Целитель, или Любовь с первого вдоха (СИ) - Билык Диана

— Это плата, да?

Взгляд Давида после моих слов холодеет, стекленеет, руки взмывают вверх, и он отступает.

— Тебе так противно со мной, да? Дело ведь не в муже, да? Дело во мне.

Горький взгляд, красивые губы искривляет презрение, а кулаки хрустят, и Аверин проходит мимо меня, слегка зацепив плечо бедром.

Я не зову его, сижу, не шевелясь, слушаю, как он собирается, как хлопает дверь, как тишина вытягивает мои всхлипы.

Опускаю лицо в ладони, и плотно завязанный бинт касается кожи. Что я делаю? Что. Я. Творю?!

Ремонтники приезжают точно по времени и остаются в квартире несколько дней. Дети, придя со школы, в легком шоке, но быстро адаптируются — шушукаются в комнате и переглядываются. Пакеты, что Аверин каким-то чудесным образом затащил в квартиру, я так и не разбираю, прячу их в шкаф, чтобы не расстраивать малышей. Только продукты запихиваю в холодильник, но ничего не трогаю и детям запрещаю брать — верну, когда Давид придет. А он придет, уверена, не отступит. Глубинно осознаю, что жду от него настойчивости, мужской силы воли, верности…

Дети сопят от недовольства, поглядывают на сыр и фрукты, но все-таки отправляются в комнату доделывать уроки, а мне хочется разбить к чертям собачьим остатки посуды. Пришел Аверин, и наша жизнь, что помалу начала налаживаться, пошла трещинами.

Я пытаюсь узнать у ремонтников, сколько должна, но они загадочно улыбаются и продолжают свою работу. Добираются и до туалета, где давно барахлит бачок, меняют все, даже дверь, что покосилась на ржавой петле, а когда заканчивают там, внезапно лезут в ванную, и я не выдерживаю.

— Что это значит?

— Значит — все оплачено, — отвечает один из крупных ребят и, поправив замызганный краской комбинезон, вытаскивает мою старую стиралку в коридор. Мурчик, что сидел бортике ванны, прячась ото всех, от такой дерзости с шипением кидается на кухню, а там тоже чужаки. Ему приходится метнуться в спальню, а я иду следом и тоже готова шипеть от злости.

— Это переходит всякие границы, — возвращаюсь к столу, где через силу дописывала очередную проду, хватаю телефон и набираю Аверина. Он не отвечает. Гудки тянутся, но на третий и даже на десятый вызов Давид не откликается, а потом звонки срываются, словно его мобильный сломался или сел.

— Мама, что-то случилось? — Миша, заметив, что я на взводе, сползает с кровати, отбрасывает в сторону учебники и обнимает со спины.

Как объяснить мое смятение? Сказать, что его отец пытается нам помочь, а я его пинаю, как дворового пса? Несправедливо? А он со мной честно поступил, когда изменил? Когда предал и оставил одну? За что он так со мной? Подлец и обманщик. Все заслужил и даже больше.

— Мам? — сын обходит меня вокруг и утыкается лбом в грудь, стискавает в объятиях и шепчет: — Это я виноват. Я его позвал.

— Кого, Миш?

— Врача.

— Как?

— Он не первую неделю во дворе околачивался, я запомнил его машину. И его помощника, амбал такой, с квадратным подбородком. Они по-очереди дежурили.

— А почему раньше не сказал?

— Думал, и так знаешь, а кран сильно капал с утра, ты спала, я испугался, что хуже станет. Теперь мы снова в долги влезли, и нам нечего будет есть?

— Все у нас будет, сынулька, это временные трудности. Но больше так не делай. Не вмешивай в нашу жизнь чужих и незнакомых людей. Они не только добро делают.

— Давид показался хорошим, — смущается Миша.

— Он — чужой. Мы ему никто.

Сын сводит брови и возвращается на кровать, чтобы уткнуться в книгу.

— Чужой… — говорит сквозь зубы. — Родному ведь плевать на нас.

— Миш…

— Я кусать хошу, — пищит Юла, недовольно кутаясь в плед, который Миша стянул, когда садился. Она сегодня после школы вялая какая-то, не захотела уроки делать, весь вечер провалялась, но температуры нет, я проверила.

— Мам, можно мы хотя бы фрукты съедим? — Миша стискивает в руках томик сказок до хруста и обжигает меня синью знакомых глаз. — Тебе легче выбросить продукты, да, чем позволить кому-то нам помочь?

