваю с мужа боксеры. Он приподнимает задницу, чтобы мне помочь. Все такой же подтянутый. Жилистый. Мой… Провожу языком от головки до корня. Гатоев ругается.
– Разве не предполагалось, что это я тебе должен аттракцион устроить?
– Предлагаю не изменять традиции и полетать вместе, – усмехаюсь, беря его глубоко, так, как он, знаю, любит.