Умеет убеждать, негодник. Весь в папу.

— Ладно. Но это последний раз. Мне не нужны чьи-то подачки и, — трясу пальцем, — только посмей еще раз к Аверину обратиться за помощью. Прошу тебя, Миша, ты же мальчик уже взрослый. В нашем мире никто и ничего не делает даром.

— Не буду больше, — бурчит сынулька. — Малая, притащи пару бананчиков.

— Уляяя! — доча соскакивает с кровати, словно притворялась в недомогании, а мы с Мишей, переглянувшись, улыбаемся.

В руке пиликает телефон. Я бросаю взгляд на экран и на миг теряюсь.

Номер незнакомый и зашифрованный. Осторожно принимаю вызов, но молчу, вслушиваюсь в голос на другом конце линии.

И, потеряв равновесие, присаживаюсь на кровать.

Жизнь циклична, как колечко. Времена года, день и ночь, рождение и смерть. Все по кругу.

Когда судьба, насмехаясь, возвращает тебе сначала боль, затем ужас, не подарив и капельки счастья, ты начинаешь верить, что родился под черной звездой.

Сбрасываю звонок из прошлого и бросаюсь к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Откуда у него мой номер?

Глава 15

Давид. Наши дни

Выдерживаю неделю без Ласточки. Напившись в хлам, оттрахал Крис, но легче, сука, не стало. Будто в грязи извалялся, будто себя предал.

Будто, блядь, вернулся в прошлое, где вместо Веснушки в объятиях оказалась тощая стерва-давалка.

Несколько дней пытался забыться на работе, отмахивался от воспоминаний о том, как Арина изгибалась подо мной, как стонала. Каждое утро драил тело докрасна, чтобы избавиться от запаха, что въелся под кожу и преследовал. Ее запаха на пальцах. Ее вкуса на языке.

Я должен принять, что не нужен Арине, не нравлюсь ей. Это ведь так просто. Так очевидно. Слепец! Навязывался, бегал, как привязанный, дурел от нее, а оказался плешивым, ненужным псом на коврике.

Самое подлое, что даже после этого, не выходит девушка из головы. Никак. И она не виновата, я должен это понять, сердцу ведь не прикажешь.

Я не из тех, кто бегает за призрачными возможностями, но на шестой день разлуки с Ласточкой едва не выл по-волчьи. Видел, что она звонила, — не ответил. Надрался, как черт, в тот вечер, разбил одну из тачек, благо, что сам не убился. Хотел тогда ответить на звонок, руки тряслись, в висках пульсировало, но остановился. В психах швырнул в стену мобильный, чтобы отсечь этот мертвый узел.

Зачем напоминает о себе, если я противен?

Из самоедства меня вырывает высокий, звонкий голос.

— Давид! Ты сегодня какой-то тихий, — горячие объятия девушки, поцелуй в щеку и вихрь ветра, застывший в волосах игривым смехом. — Тортик не понравился?

На выходные братья Грозы собрали друзей и меня позвали. Хотел отказаться, но разве это возможно, когда вечеринкой заправляет дзыга-Настасья?

Я не мог так рисковать. Это кудрявое счастье и покусать может. (Примечание от автора: история Саши Грозы и Насти «Чудачка для пианиста»)

— Аверин? — Саша, муж Настюши и мой давний друг, неизменно коротко стриженный, в белоснежной рубашке на выпуск, подает руку. — Ты сегодня один? — вскидывает бровь. — Что-то новенькое.

— Да иди ты! — ласково улыбаясь, крепко сжимаю тонкие пальцы пианиста, и Гроза-старший понимающе щурится.

— Данька заикался, что у тебя проблемы.

— У моего любимого целителя что-то случилось? — услышав наш разговор, Настя не отстает, вешается на плечи, заглядывает мне в лицо, и Сашка реагирует весьма предсказуемо.

— Целитель сейчас пострадает, если ты не увеличишь между вами расстояние.

— Саш, не ревнуй, — пушистая, кудрявая, легкая, как весенний ветер, в девичестве Чудакова переключается на мужа, шутливо бодает хмурого Саньку лбом, а я, пользуясь их заминкой, сматываюсь в крытую веранду.

Здесь прохладно и сумрачно, как в моей душе.

И натыкаюсь на целующихся Веру с младшим Грозой. (Примечание от автора: история Игоря Грозы и Веры «Звезда для гитариста»)